Анни закрыла глаза, чувствуя себя в этой машине, точно в тонкой капсуле, защищающей их от остального мира. И, запершись вместе с братом в этом объекте, совершившем наконец полную и окончательную остановку, она уснула, причем так основательно, как не спала уже долгие недели.
Анни с Бастером почти что каждый день связывались с полицией, чтобы узнать, не выяснилось ли что новое насчет их родителей, – однако на кредитных картах Фэнгов-старших не наблюдалось никаких финансовых подвижек, как не поступало и никаких сообщений насчет каких-либо странно ведущих себя людей, подпадающих под их описание.
Анни каждый день занималась тем, что прибирала в доме, готовила им с братом еду, устраивала себе трехмильную пробежку и непременно смотрела хотя бы один старый фильм на видеоплеере, в то время как Бастер сидел целыми днями, запершись у себя в комнате, работая над чем-то очень для себя важным, чего он пока что не мог объяснить сестре.
Один раз она зашла к нему в комнату, когда брат что-то набивал на компьютере, и увидела возле него листок бумаги, на котором была написана какая-то странная неразбериха: Мы беглецы… Мы точно беглецы… Мы существуем на краю… Мы на краю… Законники гоняются за нами… Законники уже сбились с ног, гоняясь за нами… В поселке полно золотоискателей… Трущобы, сплошь заселенные золотоискателями… Мы живем на краю… трущоб, сплошь заселенных золотоискателями. Мы беглецы, скрывающиеся от полиции, и законники уже сбились с ног, гоняясь за нами… Мы..? На краю..?
– Бастер, – недоуменно спросила Анни, указывая на написанное. – Что это?
Брат покачал головой.
– Не могу пока что сказать точно, – ответил Бастер, – но собираюсь это выяснить.
Анни оставила его и дальше трудиться за компьютером, с неистовым стуком по клавишам создавая что-то из ничего. Сейчас она слегка даже завидовала брату – тому, с какой легкостью он мог сам с собою творить свое искусство. В отличие от Бастера она нуждалась в сценаристах вроде Дэниела, которые написали бы для нее текст, в режиссерах вроде Фримэна, которые сказали бы ей, как надо этот текст произносить, в актерах вроде Минды, с которыми она должна взаимодействовать в кадре. Прежде ей всегда казалось, что вечное одиночество Бастера – когда он пишет что-то, запершись один в своей крохотной комнатушке, – только способствует его саморазрушению. Теперь же, напротив, Анни решила, что, пожалуй, даже очень интересно что-либо творить, когда никто больше не вмешивается в процесс. И все же лично для себя Анни не могла представить ничего иного, кроме актерского ремесла: чтобы читать написанный кем-то текст, наделяя его достоверностью, и двигаться в указанном режиссером направлении, придавая каждому своему действию естественность, и бросать влюбленные взоры на другого актера, убеждая себя при этом, что ты его искренне любишь.
Отправившись к себе, Анни взялась смотреть фильм, в котором героиня – прекрасная хищница – остановилась под светофором с носовым платком во рту, превращаясь из пантеры обратно в женщину. Анни даже пожалела, что ей не случилось быть актрисой в ту давнюю пору, когда вокруг было столько всего диковинного и невероятного, и притом никто этого как будто даже не замечал.
За все время после поездки в Лос-Анджелес Анни всего один раз заглядывала в электронную почту. Там оказалось послание от Дэниела, которое она удалила, даже не читая. Еще было письмо от ее агента, идущее под темой «Пересмотр наших деловых отношений». Его Анни тоже удалила, не читая. Больше в «ящике» не было ничего, кроме спама.
Загрузив опять компьютер, Анни обнаружила, что ее ждет новое сообщение от Люси Уэйн, режиссера «Крайнего срока». Они не общались уже довольно долго: съемки у Фримэна и последовавшая за этим шумиха вокруг ее личной жизни настолько выбили Анни из колеи, что она избегала каких-либо контактов с Люси, боясь услышать, как сильно ее разочаровала. В теме письма значилось: «Новости». Анни «кликнула» сообщение и стала читать:
Привет, Анни!
Сотню раз пыталась тебе дозвониться. Агент твой сказал, что ты ушла в самоволку, но все же дал мне твой е-мэйл, чтобы я сама попыталась с тобой связаться. Я и так все время думаю о тебе, а узнав насчет твоих родителей, всерьез забеспокоилась. Надеюсь, ты в порядке, хотя понятно, что ситуация у тебя сейчас не из лучших. Я знаю, сколь сложными были ваши отношения с Калебом и Камиллой. Хотя мы с тобой и не общались уже приличное время, я была бы рада снова тебя видеть.
Главная причина, по которой я тебе пишу, в том, что я закончила наконец сценарий к своему следующему фильму, и в связи с этим очень много о тебе думаю. Моя новая героиня – женщина, о которой я пишу последние года полтора, – такая личность, которую я никак не могу вообразить иначе, как не вспомнив при этом тебя. Пожалуй, этот персонаж вообще во многих отношениях прописан с мыслями о тебе. Не знаю, каковы твои нынешние обстоятельства и насколько тебе сейчас вообще интересны какие-либо съемки, – но мне кажется, ты просто идеально подходишь на эту роль. Сейчас я пытаюсь пробить финансирование, хотя, после того как «Парамаунт» всем своим бредом практически убил мой последний фильм, подумываю снова пойти собственным, независимым путем. Так что денег много не ожидается, но, надеюсь, ты на это согласишься. Высылаю тебе в прикреплении сценарий, чтобы ты могла, коли будет желание, с ним ознакомиться. Была бы рада услышать на этот счет твои соображения и пожелания и еще была бы рада вновь поработать с тобой в одной команде. Очень хотелось бы снова испытать тот азарт и прилив вдохновения, что владели мной при съемках «Крайнего срока», и огромная заслуга в том принадлежала именно тебе.
Напиши мне, если будет возможность,
Твоя Люси Уэйн.
До того как стать сценаристом и режиссером картины «Крайний срок», Люси, родители которой были совсем малоизвестными фотографами, работала концептуальным художником при какой-то знаменитости чикагской арт-сцены.
Как-то раз Люси навышивала крестиком множество тонких шерстяных одеял, выведя черными нитями причудливые надписи типа: Это лучшее, что я мог бы сделать для тебя, или Беги босой к океану и обратно, или Всплесни руками и вызови дождь. Затем пораздавала эти одеяла городским бездомным – и очень скоро весь Чикаго запестрел необычными билбордами размером с одеяло. Тогда Люси с видеокамерой в руках обошла город в поисках своих рукоделий, предполагая то, что из этого в итоге получилось, показать в художественных галереях. Потом, снабдив отснятый материал повествования, Люси превратила это в несколько короткометражных фильмов, с которыми умудрилась поучаствовать в различных кинофестивалях, тем самым окончательно и бесповоротно втянувшись в кинопроизводство.
Анни припомнилось, с каким благоговейным восторгом Люси встретила тот факт, что Анни Фэнг и являлась некогда тем самым «чадом А».
– Я просто влюблена была в твоих родителей, – сказала ей Люси. – Как же я тогда хотела быть их ребенком!
Анни, на тот момент своей жизни пытавшаяся избегать какой бы то ни было причастности к наследию Фэнгов, в ответ лишь заметила:
– Они б тебя порвали на кусочки.
Новый сценарий Люси под названием «Одержимые огнем» рассказывал о женщине, устраивающейся смотрительницей дома к одной семейной паре в Западной Канаде, чьи дети время от времени непроизвольно воспламеняются. Сами дети от этого не получают ни малейших повреждений, чего не скажешь об их жилище, поэтому героине в первую очередь вменяется в обязанности беречь от сожжения особняк, своевременно подавляя пламя. Глава семейства с супругой – господа богатые, сугубо рациональные и крайне бессердечные – правят в своем доме с непреклонной суровостью, выискивая малейшие оплошности смотрительницы. Их четверо отпрысков – в возрастном диапазоне от шести до пятнадцати лет – детки очень милые, но, в силу сложившихся обстоятельств, чрезвычайно одинокие. Родители с нескрываемым отвращением относятся к несчастному «недугу» своих чад, поэтому как в плане развлечений, так и связи с внешним миром детям остается уповать лишь на смотрительницу. Со временем женщина все лучше и искуснее справляется со своими обязанностями, при этом в ней развивается одержимость огнем, спичками, искрами и прочим в том же духе, и ей приходится все сильнее удерживать себя от соблазна самой спровоцировать детей к самовозгоранию. В финале фильма их дом – ну а как же иначе! – сгорает дотла, героиня, схватив в охапку сразу четверых детей, вытаскивает их из пламени, оставляя родителей позади, после чего увозит отроков из Британской Колумбии к вечным холодам Юкона.
Анни не могли не растрогать непривычные для нее чувства, описанные в сценарии, и то малоприятное положение, в котором эта женщина очутилась, глубоко проникнувшись нависшей над семьей опасностью. Будущий фильм, снимать который понадобится главным образом в одном и том же месте, в особняке, уже сейчас нес в себе жуткое ощущение клаустрофобии и постоянной угрозы пожара, и Анни заранее предвкушала, насколько трудными и в то же время захватывающими будут съемки этой картины, если все эти эмоции удастся соединить. Как и «Крайний срок», фильм этот был о человеке, который всецело предается худшим своим побуждениям – и которому каким-то образом удается это испытание пережить.
Это что же, выходит, Люси видит ее именно такой: женщиной, которая вечно совершает самый что ни на есть ужасный выбор и при этом всё ей нипочем?
Свернув «окно» с текстом, Анни написала Люси лаконичный ответ: «Мне понравилось. Я в деле».
Отправив электронное письмо, Анни нарисовала мысленно картину будущего, в котором уже не будет никаких поисков родителей. А потом, войдя в азарт, вообразила будущее, в котором родители уже нашлись. А потом – поскольку пресечь этот разгулявшийся и совершенно беспочвенный оптимизм было просто некому – Анни нарисовала будущее, в котором ее родителей вообще никогда не существовало.
И едва она представила себе такое чудо, едва оно обрело какие-то зримые формы – как видение вспыхнуло перед ней в воздухе, мигом испарившись, и Анни осознала, что без родителей ей самой путь в этот мир был бы попросту закрыт. И как бы ни пыталась, Анни никак не могла придумать себе способ явиться сюда до матери с отцом, каким-то образом их опередив. Сперва все равно должны были возникнуть родители – молодые и совсем еще неопытные, совершенно не сведущие, что их дети уже неумолимо движутся им навстречу, ожидая, когда же их нарекут Анни и Бастером.