Взяв листки с рассказом Сюзанны, Анни отправила их в мусорное ведро, затолкав как можно глубже. Потом вернулась к своему объемистому стакану томатного сока, в который она уже и не отказалась бы добавить водки, и отмахнулась от подозрения, что она просто ревнует брата к этим назойливым чужакам, которые оттягивают внимание Бастера от чего угодно, но только не от этого дома и не от их несчастий. Нет уж, решила Анни, она позаботится о брате. Кто-то в этом доме должен принимать здравые решения, даже если они не влекут за собой захватывающего финала, не предполагают никаких стрельб и взрывов, никаких криков-воплей или причинения психологических травм.
Тут Анни вспомнила о Дэниеле, который в это самое время отращивал себе в Вайоминге косматую бороду, кропая там самую что ни на есть нелепейшую чушь, – и начала понемногу менять свое мнение относительно потенциальных любовных интересов. Она вытащила из мусорного ведра рассказ, разгладила, как могла, страницы и оставила лежать на столе.
Когда спустя четверть часа явился Бастер с пугающим, не до конца еще зажившим шрамом над верхней губой, он сразу заметил на столе рассказ и вопросительно взглянул на Анни:
– Ты это читала?
Анни в ответ кивнула.
Бастер нахмурился, явно смутившись, а потом спросил:
– И как тебе оно?
Анни сделала затяжной глоток томатного сока и сказала:
– Очень хороший рассказ.
Бастер заулыбался.
– Да, очень хороший, – кивнул он.
За завтраком Анни решила, что теперь, когда в их жизни наметился наконец определенный импульс роста, настала необходимость серьезно обсудить сложившуюся у каждого ситуацию и найти, как закрепить вчерашний успех. Выкладывая все это брату, она почувствовала себя настоящей ведущей инфорекламы. Когда же Бастер согласился, что это отличная идея, Анни уже ощутила себя настоящей Опрой Уинфри. Отставив в сторону тарелки, брат с сестрой устроили настоящий мозговой штурм. Будь у них в кухне маркерная доска, они бы непременно ее исписали.
Что там у Бастера? Его наверняка уже выселили из прежней квартиры во Флориде; он задолжал клинике двадцать штук, которых у него нет и в помине; лицо до конца еще не зажило. Анни в который раз оглядела еще отливавшие легкой синевой, покрытые коростой шрамы, изрезывавшие правую половину его лица, кривой рубец над губой, еще не рассосавшееся кровоизлияние в правом глазу.
Исполнившись уверенности, Анни со знанием дела принялась разрабатывать план действий. Она даже представила, будто разговаривает не с одним только Бастером, а выступает перед целой студией зрителей.
– Я могу расплатиться с клиникой, – решительно заявила она, и Бастер даже не попытался ей возразить.
У нее же есть деньги, дошло вдруг до Анни. Куча денег. Просто невероятное количество! И как же замечательно было осознавать, что деньги – какой бы дурной славой они ни овевались – иногда все же способны решить твои проблемы!
– Когда мы разберемся тут со своими делами, – сказала Анни брату, – ты отправишься со мной в Лос-Анджелес. Как думаешь, смог бы ты написать сценарий к фильму?
Бастер помотал головой: мол, об этом он пока не думал.
– А к телепостановке? Это будет покороче.
Бастер подумал с пару секунд и опять помотал головой.
– Ну и хорошо, на самом деле, – махнула Анни ручкой. – Ты можешь просто найти себе какую-нибудь постоянную работу – такую, что даст тебе время сосредоточиться на собственных творениях. И вообще, если честно, я могу одолжить тебе такую сумму, чтобы ты довольно долгое время совсем не думал о работе.
Бастер пожал плечами, не найдя никаких объективных возражений против такого плана. Анни радостно улыбнулась. Все проще простого! Она устроит собственное телешоу, так же вот помогая несметному числу людей, оказавшихся за бортом.
– А лицо у тебя, кстати, потихоньку заживает, – ободрила она брата. – Еще месяц-другой – и станешь совсем как был.
Бастер улыбнулся ее словам поддержки, явив взору щербину на месте выбитого зуба. «Надо будет, – мысленно сделала Анни для себя пометку, – найти дантиста, чтобы поправить это дело».
Итак, с этим разобрались. Бастер не оставлен без ухода, и его существование на данный момент обрело твердую почву. Неужели это возможно, чтобы жизнь сделалась такой легкой и спокойной?
Теперь настала очередь разобрать ее ситуацию. В ближайшем обозримом будущем Анни явно останется без работы. Она потеряла роль в крупнейшем в истории кино многосерийном блокбастере. По интернету вовсю гуляют ее сиськи. Она переспала с журналистом. Ее бывший бойфренд, который как-то очень быстро становился одним из влиятельнейших людей в Голливуде, теперь уже, наверное, ради нее и палец о палец не ударит.
Когда Анни закончила перечислять подробности своего никудышного положения, Бастер аж присвистнул:
– Нехило!
– Благодарю.
С минуту Анни раздумывала, упершись взглядом в стол. Ну и ладно, она станет сниматься во второстепенных ролях в фильмах поскромнее, больше внимания уделяя качеству сценария. А еще лучше – ну да, намного лучше! – возвратится в театр. Поиграет месяц-другой в бродвейских постановках Теннесси Уильямса, вернется в боевую форму – а там уже посмотрит, что и как. С сиськами в инете, увы, ничего уж не поделаешь. Просто на будущее надо быть с этим осторожнее. Урок она усвоила хорошо.
– Ты не парься насчет этого журнального писаки, – подбодрил ее Бастер. – Можешь мне поверить, там никому и дела нет до этих внештатников.
Анни кивнула. И впрямь – в сравнении с тем, в какой заднице порой оказываются люди с весьма скромной репутацией, у нее-то как раз все не так уж плохо. По крайней мере, ничего такого не случилось, от чего бы ей было не оправиться. То же самое и с Дэниелом: это было просто неверное решение, последствия которого она уж как-нибудь переживет. Главное было в том, что она совершила в жизни некие весьма существенные ошибки, о которых лишний раз говорил тот факт, что она опять оказалась с родителями. Но все это вполне исправимо. Ей просто надо собрать разбитые осколки и, если уже нет возможности их соединить, скорее избавиться от них с минимумом неприятностей.
Наконец, остался маленький вопрос насчет алкогольной и лекарственной зависимости у них обоих.
– Ну, это решается просто, – предложил Бастер. – Мне – никаких обезболивающих, пока совсем уж станет невтерпеж, а тебе – до пяти вечера никакого алкоголя.
Пару секунд поразмыслив, Анни решила, что да, звучит вполне разумно.
«Что дальше?» – подумала она. Хотя это был всего лишь разговор и ничего еще не было достигнуто – она уже чувствовала себя лучше, сильнее и увереннее. И притом она была нисколько не пьяна. «А что, – сказала она себе, – возможно, и получится».
Если бы к своему нынешнему «мозговому штурму» они готовили заранее повестку, то сейчас вполне могли бы поставить галочки возле пунктов под названием: «Проблемы Бастера» и «Проблемы Анни».
Анни уже встала было из-за стола, чтобы немедленно начать претворять слова в действия, но Бастер жестом попросил ее сесть обратно.
– Я тут все думаю о наших маме с папой, – сказал он.
Анни сейчас вообще не задумывалась о родителях, ни на мгновение, но все же решила дать Бастеру выговориться.
– Я понимаю, они в свое время невероятно много перепортили нам крови, – продолжал Бастер, – но все-таки они нам дали у себя пристанище. И они, в меру своих сил, заботятся о нас.
Со всем этим Анни не могла не согласиться. Родители действительно много раз их подставляли – и действительно позволили им жить под своим кровом.
– Так вот, – заключил Бастер, – я считаю, что мы должны принять участие в их следующем проекте – не важно, что они там придумают.
Но Анни покачала головой.
– Мы же пытаемся выкарабкаться, Бастер, – возразила она, и брат, всегда такой мягкий и сговорчивый, недовольно нахмурился. – Участвовать в том, что делают Калеб с Камиллой, это подписать себе погибель, – продолжала Анни, непроизвольно, спазматически сжимая кулаки. Почувствовав, как ее охватывает злость, она усилием воли взяла свои эмоции под контроль, не дав им разбушеваться. – Это же настоящая отрава! Она снова превращает нас в тех самых детей, которых они просто использовали как хотели. А мы с тобой сегодня все утро искали, как от этого избавиться.
– Ты же видела их провал в «Королевской курочке», – напомнил Бастер. – И сейчас мы могли бы их поддержать. Мы могли бы убедить родителей, что следующий их замысел непременно удастся. Мы лишь однажды примкнули бы к ним, помогли бы вновь подняться на ноги – и больше никогда уже в этом не участвовали.
Анни не готова была взять на себя такую обязанность – сознательно включиться в безумный бред родительских желаний. Однако у нее до сих пор стояло перед глазами, какими немощными казались ее мать с отцом в том самом молле, какими нелепыми и жалкими были их попытки что-то сделать. И Анни решила все же скрепя сердце рассмотреть такую возможность.
– Может, и стоит, – неопределенно сказала она Бастеру.
– Вот и хорошо, – облегченно выдохнул он.
Организовав таким образом для каждого его нынешнее бытие, Анни с Бастером взялись за окружающую их среду, полностью посвятив себя уборке дома – что оказалось далеко не легкой задачей. Анни повыносила в гараж несколько мешков, доверху набитых пустыми бутылками из-под спиртного. Бастер поубирал со своей тумбочки у кровати десятки марлевых повязок, влажноватых от мази, с корками засохшей крови, не утруждая себя все это выбрасывать: он просто складывал их сбоку от постели, сооружая причудливый живой памятник своему выздоровлению. Они помогли друг другу перестелить постели, вместе пропылесосили полы и навели порядок в своих скромных пожитках. Потом так же вдвоем отправились в общую ванную и начистили там все до блеска. Еще не дошло и до полудня, а они уже успели сделать больше, чем за все предыдущие годы.
Наконец пришел черед и гостиной. Самая большая в доме комната вся была забита старыми родительскими разработками, записями и эскизными набросками, сложенными как попало вперемешку с рекламными листками и книжонками-однодневками. Анни пока что не представляла, куда все это деть, не знала даже, с чего начать систематизацию бумаг, а потому сосредоточилась покуда на беспорядочно сваленных на пол долгоиграющих пластинках – родительской коллекции звукозаписи, которая до сих пор вызывала у Анни недоумение.