– Я же буду целоваться не с тобой, – сказала Анни. – Я буду целоваться с Ромео, моей единственной настоящей любовью!
– Да, но, мне кажется, проблема, о которой я все тебе талдычу, в том, – медленно, словно говорил с маленьким ребенком, возразил Бастер, – что, целуясь с Ромео, ты будешь также целоваться и со мной.
Анни, которой явно наскучил весь этот разговор, нетерпеливо кивнула.
– А я, как ты понимаешь, твой брат, – продолжал Бастер, пораженный тем, что вынужден объяснять такие простые вещи.
– Я понимаю, что ты пытаешься мне сказать, – снова кивнула Анни. – Но это как раз и делают настоящие актеры.
– Что, лижутся со своими братьями и сестрами при всем честном народе?
– Во имя искусства они делают то, что делать им совсем не просто.
Родителям эта идея как раз очень даже понравилась. Когда через репродуктор зрителям объявили, что роль Ромео будет исполнять Бастер Фэнг, мать с отцом пробились за кулисы с неизменной видеокамерой и обнаружили там расхаживавшего кругами сына, который, чрезвычайно сконфуженный в своей тунике и чулках, репетировал реплики, что ему совершенно не хотелось говорить.
– Подумай об особом подтексте, – напутствовал отец, стиснув Бастера в медвежьих объятиях. – Пьеса о запрещенной любви ныне приобретет дополнительный пласт инцеста.
Мать Бастера энергично закивала:
– Это просто изумительно!
Тогда Бастер, не выдержав, сказал, что всем абсолютно начхать на этот подтекст.
– Просто мистер Делано срочно искал кого-то, кто знает все слова Ромео.
Отец как будто несколько мгновений раздумывал над этими словами.
– Вот те раз! – всплеснул он руками. – А ведь я знаю все слова Ромео!
– Господи, папа! – вскричал Бастер. – Никто не собирается тебя просить играть Ромео!
Мистер Фэнг поднял руки, словно капитулируя.
– Да ладно, я этого и не предлагаю. – Потом повернулся к жене: – Хотя, можешь себе представить? Вот это точно был бы убийственный вариант!
Миссис Фэнг снова закивала:
– Да, это было бы убийственно!
– Мне правда надо готовиться, – чуть не взмолился Бастер, закрывая глаза и очень надеясь, что, открыв их, уже не увидит рядом родителей.
– Ну что, увидимся на актерской вечеринке, – сказал отец. – После того, как «сломаешь себе ногу»[18].
– Калеб! – затряслась от смеха миссис Фэнг. – Ты невыносим!
Не открывая глаз, Бастер принялся кружить на тесном пятачке, словно пытался улететь от всех прочь. Когда он открыл глаза, родители уже ушли, а перед ним стояли мистер Делано, сестра и директор школы, мистер Гесс.
– Да, это проблема… – сказал директор.
– Что именно? – спросил Бастер.
– А вот это, – указал мистер Гесс одной рукой на Бастера, а другой – на Анни, а потом свел руки вместе и сцепил пальцы в замок.
– Но Бастер знает все реплики Ромео, – попытался убедить его мистер Делано.
– Разве день так молод?[19] – вставил Бастер и даже выдавил улыбку, будто пытался продать бракованный товар внезапно оказавшемуся разборчивым покупателю.
– Мистер Делано, – сухо продолжал директор школы, не замечая стараний мальчика, – позвольте спросить: вы знакомы с сюжетом этой пьесы?
– Да, Джо, прекрасно знаком.
– То есть вы в курсе, что Ромео влюбляется в Джульетту, потом они целуются, женятся, занимаются любовью, а затем кончают с собой?
– Ну, это все же очень беглое…
– Ромео и Джульетта целуются, верно? – перебил его мистер Гесс.
– Да, целуются, – подтвердил учитель.
– Мистер Делано, – продолжал директор, – вам известен тот факт, что Анни и Бастер – брат с сестрой?
– Бастер знает текст, Джо. Без него сорвется спектакль.
– О! Я игрушка рока!! – не без патетики изрек Бастер, который и рад был умолкнуть, но никак не мог закрыть рот.
– Вот как мы с вами поступим, мистер Делано, – решил мистер Гесс. – Будем играть пьесу как ни в чем не бывало, но только в те моменты, когда Ромео с Джульеттой предстоят какие-либо, так сказать, романтические взаимодействия, наши детки должны будут немного «затереть» эту любовь. Вместо страстного поцелуя они, скажем, пожмут друг другу руки, или крепко обнимутся, или еще что-нибудь в этом духе.
– Но это же смешно! – возмутилась Анни.
– Это удачный компромисс, – парировал директор.
– Это же просто глупо! – не унималась Анни.
– И я уж больше не Ромео, – снова вставил Бастер, и сестра расстроенно похлопала его по плечу.
– Попробуем выкрутиться, Джо, – молвил мистер Делано.
– Никогда не любил шекспировских трагедий, – в сердцах высказался мистер Гесс. – По мне, так лучше его комедии ошибок или же исторические пьесы.
Едва директор вышел из гримерки, Анни вслед ему выставила кукиш.
За кулисами, держась от сестры на безопасном расстоянии, Бастер наблюдал, как на сцене разгорается свара между двумя знатными домами, совершенно равными своей родовитостью. Пикировка вышла у актеров довольно-таки неуклюже: в день премьеры все были на нервах. Это никто еще в их составе не знал, как Анни с Бастером сыграют отношения своих героев!
В зале Бастер увидел родителей. Причем отец стоял с камерой в проходе, направив ее к разворачивавшемуся на сцене действу, но если он вообще что-то и снимал, то явно ничего стоящего. По правде говоря, вся нынешняя премьера сильно смахивала на очередной перформанс Фэнгов: ощутимо веяло большим переполохом, а Бастер с Анни были как будто предвестниками великого потрясения. И, в точности как с предыдущими перформансами, Бастером постепенно завладело чувство причастности к тому, что вот-вот все вокруг может измениться, причем совсем не в лучшую сторону.
Место администратора сцены Бастер занял с совершенно конкретной целью: все время оставаться в тени. Он мог все контролировать и координировать, вмешиваться в любой аспект представления – и при этом никто из зрителей не знал, что он здесь. А теперь, благодаря неудачной попытке суицида, предпринятой Коби Рейдом, он сделался Ромео – юным идиотом из Вероны, который так страждал плотской любви, что путь к ней готов был устилать трупами.
В колющейся маске свирепого тигра, в которой к тому же было трудно дышать, Бастер сжал в ладони кисть Джульетты и спросил разрешения «с лобзанием припасть к ее руке», причем таким тоном, что просьба, как ему казалось, была заранее обречена на отпор. Анни ему, слава богу, отказала. Тогда Бастер («О боже, нет!») с иносказательной витиеватостью спросил, нельзя ли ему ее поцеловать. Взглянув в этот момент на сестру, он заметил на ее губах лукавую улыбку. Она наслаждалась их словесной игрой, она откровенно флиртовала с ним, и Бастер – стараниями этого Уильяма, черт бы его побрал, Шекспира – должен был идти у нее на поводу.
– Твои уста грех сняли с уст моих, – продекламировал Бастер и, наклонившись к сестре, сделал вид, будто хочет ее поцеловать. В дюйме от ее рта он громко чмокнул в воздухе губами и тут же отстранился.
Угрозу, казалось бы, удалось избежать, публика тихонько прыснула смехом, однако же не возмутилась. Сестра сердито зыркнула на него и, отлично зная, что Шекспир на ее стороне, улыбнулась и сказала:
– И на себе, должно быть, удержали.
И Бастеру ничего не оставалось, как ответить:
– Отдай же вновь мне их. Пускай назад грехи мне возвратятся.
И когда Анни быстро подалась к нему, чтобы вернуть поцелуй, Бастер сделал обманное движение, чуть отклонившись влево, и снова поцеловал воздух, звучно и влажно чмокнув. Зрители засмеялись уже в открытую.
Анни посмотрела на Бастера без тени эмоций, хотя руки у нее были сжаты в тугие, ищущие, что бы сокрушить, кулачки, и бесстрастно произнесла:
– Да вы большой искусник целоваться!
Когда наконец сцена завершилась, окончилось первое действие, Бастер глянул на сидевшего в первом ряду директора школы мистера Гесса. Тот, явно удовлетворенный увиденным, красноречиво выставил большие пальцы. Трагедия, попав в руки Бастера, превратилась в комедию.
Как только опустился занавес, закрывая от зрителей сцену, Анни с разворота врезала Бастеру правым кулаком по лицу, сшибив брата с ног.
– Ты все мне портишь! – зашипела она. – Это же мой последний школьный спектакль! А из-за тебя над нами все смеются!
– Мистер Гесс сказал, чтобы никаких поцелуев, – напомнил Бастер, у которого на виске уже вспучивалась шишка.
– Кого это колышет?! – вскрикнула Анни. – Это же «Ромео и Джульетта»!!! Мы с тобой – Ромео и Джульетта. И мы будем целоваться!
– Нет, не будем, – мотнул головой Бастер.
– Бастер, – срывающимся голосом взмолилась Анни. – Прошу тебя! Сделай это для меня!
– Я не могу, – отрезал Бастер.
– Чума пади на дом твой! – гневно бросила Анни и быстро затопала от него прочь.
– Мой дом – твой дом, – сказал ей вслед Бастер, но сестра была уже вне пределов слышимости.
– О Ромео, Ромео! Отчего, зачем ты Ромео? – вопрошала Анни.
И Бастер, прячась в тени, под балконом, не мог ей ничего ответить.
Перед самым окончанием второго действия Бастер стоял рядом с Джимом Патриком, очень пухлым детиной, в свои шестнадцать уже начавшим лысеть, – в общем, идеально подходящим на роль брата Лоренцо. И брат Лоренцо наставлял его, что, дескать, сладкий мед своею сладостью нам приторен порою, и что, наконец, оскомину набьет и, наконец, уже более просто и доходчиво – люби умеренней, пролюбишь дольше. Как только прозвучал этот совет, на сцену, ступая «о, столь легкая нога», вышла Анни и взяла руки Бастера в свои, сжав их крепко, до бесчувствия, и едва не оставив от его кистей лишь безжизненную плоть. Она громко поприветствовала Джимми, и тот ответил:
– Ромео за нас за двух пускай тебя благодарит.
Зал тут же покатился со смеху, грянули аплодисменты. Бастер посмотрел на стремительно краснеющее лицо сестры, сконфуженное и рассерженное одновременно. Немигающие глаза ее быстро наливались слезами. Он ей все испортил! И сам Бастер прекрасно это понимал. И тогда, призвав на помощь все начальные познания, коими он обладал, не имея в этом деле никакого опыта, ни малейших навыков, Бастер притянул к себе сестру и поцеловал так крепко и властно, что лишь через мгновение она смогла ему ответить, и перед зрителями оказались два самых настоящих несчастных влюбленных. Этот поцелуй вобрал в себя и нежность, и сладость, и вообще все то, что (если исключить тот факт, что перед ним была сестра) Бастер надеялся испытать в своем первом в жизни поцелуе.