Анни улыбнулась в камеру… обнажив в улыбке зубы. И показав клыки.
– Анни?! – воскликнули разом мистер и миссис Фэнг.
В соседнем с ними кресле сидела счастливая, сияющая Анни. Сцена закончилась, и ее персонаж больше не должен был появиться в этом фильме.
Теперь-то Фэнги действительно поняли, что перед ними – настоящая звезда.
Глава 5
Анни необходимо было немедленно уехать из города. Спустя три дня после ее совершенно провального интервью указательный и средний пальцы на правой руке еще болели, отливая синевой. Она извела полрулона изоленты, чтобы зафиксировать их вместе, использовав вместо шины разломанную пополам палочку от мороженого. Закончив, Анни воздела руку, глядя на себя в зеркало. За счет черной изоленты правая рука напомнила ей пистолет, и Анни, прицелившись в свое отражение, понарошку выстрелила. Если станет хуже и потемнеют уже кончики пальцев, она просто возьмет и добавит изоленты. Она бы и все тело обмотала изолентой, точно завернувшись в кокон, а когда вокруг все поутихнет и успокоится, она вновь появится на свет – обновленная, полная сил и талантов и вообще гораздо лучшая, чем была прежде.
Зазвонил телефон. Пусть звонит, решила она. У нее и без того уже забит автоответчик сообщениями от писаки из «Esquire», изъявлявшего желание к ней зайти и «обсудить статью», что для Анни звучало как «еще разок потрахаться, чтобы я мог об этом написать». Пусть лучше об этом позаботится автоответчик!
Анни любила свой автоответчик, словно живое существо – особенно за то, что он вечно спасал ее, не давая сгоряча принимать неверные решения, что было ей так свойственно. Механический голос автоответчика сообщил, что никого нет дома, и попросил оставить сообщение.
– Это Дэниел, – сказал звонивший. – Возьми трубку, Анни. Ну же, возьми трубку! Мне тебя видно, Анни, – продолжал Дэниел. – Ты дома. Я гляжу сейчас прямо на тебя. Подними трубку.
Анни обернулась к окну и, никого не увидев, подумала: а может, Дэниел уже успел проникнуть в дом? А он вообще вернул ей ключи, что она дала ему, когда они встречались?
Анни уже начала терять веру в свой автоответчик, который все никак не обрывал прием голосового послания.
– Анни, я люблю тебя и хочу помочь! – не унимался Дэниел. – Всего лишь возьми трубку.
Наконец Анни сдалась и, дотянувшись до аппарата ушибленной рукой, сняла трубку.
– Где ты? – спросила она. – Как ты можешь меня видеть?
– А я и не могу тебя видеть, – ответил Дэниел. – Я так сказал, только чтобы ты ответила на звонок.
– Ну, тогда я сейчас повешу трубку.
– Это очень важно, Анни! – забеспокоился Дэниел. – Помнишь, о чем мы с тобой говорили в последний раз?
– Довольно смутно.
– Я сказал, что мне показалось, ты сходишь с ума.
– А, ну да, это я помню.
– Возможно, тогда я ошибался…
– Я и так знаю, что ошибался.
– Но мне кажется, сейчас ты точно сходишь с ума.
– Послушай, я тороплюсь на самолет, – сказала Анни и мысленно сделала для себя пометку сразу после разговора с Дэниелом забронировать себе рейс.
– Просто разреши мне зайти к тебе на пять минут поговорить.
– Я не могу, Дэниел.
– Ты мне не безразлична, Анни. Я просто хочу поговорить с тобой минут пять – и больше ты меня никогда уже не увидишь.
Анни задумчиво и неторопливо потянула виски, задавшись вопросом: а не достигла ли она, часом, уже самого дна?
– Ладно, – ответила она наконец. – Заходи.
– Спасибо, – сказал Дэниел. – Я уже у твоей двери.
– Что?!
– Ну да, ты ж никогда не меняешь пароль у себя на калитке. Так что я здесь уже минут пятнадцать.
– Почему же ты просто не постучал в дверь?
– Мне не хотелось разозлить тебя, Анни.
– Вот это правильно, – кивнула она и направилась к входной двери, испытывая острую потребность пополнить запас виски.
На кухне Анни выложила на блюдо восемь разогретых поп-тартсов[13] и отнесла печенье в гостиную, где ждал ее Дэниел, успевший за время разлуки сменить свою фирменную стетсоновскую шляпу на порк-пай[14]. Дэниел буквально жил на поп-тартсах и минералке – Анни ни разу не видела, чтобы он употреблял в пищу что-либо иное. Случись ей быть слепой и глухой, она бы непременно узнавала Дэниела по характерному сладковатому запаху клубничного ароматизатора и подгорелого теста.
Он похлопал ладонью по местечку на диване рядом с ним, но Анни, улыбнувшись, уселась в кресло-качалку напротив, сочтя, что ее кофейный столик будет достаточно надежным барьером между ними. Анни принялась размеренно покачиваться в кресле, всякий раз издавая раздражающее поскрипывание. У нее было такое чувство, будто на коленях у нее лежит маленькая, страдающая нарколептическими приступами собачка.
– Так ты сказал, что хочешь со мной поговорить, – напомнила Анни.
– Верно, – ответил Дэниел, вовсю усыпая пол возле ног крошками поп-тартсов.
– О чем?
– О твоей карьере, о том, что ты с ней делаешь и что делаешь с собой. Я-то знаю, что ты не лесбиянка, – усмехнулся Дэниел.
– Это все, что ты хотел мне сказать?
– Что у тебя с рукой?
– Дала в морду своему агенту, – ответила Анни, подняв перед собой поврежденную, однако нисколько не дрожащую руку. Она сама была поражена крепостью собственных нервов.
– Ну да, я слышал, она тебя послала.
– Мы послали друг друга. Желание такое явилось к нам одновременно. Так это все, о чем ты хотел со мной поговорить?
– «Парамаунт» дал мне возможность написать сценарий к третьему фильму «Сильных мира сего».
– О-о… поздравляю!
– Спасибо.
– Я и не знала, что они решили состряпать третий фильм, – легко произнесла Анни, стараясь, чтобы на лице у нее никак не отразилось предательского смущения.
– Вот потому-то я и хотел поговорить с тобой. – Дэниел снял наконец свой порк-пай и покрутил в руках: – Эта шляпа принадлежала Бастеру Китону.
– Ты ж терпеть не можешь немое кино.
– Это так. Просто я получил сейчас столько денег, что уже не знаю, на что их потратить.
– Дэниел…
– Ну ладно, ладно… Так вот, когда я согласился написать третьих «Сильных мира сего», у них было ко мне только одно требование.
– И какое?
– От меня захотели, чтобы я убрал из фильма твой персонаж. Они больше не хотят, чтобы ты участвовала в проекте.
Стоя и так, казалось бы, уже на самом «каменном дне», ниже которого падать просто некуда, и глядя на недостижимый для нее мир, раскинувшийся выше уровня моря, Анни почувствовала, как земля у нее вновь уходит из-под ног.
– Меня больше не хотят видеть в этом фильме? – переспросила она.
– Не хотят.
– И они объяснили причину?
– Объяснили.
– Это связано с расползшимися по инету фотками и с моей якобы «психической неадекватностью»?
– Именно.
– Вот черт…
– Мне жаль, Анни. Но я подумал, тебе следует об этом знать.
Невзирая на внутренний голос, криком кричавший, чтобы она держала себя в руках, Анни ударилась в слезы. Она никогда бы не поверила, что будет плакать из-за упущенной возможности снова напялить на себя дурацкий костюм супергероини и часами выстаивать перед зеленым щитом, произнося реплики вроде: «Оказывается, молния все же может ударить в одно место дважды». Даже сейчас, вовсю плача, Анни видела в этом настоящее посмешище – но все равно была не в силах перестать рыдать, покачиваясь в кресле на глазах у своего бывшего бойфренда.
– Фигово, я понимаю, – кивнул Дэниел.
– Фигово? – вскинулась Анни. – И ты понимаешь?
– Ну, у меня такое чувство, что действительно фигово.
Анни поднялась с кресла, прошла в кухню и вскоре вернулась с бутылкой виски «George Dickel». Хорошенько хлебнув прямо из горлышка, Анни ощутила, как по телу быстро разлилась этакая холодная решимость, жесткая бесчувственная непреклонность, что обычно изображают в фильмах ужасов. Внезапно она поняла, что алкоголь вполне может решить эту проблему. Он, конечно, создаст новые, причем более тяжкие, заморочки, но в настоящий момент, стремительно пьянея, Анни все больше исполнялась уверенности, что сумеет справиться с ситуацией и непременно «вылезет из этого дерьма».
– Третий фильм в трилогии никогда хорошим не выходит, – хмыкнула она. – Чего стоит «Возвращение Джедая», или «Крестный отец-3», или «Скандальные «медведи» едут в Японию»!
– И все же писать сценарий буду я, – возразил Дэниел, – так что, надеюсь, выйдет очень даже неплохо. Вот как раз об этом я и хотел с тобой переговорить.
Анни честно пыталась обратиться в слух, но не в силах была избавиться от нарисовавшейся в воображении картинки, где она в липовом наряде Леди Молнии одиноко сидит за столом на каком-нибудь затрапезном сборище любителей комиксов, попивая диетическую содовую и с тоскою глядя на молчащий мобильник.
– Анни? – напомнил о себе Дэниел. – Я хочу поговорить с тобой о фильме.
Анни вообразила себя уже в Японии – как она рекламирует «тапиочные жемчужины» с кофеином, живет в квартире размером с кладовку и встречается с выдохшимся на поединках борцом сумо.
– Анни? – снова позвал Дэниел.
Анни представила, как в театре-ресторане, обустроенном в бывшем амбаре, она играет Миру Марлоу в пьесе «Плохой год для помидоров» и неостановимо раздается вширь на ломтях ростбифа и макаронах с сыром, которые поедает во время перерывов в буфете.
– Я хочу тебе помочь, Анни, – продолжил Дэниел, которого ничуть не остановило отстраненное лицо Анни, изучающей возможные варианты своего будущего. – И мне кажется, я смогу это сделать.
Анни расправила складочку на джинсах – словно погладила оцепеневшую на ее коленях собачонку.
– В чём, Дэниел, ты хочешь мне помочь?
– Я хочу, чтобы ты перестала чувствовать себя настолько разбитой и подавленной, и хочу помочь направить твою карьеру в прежнее русло.
– Только, пожалуйста, не говори, что мне надобно провериться в какой-нибудь психушке.