Анни мгновенно пожалела о сказанном, как будто этот придуманный ею сценарий, будучи озвучен, мог воплотиться в явь – а ей такой вариант нисколько не улыбался. Она не хотела, чтобы родители улизнули незамеченными. Она предпочла бы, чтобы они при многочисленных свидетелях встретились в этой галерее лицом к лицу со своими сыном и дочерью. Что произойдет дальше, она пока совсем не представляла, но на данный момент ей довольно было просто желать их появления и быть готовой к тому, что последует за этим.
– Хочу еще поболтаться вокруг, поразглядывать собравшихся, – сказал Бастер и, пробившись сквозь небольшое скопление людей в галерее, исчез из виду.
Анни была уже вся на нервах. Припомнив старую добрую технику Фэнгов, она стала постепенно «умерщвлять» каждую часть своего тела, и когда это медленное онемение подобралось уже к самому затылку и просочилось в мозг, Анни постаралась как можно дольше протянуть этот момент. Все мысли в ее голове потихоньку развеялись, точно в финальной сцене фильма «Бульвар Сансет», когда ясное изображение на глазах тускнеет, теряет четкость и затем плавно переходит в черноту.
Спустя несколько секунд, которые в действительности вполне могли оказаться часами – о времени она сейчас и понятия не имела, – Анни открыла глаза, почувствовав, что тело ее вновь возвращается к жизни… И тут же увидела Бастера, который торопился к ней, странно пожимая плечами и с непонятным, каким-то растерянным выражением лица. «Это что же я такое пропустила?» – испугалась Анни, попытавшись по-быстрому собраться силами и духом, чтобы быть готовой к тому, что может случиться дальше.
Бастер уже почти дошел до сестры, а она все равно не могла никак расслышать, что он говорит: ее слух еще адаптировался, настраиваясь под окружающее.
– Что? – спросила Анни, когда брат тронул ее за руку.
Бастер указал на вход в галерею, просто произнеся:
– Люси.
Она глянула через зал и обнаружила, что Люси Уэйн, которой она не видела уже более двух лет, смотрит, улыбаясь, на нее. И Анни – теперь чувствуя себя перерожденной, совершенно обновленной, сияющей и идеально подходящей к обстановке, – уверенно улыбнулась ей в ответ.
Очень низкорослая – немногим больше пяти футов, – с черными, убранными в пучок волосами, Люси двинулась через галерею к Анни с Бастером, которые даже не стронулись с места. Люси протянула вперед руку – так, будто пробиралась куда-то в кромешной тьме, – Анни тут же сообразила, что та просто взволнованно машет ей рукой, и помахала в ответ. То же самое сделал и Бастер. На Люси была белая блузка с четырьмя расстегнутыми сверху пуговками и висящими на получившемся V-образном вырезе очками в роговой оправе, а также черно-белая клетчатая юбка – и выглядела она, с точки зрения Анни, как самая что ни на есть дерзкая библиотекарша, которая большую часть своей жизни занимается сексом в книгохранилищах.
– Ну, привет! – сказала Люси, легонько потеребив Анни по плечу.
– Тебе и правда захотелось прийти посмотреть? – спросила Анни, еще до конца не веря в появление Люси на этой экспозиции.
– Это моя стихия, – ответила та, указав рукой на картины. – Всякая странная хренотень, – все так же улыбаясь, добавила Люси, и в ее темных, почти черных глазах блеснул искренний интерес. – Ради этого я и живу.
Анни не нашлась, что ответить, и Бастер решил поддержать беседу:
– Ну, тогда вы пришли куда надо. Тут вы с каждой стены получите по годовой норме всякой странной хренотени.
Люси Уэйн отцепила от блузки очки, надела их на нос и приблизилась к одной из миниатюр.
– О-о-о… – протянула, даже скорее прогудела Люси. – Вот это здорово.
Поскольку Анни по-прежнему не могла себя заставить разглядывать мамины картины, она могла лишь догадываться, что за странный образ возжег в ее знакомой интерес. Она допила вино и едва начала ощущать неловкость от своего стояния с пустым бокалом, как молодой человек в форменном облачении с подносом вытянул из ее руки бокал и устремился дальше. Проведя не один год в Голливуде, Анни вполне уже привыкла к тому, что ее окружают всякие странности и что заботятся о ней люди, которых она и знать не знает.
Спустя два часа после открытия галерею все так же наполняло чересчур большое число людей для выставки художника, известного экспериментальным искусством перформанса, – однако от родителей по-прежнему не было ни слуху ни духу. Впрочем, это нисколько не озадачивало Анни. «Все нормально», – мысленно сказала она себе и тут же поняла, что произнесла это вслух.
К этому времени не меньше десятка человек, причем все уже в летах, один за другим успели подойти к Анни, чтобы выразить, до какой степени их взволновало искусство ее родителей и сколь неописуемо изменило их видение мира. Анни, естественно, каждому улыбалась, каждому кивала – и всякий раз изумлялась этим людям. Это ж каким необычным восприятием все они обладают, что какой-то из ивентов Фэнгов остался в их памяти столь приятным воспоминанием? Потом она сообразила, что эти люди, вероятно, толкуют о некогда виденном показе «события» Фэнгов в каком-нибудь музее – и это еще сильнее удивило Анни. Или на них так сказалась полученная при этом эмоциональная травма? А больше всего потрясал тот факт, что те, кого, как говорится, «уж нет среди нас», еще способны были извлечь из всего этого какую-то для себя выгоду.
Анни вдруг почувствовала, будто стены галереи зловеще сдвигаются вокруг нее, а потому сделала глубокий вдох и мысленно заставила себя держать все под контролем. Если родители появятся… вернее, когда родители появятся, она будет готова к этой встрече. И ей, в отличие от всех прочих, надо будет перед ними устоять.
Она давно уж потеряла счет бокалам, которые выпила за этот день. Их могло быть всего два – и с тем же успехом могло быть и десяток. Человек, что все это время забирал у нее опустевшие бокалы, избавил ее от наглядной диаграммы степени ее опьянения. Анни уже хотелось справить малую нужду, однако она никак не могла оставить свой пост. Она отгоняла от себя саму мысль, что, отлучившись, может упустить момент, когда родители вернутся. Ведь если ее не окажется на месте, чтобы засвидетельствовать их появление, – можно ли будет считать, что это на самом деле произошло?
Ей хорошо было видно Люси, которая, стоя рядом с Бастером, рассматривала одну из маминых миниатюр, и Анни понимала, что ей полагалось бы находиться там, возле Люси, внимательно беседуя с тем самым человеком, что станет режиссером ее следующего фильма – если, конечно, все пойдет по плану. И хотя они с Люси в последние недели вовсю переписывались по электронной почте, Анни все равно крайне разволновалась, увидев ее вживую. Она намеренно ни разу не обмолвилась Люси о готовящейся выставке, хотя и догадывалась, что та наверняка уже об этом где-то прочитала, будучи поклонницей Фэнгов еще задолго до знакомства с Анни. Ей не хотелось, чтобы Люси воспринимала ее в контексте родительского творчества. Однако теперь, когда Люси Уэйн стояла от нее меньше чем в десяти шагах, Анни обнаружила, что ей уже совершенно все равно и что она ужасно рада тому, что Люси пришла на выставку.
Довольно скоро, словно прочитав ее мысли, Люси подошла к Анни:
– С того момента, как я пришла, ты вообще с места не двинулась, и мне все кажется, что ты показываешь здесь какой-то перформанс. Что ты живая статуя или что-то в этом духе.
Анни решительно замотала головой:
– Я всего лишь стою не двигаясь. Просто размышляю.
– А могу я тебя кое о чем спросить?
Анни кивнула.
– Бастер сказал, что вы оба ждете прихода родителей, что, по-вашему, они сегодня здесь появятся, – сказала Люси, абсолютно никак не выдав своего отношения к этой идее.
Анни устремила взгляд на брата, который теперь сидел на скамье, беседуя с престарелыми поклонниками Фэнгов. У Бастера, похоже, рот вообще не закрывался!
– Есть такая возможность, – призналась Анни.
– То есть точно вы этого не знаете? В смысле, родители вам ничего насчет этого не сказали?
Анни снова покачала головой. У Люси расширились глаза, губы мимолетно дрогнули то ли в улыбке, то ли в укоре. Казалось, она хотела еще что-то добавить, однако вовремя сдержалась. И потому Анни сама произнесла то, что, по ее мнению, и хотела сказать Люси:
– Я знаю, это может показаться безумием.
– Ну, если честно, поскольку речь идет о Калебе с Камиллой Фэнг, это безумием не кажется, – ответила Люси. Она оглядела зал, словно желая убедиться, что Фэнгов-старших и впрямь в галерее нет, и сказала: – Похоже, у вас тут что-то нешуточное намечается. Может, мне лучше уйти? Мне кажется, вам с Бастером необходимо держаться вдвоем?
– Ты можешь остаться, – отозвалась Анни. Опустив глаза, она обнаружила, что держит уже новый бокал вина, словно руки сами собой, без ее ведома и согласия, сотворили вдруг это волшебство. – Останься, пожалуйста, – не дрогнув ни единым мускулом, сказала Анни и тут же заметила в голосе предательскую нотку отчаяния, надежду, что, может быть, Люси вопреки своему чувству неловкости все же останется рядом.
И когда та согласно кивнула, Анни сразу испытала такой подъем энергии, что не могла уже просто так стоять на месте, ей нужно было куда-то торопиться. А потому она вручила Люси свой стакан со словами:
– Мне нужно в дамскую комнату, я скоро вернусь, – и умчалась.
По пути к туалетам она обратила внимание, что толпа посетителей заметно пошла на убыль, что выставка достигла той стадии, когда уходящим из галереи уже не приходят на смену новоприбывшие. Это была критическая точка, означавшая, что некто из уже находящихся в галерее явился сюда последним. Если, разумеется, не считать ее родителей, напомнила себе Анни.
Не успела она открыть дверь в дамскую комнату, как ее ухватил за руку Чип Прингл, так легко и неназойливо отведя в сторонку, будто лишь аккуратно скорректировал ее собственную траекторию.
– А они так и не показались, – констатировал он. – Не хотел бы испортить элемент внезапности, но ты вообще примерно представляешь, когда они придут? Со мной-то уж ты можешь поделиться?