Анни потянула брата за собой в коридор, и спустя несколько мгновений они вдвоем застыли перед дверью в родительскую спальню. Анни прижалась ухом к двери, пытаясь расслышать там какие-либо звуки.
– Анни? – позвал ее Бастер, но сестра яростно зашикала на него.
– Они там, – наконец сказала она. – Прячутся от нас.
Анни медленно повернула дверную ручку, которая подалась без малейшего сопротивления. Впервые за целую вечность Анни с Бастером вошли в комнату, которую они могли видеть, да и то без особой охоты, разве что в своем воображении.
– Ау, родители! – прокричала Анни в открытую дверь. – Мы знаем, что вы здесь! Калеб! Камилла!
Она обвела взглядом комнату, почти лишенную какого-либо скарба. Стояла кровать, причем незастеленная, при ней две тумбочки, на которых были оставлены несколько стаканов с водой да поливитамины. Никакой другой мебели в комнате не имелось. И главное – не было того хаоса и неразберихи, что обычно царили у родителей в гостиной. Нигде просто так не лежало ни единой бумажки!
– Их здесь нет, – заключил Бастер.
Но Анни побежала к стенному шкафу и широким взмахом распахнула дверцы.
Там не обнаружилось ничего, кроме носильных вещей. Обычный стенной шкаф, в котором полно было разной обуви, рубашек, штанов – не было только самих Фэнгов.
– Анни, – проговорил Бастер, – странно все это.
Сестра развернулась к нему, не понимая, что он имел в виду: то ли их попытку найти Калеба с Камиллой, то ли тот факт, что в их спальне не обнаружилось ничего из ряда вон.
– Я подумала, что они могут прятаться здесь, – объяснила Анни. – Но они все равно прячутся – только где-то в другом месте.
Бастер повел плечами и, не скрывая страха на лице, сказал:
– Или же они попали в беду. Если не еще хуже. Анни, они ведь и впрямь могли погибнуть.
Анни решительно взяла ладони брата в свои и уставилась на него в упор, пока он не встретился с ней глазами.
– Они не погибли, Бастер. Они просто делают то, что делали всегда. Они создают экстремальную ситуацию, дабы вызвать наибольший эмоциональный отклик от тех, кто ближе всех к происходящему. Они дождались, когда мы оба вернулись в родной дом, когда мы снова собрались все четверо, а потом стали вынашивать это ужасное «событие» для того, чтобы заставить нас испытать нечто такое, что они могли бы использовать в своем замысле.
– Может, и так, – согласился Бастер.
– Определенно так, – уверила его сестра. – Это же совершенно в духе Калеба и Камиллы Фэнг. Классика жанра! Погрузили нас в непонятную ситуацию, оставили в полном обалдении одних – а теперь сидят ждут, что же произойдет дальше.
– Так и что «произойдет дальше»? – спросил Бастер, взяв наконец себя в руки.
– А я тебе скажу, – ответила Анни, чувствуя, как эта уверенность все в ее голове разом расставила по своим местам. – Я тебе абсолютно точно скажу, что произойдет, Бастер.
Анни резко уткнулась лбом в лоб брата, ощутив тепло его лица.
Они вместе, А и Б. Тоже Фэнги.
– Мы их найдем, – уверенно сказала она.
Художники: Калеб и Камилла Фэнг
Фэнгам предстояло пожениться, исполнив весь этот нелепый фарс с «союзом двух сердец», «пока смерть не разлучит нас», «клянусь», «клянусь» и прочими элементами ритуала.
Наконец Калеб надел на палец Камилле кольцо и повторил за священником напрочь лишенные энтузиазма в его устах слова супружеской клятвы. Слева от алтаря жена пастора, стряхнувшая с них весьма кругленькую сумму за исполнение на церковном органе свадебного марша Мендельсона, снимала происходящее на Калебову восьмимиллиметровую камеру «Super 8», которая крутилась и щелкала на протяжении всей церемонии. Калеб опасался, что женщина упустит всю изысканность ивента, запечатлев его в статических и скучных ракурсах. В который уж раз он сказал себе, что в будущем, планируя снимать бракосочетание со своим участием, он любой ценой обеспечит съемкам некий художественный контроль.
Камилла в приятном ожидании, с тугим и круглым, точно мячик, животом, уже и не помнила, счастливой ей планировалось быть или же мрачной, а потому решила изобразить нервозность, что сгодилось бы при обоих раскладах. Всю церемонию она то и дело потирала ладонью до неприличия беременный живот, глубоко и тяжело дышала и время от времени внезапно искажала лицо гримасой, давая понять, что родовые схватки неуклонно надвигаются, что чуть ли не в любую секунду, чуть ли не прямо в церкви это может случиться… А подойдет ли, кстати, это место для будущих крестин?
Всякий раз, проводя пальцами по изрядно выпуклой округлости живота, Камилла замечала, что у пасторской жены, чье лицо сверху наполовину закрывалось видеокамерой, с отвращением кривились губы. Тогда Камилла стала потирать рукой живот все чаще и чаще, с улыбкой наблюдая, как пасторша выражает свое кислое недовольство, нагляднейшим образом демонстрируя рефлекс собаки Павлова. Изумившись про себя, насколько легко ей удалось вызвать у этой женщины спонтанное отвращение, Камилла вдруг спохватилась, что Калеб с пастором выжидающе смотрят на нее.
– Клянусь, – быстро произнесла она, хотя все брачные клятвы были уже произнесены.
– Теперь он желает вас поцеловать, – сказал ей священник, небрежно махнув рукой на Калеба. – Изволите ли вы его поцеловать?
– Ну да, – ответила Камилла. – Почему бы и нет?
И она подалась всем телом к мужу, прижавшись животом к его дешевому смокингу. Пасторша же с такой силой швырнула в новобрачных горсть конфетти, словно рассчитывала их этим ослепить. На этом Калеб с Камиллой повернулись и молча двинулись на выход.
Дойдя до церковных дверей, они резко развернулись обратно и зашагали снова к алтарю. Калеб забрал у пасторши камеру, дал на чай священнику, после чего попозировал с Камиллой для семейного портрета за десять баксов на «Полароиде».
– Если желаете, могу оформить официально? – спросил пастор, пересчитывая десять однодолларовых купюр, после чего сложил их пополам и передал жене.
Камилла перегнулась через скамью и выудила из своей сумочки свидетельство о браке, официально оформленное и с печатью. Подписав бумагу, она передала ручку мужу. Калеб тоже подписал и попытался вручить ручку пасторше, но та отмахнулась и достала свою. Она подписалась на документе как свидетельница, после чего передала ручку пастору. Тот тоже вывел свое имя, помахал бумагой в воздухе, словно ее требовалось подсушить, и наконец вручил свидетельство Калебу.
– Вы теперь муж и жена, – молвил пастор.
– Это точно, – ответила Камилла.
– Будьте всегда добры друг к другу, – напутствовал их священник.
– И к этому дитю, – добавила его супруга.
– Но главное – друг к другу, – сказал пастор и сурово глянул на жену, которая к этому моменту успела отвернуться, начав прибираться в церкви перед следующей по списку брачной церемонией.
Вернувшись в машину, Калеб с Камиллой посмотрели на подписанное свидетельство, в котором значилось: Мистер Джордж де Врис и мисс Жозефина Босс. Потом Камилла грубо задрала юбку своего купленного с большой уценкой свадебного платья и вытянула оттуда накладной живот, который плюхнулся на днище машины, точно готовый взорваться мешок с порохом. Они сняли обручальные кольца, а также дешевый помолвочный перстень с фальшивым бриллиантом и сложили все это в автомобильную пепельницу, звякая, точно мелочью.
– Я не могу больше это делать, – простонала Камилла, выгибая дугой спину, чтобы облегчить ноющую боль в пояснице после носки тяжелого накладного живота.
– Великое искусство – сложный труд, – отозвался мистер Фэнг.
– Я серьезно, Калеб. Никаких больше свадеб.
– Ты больше не желаешь выходить за меня замуж? – улыбнулся тот, не без труда «уболтав» машину стронуться с места на первой передаче.
– Тридцать шесть раз уже вышла! – воскликнула Камилла. – По-моему, достаточно.
– А надо пятьдесят, – невозмутимо ответил Калеб. – Договаривались на пятьдесят. «Пятьдесят свадеб: великое исследование любви и закона»! А «Тридцать шесть свадеб» звучит как-то совсем ужасно.
Камилле тут же вспомнились «Тридцать шесть видов Фудзи»[22], которые она изучала на первом курсе в университете. Перед ее мысленным взором возникла «Большая волна в Канагаве» с ее всесокрушающим водяным валом и крошечными людишками в их утлых лодочках – абсолютно бессильными и крайне испуганными перед лицом надвигающейся катастрофы.
– Я беременна, – сказала она.
– Вот и славно, – ответил, не включаясь в услышанное, Калеб, который отчаянно сражался с коробкой передач, пытаясь проехать по городу с незнакомым расположением улиц.
– Я беременна, – повторила Камилла.
Машина остановилась, издав металлический скрежет стачивающихся шестеренок. Сзади кто-то вдавил клаксон и объехал их авто, застывшее прямо посреди улицы.
– Я беременна, – еще раз сказала Камилла, надеясь, что уж трех-то раз хватит, чтобы до Калеба дошли ее слова.
– Ну, и что нам теперь делать?
– Не представляю.
– Надо же что-то делать.
Некоторое время они молча сидели в машине с незаглушенным двигателем, оба не в силах поверить в самую возможность стать родителями, столь внезапно им представившуюся.
– У нас нет денег, – наконец произнес Калеб.
– Знаю, – отозвалась Камилла.
– Хобарт часто высказывается: «Дети убивают искусство». Миллион раз мне это говорил, – сказал Калеб.
Ему захотелось опустить стекло, впустить в салон свежего воздуха, однако ручка стеклоподъемника была сломана.
– Я знаю, – ответила Камилла. – Слышала, как он это говорил.
– Вообще, не самое лучшее обстоятельство, и в самое неподходящее время.
– Понимаю, но я все равно произведу его на свет.
Калеб положил ладони на руль и вперился взглядом в пустую улицу. Впереди, в тридцати ярдах от них, зеленый свет на светофоре сменился желтым, потом красным, потом все пошло в обратном порядке. Калебу сделалось тошно: он не исполнил своих обязательств перед Камиллой, возможно, приведя эту бывшую свою студентку, что была моложе его на десять лет, к полному краху карьеры. С неожиданной ясностью он почувствовал себя неудачником. Все его старания на художественной ниве заканчивались так, что он даже сам дивился, как мало удавалось ему добиться. Возможно, так и устроена жизнь, и ожидание успеха после каждого нового поражения как раз и есть тот двигатель, что заставляет этот мир вращаться? Возможно, художественное творчеств