– Нет! Нет-нет-нет-нет! – заголосил мистер Гесс, сорвавшись со своего кресла, и стал неуклюже карабкаться на сцену.
В зале послышалось возмущенное шиканье пополам с возгласами одобрения, и Бастер так и не понял, относилось все это к их поцелую или же к поведению директора, который, забравшись-таки на сцену, растащил Фэнгов порознь и, бормоча ругательства, растолкал их в противоположные концы сцены. Анни встретилась взглядом с Бастером и улыбнулась. Тот лишь пожал плечами. В этот момент опустился занавес, чтобы уже больше в этот вечер не подняться.
На сем, хотя и несколько преждевременно, и завершилась та повесть о Ромео и Джульетте. То, что «печальнее на свете», увы, их еще ждало впереди.
Полгода спустя в Музее современного искусства в Чикаго Анни с Бастером сидели за полупустым столом, допивая бокалы вина, оставленные там людьми, достаточно взрослыми и степенными, чтобы быть неравнодушными к дармовому алкоголю. Родители тем временем общались с куратором музея и кучкой меценатов.
– Лучше б мы остались дома, – пробурчал Бастер.
На что его сестра, после семи бокалов вина трезвая как стеклышко, ответила:
– Ну да, это все равно как притащить тех несчастных фермеров из «…Восхвалим мужей» в Музей современного искусства на открытие выставки Уолкера Эванса[20]. Типа, эй, мужики, у нас тут нынче выставят источник вашего позора – причем гораздо крупнее, нежели было у вас, да еще и в красивой рамочке!
В это время в главном зале экспозиции, куда Фэнги-младшие наотрез отказались заходить, на огромном экране мелькала видеозапись того самого спектакля во всей его красе. И как Анни с Бастером ни старались, им нигде было не укрыться от усиленных динамиками собственных голосов да шекспировских строк, эхом отдававшихся у них в мозгу.
– Сильно переоцененная мелодрама, – злобно проворчала Анни.
– Почему я непременно должен быть втрюхавшимся тинейджером? Что они лапшу-то вешают? – возмущенно добавил Бастер.
Оба сошлись на том, что подростки сплошь и рядом во все времена кончали жизнь самоубийством. После чего, посмотрев на родителей, брат с сестрой заключили, что тот факт, что оба они – А и Б – до сих пор живут и здравствуют, есть самое настоящее чудо.
Неожиданно возле их столика, пьяный и счастливый, нарисовался мистер Делано и плюхнулся на пустовавшее рядом сиденье.
– Дети мои! – вскричал он и вдруг захихикал.
С той самой злополучной премьеры Анни с Бастером не видели мистера Делано. Едва опустился занавес, как его уволили из школы, и до вечера следующего дня он уже освободил свою квартиру и покинул город.
– Дети мои! – снова начал мистер Делано, все же совладав с собой, хотя лицо его и оставалось пугающе пунцовым. – Как же я по вас соскучился!
– А что вы здесь делаете, мистер Делано? – полюбопытствовал Бастер.
– Как я мог пропустить такое открытие! – воскликнул мистер Делано. – К тому же если бы не я, всего бы этого и не произошло.
Анни незаметно забрала из руки мистера Делано бокал с вином и заменила пустым, подтолкнула к нему поближе тарелку с креветками на тостах, однако учитель, похоже, ничего этого не заметил.
– Мистер Делано, – снова обратился к нему Бастер, – так что вы здесь делаете?
– Меня пригласили ваши родители, – ответил тот. – Они сказали, это единственное, что они могут для меня сделать после того, как меня уволили из-за столь прогрессивной постановки.
– Мне жаль, что вы потеряли работу, – посетовала Анни. – Это было несправедливо.
– Милая ты моя, я ж знал, во что ввязываюсь! – в сердцах воскликнул мистер Делано. – Я тысячу раз говорил вашим родителям, пока мы всё это готовили: в искусстве ценно лишь то, что труднодостижимо, что, воспарив, оставляет после себя выжженную землю.
Анни с Бастером испытали такое чувство, будто, став невесомыми, и сами воспарили над землей. Внутри у обоих расползлась отвратительная слабость.
– Что?! – гневно выдавила Анни.
– А что? – переспросил мистер Делано, и пьяный румянец быстро схлынул с его щек.
– Что вы хотите этим сказать? – сквозь зубы со злостью проговорила Анни. – Что значит «пока мы всё это готовили»?
Мистер Делано наклонил к губам пустой стакан, лицо у него стало мертвенно-бледным.
Анни с Бастером резко придвинулись к нему на стульях, так что уперлись коленями в ноги мистера Делано. Тому даже показалось, что своими выпирающими, острыми костями они прямо вонзились ему в кожу. В ярости Фэнги-младшие умели выпускать наружу страшную угрозу, до поры таящуюся, свернувшись, в их телах.
– А что, родители вам разве не сказали? – удивился мистер Делано.
Бастер и Анни замотали головами.
– Все вот это, – показал мистер Делано в сторону зала, в буквальном смысле переполненного последним произведением Фэнгов, – планировалось сильно загодя. Родители ваши ко мне подошли еще тогда, когда Анни выбрали на роль Джульетты. Мне эта мысль понравилась. Возможно, вы и не поверите, но когда я еще совсем молодым парнем жил в Нью-Йорке, я был в первых рядах авангардистского движения в американском театре. Меня даже как-то арестовали за то, что во время бродвейского шоу «Трамвай “Желание”» я на сцене жевал битое стекло и сплевывал кровь в зрительный зал. Ваши родители – настоящие гении, и я был счастлив им помочь!
– А как же Коби Рейд? – вспомнил Бастер. – Откуда вам было знать, что он вдруг выйдет из игры?
– Об этом позаботились ваши родители.
Лица у Анни и Бастера синхронно вытянулись в шоке, и мистер Делано торопливо поправился:
– Нет-нет! Бог ты мой, ну конечно, нет! Они заплатили Коби пятьсот долларов, чтобы тот не играл в пьесе. Он просто не должен был явиться на премьеру. А то, что он разбил машину, – так это самому Коби сильно не свезло.
– И все это они проделали с нами во имя искусства, – медленно проговорила Анни.
– Да, во имя искусства! – восторженно вскричал мистер Делано, воздев над головой пустой стакан.
– Они нас использовали, – хмуро произнес Бастер.
– Нет, Бастер, нельзя так говорить – это несправедливо. Просто ваши родители придержали часть информации, дабы вы максимально выложились на сцене. Вот представь, что ваши родители – режиссеры. Они контролируют все детали проекта, собирают воедино разрозненные куски, чтобы создать нечто цельное и прекрасное, каковое иначе просто не будет существовать. Они так искусно вами руководили, что вы даже не поняли, что они это делают!
– Идите в зад, мистер Делано, – процедила Анни.
– Дети мои!.. – воскликнул тот.
– Идите в зад, мистер Делано, – повторил за сестрой Бастер.
Держа в руках по бокалу, поскольку они были не в состоянии разжать кулаки и поставить емкости на стол, Анни с Бастером оставили своего бывшего педагога по театру сидеть дальше и, устремившись к окружавшей родителей толпе, решительно протолкались в самую середину.
– А вот и наши А и Б, – вымолвил мистер Фэнг, увидев остановившихся перед ним отпрысков.
– Наши сегодняшние звезды, – добавила миссис Фэнг.
Бастер и Анни, без единого слова понимая обуревавшие друг друга желания, разбили бокалы о головы родителей.
На пол посыпались осколки, родители одновременно испустили резкий вздох, издав безупречное «О».
– Мы всегда выполняли то, что вы просили нас делать, – дрожа всем телом, проговорила Анни. – Мы делали то, что вы нам велели, и никогда не спрашивали зачем. Мы просто это делали. Для вас.
– Если бы вы нам сказали, что происходит, – добавил Бастер, – мы все равно бы это сделали.
– У нас с вами все кончено, – заявила Анни, после чего Фэнги-младшие медленно прошли в главный зал экспозиции, а шокированные зрители, так и не понимая, то ли это тоже какой-то художественный перформанс, то ли обыкновенный скандал, поспешно расступились перед ними.
По рукам у детей текла кровь – и собственная, и родительская, – стеклянные осколки впились под кожу. Словно не замечая этого, Анни с Бастером молча глядели на самих себя на экране – и видели там двоих детей, до такой степени не желавших следовать родительской воле, что они готовы были покончить с этим навсегда, настолько зрелищно и эффектно, насколько позволяли их собственные скудные средства.
Глава 7
Наутро, когда Анни проснулась (а Бастер отсыпался у себя в комнате), ее охватило состояние необычайного счастья. Конечно, сама она ничегошеньки не сделала, чтобы устроить себе это счастье. Она два часа потеряла в этом несчастном кинотеатре, на протяжении всего фильма тайком потягивая из мини-бутылочек бурбон, – а вот Бастер сделал вчера достаточно аж за двоих. Он выбрался наконец из дома, забыв и про свое окривевшее лицо, и про все прочее; он встречался с группой студентов и обсуждал с ними как раз то, что делает его таким особенным. В результате оба они к концу дня чувствовали себя намного счастливее, нежели при пробуждении, – а такого за последнее время Анни как-то припомнить не могла. Пустячок, возможно, – но порадовал.
Анни выскользнула из постели, полностью одетая во все то же, что и накануне, и схватила стопку рассказов, привезенных вчера Бастером из местного колледжа. Внимательно пролистала, пока не нашла рассказ Сюзанны, после чего отправилась в другой конец дома, в кухню, – достаточно далеко от Бастера, чтобы выполнить свой незавидный долг: не дать брату втрескаться в эту странную девицу. Когда-то это была ее обязанность – отгонять любую неприятность, что могла бы их, А и Б, в жизни постичь, и теперь Анни успела подрастерять былые навыки.
Этим утром она обошлась без возлияний. Наполнила высокий стакан томатным соком, отхлебнула немного и, памятуя, что родителей отделял от них аж целый штат, почувствовала, что сама отлично справится со всем тем дерьмом, что свалилось на нее за последнее время.
Рассказ был не таким уж и выдающимся – наоборот, немного даже банальным, – но Анни сразу поняла, как он подействовал на Бастера, испытывающего сейчас незаслуженные муки. Если бы брат стал и дальше от нее отдаляться, Анни непременно пообщалась бы с этим персонажем по имени Сюзанна, поведала бы ей фамильную историю Фэнгов да и послала девицу восвояси. И, кстати сказать, Анни уже не давал покоя этот загадочный Джозеф из Небраски, к которому Бастер проявлял довольно затянувшуюся привязанность. Именно Джозеф стрельнул в физиономию ее брату, который не заслужил таких страданий, и, случись тому явиться к ним сюда, Анни ни на минуту не потерпела бы присутствия этого господина Картофельного Пуляльщика.