Бастер улыбнулся.
– Я тоже славно поработал. – Он поцеловал ее в щеку.
– Я так и думала, – сказала Сюзанна. – В кафе мне очень радостно думать, что ты строчишь тут свою книгу как заведенный.
Так они и ели принесенную Сюзанной снедь, запивая понемногу содовой – настолько сладкой, что на вкус казалось, это просто жидкий сироп, – и Бастер с взволнованной радостью представил, что так может продолжаться вечно, если сам он все не перепортит.
– Я принесла тебе кое-какую музыку послушать, – сказала Сюзанна, зашарив в своем рюкзачке. – Заказала для тебя кое-что из инета. Звучит так же, как и твоя шизоидная хрень, что ты гоняешь на своем проигрывателе, только нечто новенькое. – Наконец она извлекла CD-диск некой группы под названием «Vengeful Virgins». На обложке диска были изображены десятки и сотни гитарных струн, извивавшихся причудливыми изгибами. – Это двое братьев-двойняшек, и они что-то типа савантов[35]. Им где-то всего лет по четырнадцать – и они играют эту реально завороченную музыку. Всего-то барабаны и гитара – а выходит просто жесть!
Бастер пожал плечами. Ему не хотелось вдаваться в долгие объяснения, но единственное, почему он слушал родительские пластинки, так это потому, что никогда не развивал собственного музыкального вкуса. Ему казалось невероятно сложным искать для себя какую-то иную музыку, постоянно прослушивая что-то новое и всякий раз задаваясь вопросом: «А эта как, подходит?» Родители его выбрали когда-то заслуживающую внимания музыку – вот он ее и слушал. Однако Сюзанне он не стал всего этого говорить, кивнув лишь:
– Запускай.
И вернулся к хрустящей картошке, которую Сюзанна для пущей хрусткости велела фритюрщику пожарить дважды.
Первая композиция начиналась с ударов бас-барабана в каком-то неровном, судорожном ритме. Так продолжалось больше минуты, после чего послышался неожиданно высокий голос явно пубесцентного юнца:
Когда придет конец,
А это неизбежно,
И нас навек затянет в прах и пыль,
Мы будем наблюдать,
Как угасает небо,
Оставив нам лишь ржавчину да гниль.
И все-таки мы будем дальше жить.
Мы будем дальше жить,
Мы не умрем.
Сюзанна легонько подтолкнула локтем Бастера, указав на стереосистему:
– Ну, что я говорила! Скажи, прикольно. Ни на что не похоже.
Он согласно кивнул.
Тут завизжала гитара – или что-то, звуком напоминающее гитару, – к ней подтянулся барабан, отбивая ровный, как удары сердца, ритм, и понеслась лихая песня, которая так неистово извивалась и крутилась, что Бастеру показалось, будто рождается нечто совершенно удивительное, что в любой момент неминуемо взорвется.
Дослушав вторую композицию, он утвердительно кивнул:
– А что, здорово! – И, провозгласив это, задал такую громкость, что завибрировал весь дом.
Сюзанна еще раз чмокнула его в щеку:
– Я знала, что тебе понравится.
Неожиданно из динамиков грянула новая песня.
– Скорбен этот мир! – завопил юнец с компакт-диска, надрывая голосовые связки. – В нем надо жалость позабыть!
Бастер выпрямился на месте. Песня всколыхнула в нем самые глубинные воспоминания. Он тяжело уперся ладонями в кофейный столик, да с таким нажимом, что столик мелко задрожал.
– Грохнем всех родителей – и можно дальше жить, – пропел Бастер в унисон с парнишкой на диске. Потом надтреснутым голосом повторил: – Грохнем всех родителей, и можно дальше жить.
Сюзанна тронула его за плечо:
– Ты знаешь эту песню?
В ответ Бастер смог разве что кивнуть.
Тут из своей комнаты, не выпуская из рук гантелек, примчалась Анни. Лицо у нее застыло в дикой растерянности, донельзя искаженное, точно в изображении какого-нибудь кубиста.
– Что за черт у вас творится? – указала она одной из гантелек на стереосистему.
Бастер приподнял в руке футляр от диска.
Побросав гантели, отчего глухо сотрясся пол в гостиной, Анни вырвала из его руки коробочку.
– Номер три, – подсказал Бастер, ткнув пальцем в трек-лист на обложке. – Песня номер три. «Г. В. Р.»[36].
– Что такое? – забеспокоилась Сюзанна, даже попятившись от такого накала напряжения Фэнгов-младших.
– Это песня Фэнгов, – коротко объяснил Бастер, и они с сестрой выбежали из гостиной, устремившись к его компьютеру, к интернету, неожиданно для себя сильно заинтересовавшись этими «девственниками».
– Что? – не поняла Сюзанна.
– Песня наших родителей! – крикнула ей на ходу Анни. – Наших чертовых родителей! – эхом пронесся ее голос по дому, в котором довелось им с братом вырасти.
Пока Фэнги-младшие скрупулезно прочесывали интернет, Сюзанна решила уйти, предоставив хозяев их собственным странностям. Бастер так быстро пролистывал выпавшие в «гугле» результаты поиска, что сестра то и дело похлопывала его по ладони, чтобы он замедлил темп.
Как выяснилось, группа «The Vengeful Virgins» записывалась в небольшом инди-лейбле «Light Noise», обосновавшемся где-то на Северо-Западе. В том самом, что открыл миру некую группу «The Leather Channel», о которой Анни с Бастером в жизни не слышали, но которая после этого якобы подписала многомиллионный контракт со звукозаписывающей компанией «Interscope Records».
Двое мальчишек, что состояли в группе – тринадцатилетние Лукас и Линус Бальтц, – собственным именным сайтом не располагали, обходясь лишь убогой страницей в соцсети «MySpace», на которой мало что можно было найти, кроме нескольких, гоняемых по кругу, композиций да пары-тройки фотографий с двумя худыми и долговязыми вихрастыми пареньками, у которых были темные, почти черные глаза и широкие улыбки, обнажавшие слегка кривые зубы. Казалось просто немыслимым, что именно эти ребятишки и сочиняли те совершенно выносящие мозг песни, которые только что слышал Бастер. И хотя бесчисленные блогеры затаив дыхание превозносили этот альбом, неизменно упоминая «ошеломляюще юный возраст» музыкантов, Бастеру удалось найти лишь пару статей с какой-то мало-мальски личной информацией о мальчиках. Он узнал, что живут они в Вейланде, штат Северная Дакота, и что они самоучки, помешанные на апокалипсисе. А еще, сообщалось на сайте компании звукозаписи, на данный момент они совершали гастрольное турне.
Бастер просмотрел даты гастролей. В этот самый вечер они играли в Канзас-Сити, штат Миссури, а завтра должны были выступить в Сент-Луисе.
Для Бастера это явилось настоящим потрясением: после того как они с сестрой с огромным трудом заставили себя «отпустить» родителей, смириться с их уходом, – они оба так молниеносно переметнулись обратно, к рьяным, исступленным, полным неопределенности поискам Калеба с Камиллой.
У Бастера мгновенно созрел план: завтра они с Анни отправятся в Сент-Луис и сходят на концерт посмотреть этих «девственников». На месте придумают какой-то способ проникнуть за кулисы, припрут мальчишек к стенке своим давним знакомством с их песней, попытаются заставить их сообщить, где Калеб и Камилла, – и дело в шляпе. В плане этом, конечно же, имелись кое-какие пробелы, Бастер это признавал. Если уж их родители сочли возможным посвятить этих ребятишек в тайну своего исчезновения, то они, должно быть, точно были уверены, что мальчикам можно доверять. Тогда как они с Анни заставят ребят сказать то, что так необходимо им узнать? А что, если эти двойняшки не имеют ни малейшего представления, о чем идет речь? Что, если родители и вправду на том свете, с чем Фэнги-младшие наконец смогли смириться, и все это лишь какое-то странное совпадение? Об этом Бастер старался не думать, сосредоточившись лишь на остром, болезненном предчувствии, свербящем где-то глубоко внутри, что он как нельзя ближе подобрался к столь важному для него знанию.
Анни села к Бастеру на постель, задумчиво наблюдая, как он складывает в спортивную сумку-даффл кое-какую одежду и туалетные принадлежности.
– А можно я тебя все-таки кое о чем спрошу? – осторожно произнесла сестра. – Ты думаешь, эти чертовы мальчишки какими-то путями знакомы с Калебом и Камиллой и те отдали им свою песню?
Бастер быстро обдумал ее слова и утвердительно кивнул.
– А это означает, – продолжала Анни, – что наши «девственники» наверняка знают о Фэнгах и в курсе, что мы вместе создавали почти все их произведения?
Бастер снова кивнул.
– Значит, они наверняка знают, кто мы такие, раз уж им ведомо о наших родителях достаточно, чтобы знать, что те от нас так лихо схоронились. Так вот, тебе не кажется, что они могут при встрече сразу нас узнать?
Бастер обо всем этом как-то не думал.
– Возможно, – ответил он.
– Однозначно, – поправила Анни. – Так что таким путем ничего у нас не выйдет. Мы должны быть умнее их. Нам надо найти обходной путь, минуя их защиту.
Бастер принялся распаковывать сумку.
– Похоже, в Сент-Луис мы не едем, – насупился он.
Однако не успел он вернуть в комод ни одного предмета одежды, как услышал тихий смех сестры. Обернувшись, он увидел, что Анни улыбается так, будто сумела выведать все тайны мира и ничуть не беспокоится, что их утечка может уничтожить все вокруг.
Сестра поманила его ладонью к себе поближе.
– Калеб с Камиллой пекутся только об искусстве, – заговорщицки сказала она. – Все прочее для них не важно.
Бастер в знак согласия кивнул, пока не очень понимая, к чему она клонит.
– Эти детишки еще такие юные! Представляю, сколько на свете всего такого, перед чем они не в силах устоять.
– Деньги? – высказал догадку Бастер, еще пытаясь уловить то, что Анни постигла с полной ясностью.
– Слава.
И пока Анни во всех подробностях излагала свой новый план, Бастер вполуха слушал композиции «девственников», еще гремевшие из динамиков стереосистемы, и чувствовал, как его захлестывает неодолимое желание местами вырезать свое имя, причем такими крупными буквами, что их было бы видно аж из космоса, – отметив таким образом все то, что, безусловно, являлось его собственностью.