– Всем веселого Рождества, – сказал, улыбаясь, мистер Фэнг, блеснув длинными и острыми клыками.
С серьезными, постными лицами Фэнги прошли в студию, сгруппировались, следуя указаниям фотографа – густо накрашенной, пучеглазой и очень беспокойной тетки, которая в какие-то пять минут расставила их по местам, произнеся: «Сюда, сюда и вот сюда». Анни притворилась, что не понимает, чего от нее хотят, тупо уставясь в объектив фотокамеры.
– Иди-ка сядь рядом с мамой, – бросила ей фотограф.
– Она у нас олигофрен, – тихонько объяснила миссис Фэнг, прикрыв ладонью рот.
– Ой, – смутилась женщина и повторила уже громко и отчетливо: – Иди сядь рядом с мамочкой.
Анни села, куда было сказано, и снова устремила взгляд в камеру, готовая, что ее сейчас снимут крупным планом.
– Раз, два, три! Сы-ыр! – сказала фотограф.
И Фэнги, дружно обнажив клыки, вскричали разом:
– Сы-ы-ыр!
Женщина издала тихий скрип, как при надевании слишком уж тесной туфли, однако в целом вид клыков ее как будто оставил равнодушной.
– Так, папаша у нас, кажется, сбликовал, – сказала она и снова поймала семейство в глазок видоискателя.
От накладных зубов челюсти начали понемногу побаливать, и в промежутках между снимками Фэнги без конца водили языком по новеньким винирам.
– Можно уже их снять? – спросил Бастер, едва закончилась фотосессия, и увидел, что родители уже сложили свои клыки в специальный пластиковый контейнер.
– Когда получим фотографии и разошлем их к празднику знакомым, думаю, они вызовут куда более яркую реакцию, – сказал мистер Фэнг, заметно огорченный полным отсутствием реакции со стороны фотографа.
– Она была слишком занята своей работой, – объяснила миссис Фэнг, потирая плечи мужу, дабы снять ему напряжение. – Это все равно что просить нейрохирурга в разгар операции посмотреть, как ты показываешь фокус.
– Нам бы надо еще фальшивой крови, – молвил Бастер.
– Возможно, – отозвался отец. – Неплохая, кстати, мысль.
– И чучело оленя, которого мы как будто будем поедать, – подхватила миссис Фэнг.
– Можно организовать, – сказал мистер Фэнг.
– Порой мне кажется, у меня сердце в животе, – вставила Анни.
И больше уже никто не сказал ни слова.
Через три дня Анни позвонил ассистент режиссера.
– У меня, боюсь, плохая новость, – сказал он.
Анни мгновенно, словно от удара молнии, перестала изображать дурочку.
– А что такое? – встревожилась она. – Прикрывают съемки? У них что, деньги кончились?
– Мы вырезаем твою реплику.
Для Анни это прозвучало как приговор: будто ей вдруг сообщили медики, что ногу не спасти и придется ампутировать. Хотя на самом деле для Анни случившееся было, пожалуй, даже хуже. Уж лучше бы она потеряла ногу, но осталась при «говорящей» роли в художественном фильме!
– Но почему? – недоуменно воскликнула Анни. – Вы что, считаете, я не справлюсь?
– Не в этом дело, Анни, – ответил ассистент режиссера.
– Порой мне кажется, у меня сердце в животе, – произнесла она.
– Великолепно, Анни! Просто, видишь ли, Маршалл подумал, что главный герой будет испытывать больше мучений, если ему за все его коммивояжерское турне ни разу не удастся поговорить с дочерью, чем ежели это получится однажды.
– Я не согласна!
– Ну, что делать. Маршалл обсудил это со сценаристом, и вместе они приняли решение.
– Что они там хотят? – полюбопытствовала миссис Фэнг.
Анни, закрыв ладонью трубку, завопила:
– Сейчас же выйди отсюда!
Ошарашенная миссис Фэнг развернулась и вышла из гостиной.
– То есть я в этом фильме не снимаюсь? – спросила Анни ассистента.
– Нет, Анни, ты по-прежнему снимаешься, просто у тебя не будет ни одной реплики. Ты будешь в тех сценах, где Дональд Рэй вспоминает свою семью, а еще ты будешь в титрах.
– Я буду какой-то статисткой, – сказала Анни и заплакала.
– Ой, милая, ну пожалуйста, не плачь! – воскликнул мужчина таким голосом, будто сам вот-вот заплачет. – Могу я переговорить с твоей мамой или с папой?
– Они умерли, – буркнула Анни.
– Что?
– Они очень заняты. Они не хотят с вами разговаривать.
– Анни, – заговорил ассистент, который, судя по голосу, вновь обрел самообладание, – я знаю, ты сейчас очень злишься. Но если ты хочешь стать актрисой, ты должна научиться справляться с разочарованием. У тебя впереди еще долгая карьера, и мне бы очень не хотелось, чтобы ты из-за этого все бросила.
В этот момент у Анни, уже знакомой с чувством разочарования, где-то внутри разбилась еще одна надежда и тут же рассеялась без каких-либо мучительных последствий.
– Я знаю, – сказала Анни и повесила трубку.
– Так и чего они хотели? – поинтересовался мистер Фэнг, когда Анни вернулась к обеденному столу.
Она наколола вилкой кусочек брокколи, не торопясь прожевала, потом сделала долгий глоток воды.
– Разная киношная дребедень, – сказала наконец Анни. – Ничего важного.
– Ну, знаешь, когда ты на меня наорала, это выглядело как раз очень важным, – заметила миссис Фэнг.
– Ерунда, – буркнула она.
– Анни Фэнг, оскароносная актриса! – торжественно произнес мистер Фэнг.
– Не говори так, – огрызнулась Анни.
Тут Бастер, уже опустошивший свою тарелку, отодвинулся от стола и выразительно изрек:
– Порой мне кажется, у меня сердце где-то в животе.
Девочка запустила в брата стаканом, который пролетел в паре дюймов от его головы и разбился о стену. Анни выбежала из кухни и заперлась в своей комнате. Этой ночью она пересматривала видео с Бетт Дэйвис – «Бремя страстей человеческих». На той сцене, где Бетт на чем свет стоит бранит влюбленного в нее хромого студента-медика, Анни нажала на паузу и, глядя в зеркало, закричала:
– Ты скотина! Грязная свинья! Я никогда не любила тебя… ни разу!
Она продолжала читать монолог, медленно пятясь от зеркала, делаясь в нем все меньше, наконец совсем из него исчезнув… а потом внезапно метнулась к своему отражению с криком:
– А после того как ты меня целовал, я всякий раз вытирала рот! Да-да, вытирала рот!
Остальные Фэнги, слушавшие в гостиной панк-рок, просто добавили громкости и сделали вид, что ничего не заметили.
Спустя полгода «Достань ножи» вышел в ограниченном, почти что никаком, прокате. Те несколько рецензий, что ему удалось снискать, содержали весьма сдержанные похвалы – и ни единого упоминания об игре Анни. Тем не менее, когда Фэнгам стало известно, что этот фильм пройдет в кинотеатре «Атланта», Анни была не в силах сдерживать волнение.
– Вы будете так мною гордиться! – заявила она родителям.
При съемках сцен с ее участием Анни не разрешала мистеру и миссис Фэнг сопровождать ее на площадке. Все это время они просидели безучастно в мотеле, и лишь после того как эти несколько сцен отсняли (причем каждую делали с первого дубля, чтобы приберечь пленку для более важных эпизодов фильма), девочка стала хоть как-то отвечать на вопросы родителей, и то весьма односложно, уклончиво пожимая плечами. Заключив, что дочка просто потеряла к съемкам всякий интерес, Фэнги-старшие на нее и не давили.
Тем не менее в машине, на пути к единственному в радиусе трехсот миль кинотеатру, где показывали этот фильм, Анни аж дрожала от счастья, а Фэнги-старшие гадали, сколько ж им придется врать, чтобы их дочь поверила, что это кино и правда ничего.
Они купили попкорна, конфет, изюма в шоколаде и лимонада и расселись по креслам в едва обитаемом зрительном зале.
Как только погас свет и защелкала пленка, из динамиков грянула песня, идущая лейтмотивом фильма. Звонкий мужской голос бодренько запел:
Растут мои долги, и множатся издержки:
Никто-то мой товар не хочет покупать.
А ну, достань ножи, ножи из нержавейки!
Я все ж таки придумаю, кому бы их продать.
– О боже! – громко вздохнул мистер Фэнг, и жена чувствительно щипнула его за руку.
Фильм тянулся и тянулся, не вызывая ни малейшего желания его кому-то рекомендовать. Мужичок с полным чемоданом кухонных ножей и висящими тяжелым грузом карточными долгами все ездил и ездил по длинным, прямым и унылым автострадам.
Где-то через час после начала фильма Бастер успешно запихал в рот тридцать девятую изюмину в молочном шоколаде и хотел показать сестре свои раздувшиеся щеки, но та на него даже не взглянула. Анни не отрываясь смотрела на экран, улыбаясь и нетерпеливо подрагивая коленками. Бастер пожал плечами и, одну за другой, повыплевывал изюмины обратно в коробку.
На экране Дональд Рэй, демонстрируя свой товар в доме у какой-то пьяной дамочки, порезал себе руку ножом, и лишь брызги крови удержали Фэнгов от того, чтобы окончательно не заклевать носом. Кинишко было настолько малобюджетным, что мистер Фэнг логично предположил, уж не по правде ли актер, игравший Дональда Рэя, ради этой сцены рассек себе кисть. Актер этот в его глазах сразу весьма возвысился.
– Сейчас будет, – прошептала Анни, повернувшись к родителям. – Вот, это я.
Вот Дональд Рэй в отеле, с замотанной самодельным бинтом рукой, снял телефонную трубку и заказал звонок оставшейся в Литтл-Рок семье за ее счет. В трубке послышался приглушенный металлический звук – и действие враз переместилось в дом Дональда Рэя, где аппарат яростно трезвонил на кофейном столике. Камера отъехала назад, и стало видно женщину, наклонившуюся, чтобы снять трубку. Несколько секунд она что-то слушала, потом сказала, что готова оплатить переговоры. «Дональд Рэй», – произнесла она наконец, одновременно и сердито, и с облегчением, что он таки дал знать о себе.
– Смотрите очень внимательно, – предупредила Анни.
Позади жены Дональда Рэя сидела на полу, тупо уставясь в ковер перед собой, не кто иной, как Анни.
– Там ты! – встрепенулся Бастер.
– Гляди теперь, – сказала Анни. – Это мой звездный час!
Мистер и миссис Фэнг увидели на большом экране свою дочь с ничего не выражающим лицом и, очевидно, понятия не имеющую о том, что за разговор ведется буквально в шаге от нее. Как уже после признали Фэнги, сыграно это было более чем убедительно. Потом внезапно – так быстро, что, на миг оторвав взгляд, этого можно было и вовсе не заметить, – Анни посмотрела прямо в камеру и улыбнулась. Фэнги глазам своим не верили! Этот молниеносный момент был настолько ошеломляющим и нарушающим ход фильма, что им понадобилось еще несколько секунд, чтобы осознать, что же они только что увидели.