Слушая мерный шорох шин, они надеялись, что, куда бы теперь ни привела их судьба, там ожидает их прекрасное местечко – место, где они станут созидать нечто свое. И впервые в жизни брат с сестрой безоглядно поверили, что это обязательно исполнится.
Художник: Анни Фэнг
Анни сидела на полу посреди спальни, казавшейся ячеистой из-за выстроившихся вдоль западной стены кроваток, и поглядывала на обступивших ее четверых детей – двух девочек и двух мальчиков.
– У тебя волосы короткие, как у мальчика, – заявил ей самый младший, семилетний Джейк, прелестный, точно куколка, малыш.
– Да, они очень короткие, – согласилась Анни.
– Но на тебе это смотрится очень даже мило, – сказала старшая, Изабель, пятнадцатилетняя девчушка с огромными голубыми глазами и неровными зубами.
Другой мальчик, Томас – подросток двенадцати лет с уже угловатой и несуразной фигурой, – добавил:
– А еще твои волосы очень приятно пахнут.
Анни кивнула каждому из детей, которые, казалось, приникли к ней поближе.
– А можно я тебя поцелую? – спросила вторая девочка, десятилетняя Кейтлин, с целой россыпью веснушек на носу.
Анни помолчала, глядя в пол, потом обернулась на закрытую дверь в спальню и наконец ответила:
– Думаю, можно.
– Если ей можно тебя поцеловать, – заявил Томас, – тогда и всем нам можно.
Тут дети, взявшись за руки, принялись кружить, пританцовывая, вокруг Анни, весело скандируя:
– Поцелуем, поцелуем!..
Анни еще раз посмотрела на дверь и сказала:
– Ну ладно. Хорошо. Только по одному.
Но дети замотали головами, закричав:
– Нет, все сразу!
Тогда Анни кивнула и закрыла глаза.
Через мгновение она почувствовала прикосновение их маленьких влажноватых ротиков к своим щекам, ко лбу, к собственным губам. Потом дети произвели какой-то странный звук, единый и протяжный – некий гудящий рокот, разом прокатившийся у них по горлу, – и тут же Анни ощутила запах дыма, который, истекая из всех четверых детей сразу, завитками поднимался вокруг нее.
Она быстро оттолкнула от себя детей, в испуге зашипев:
– Нет! Нет, нет, нет!
Но те лишь рассмеялись и, оставляя за своими маленькими ножками причудливые дымные следы, убежали в дальний конец спальни.
– Снято! – закричала Люси.
И тут же фигуры чуть ли не десятка людей, что каким-то образом оставались все это время невидимыми, стали сновать по комнате, устанавливая и переставляя подсветку, разгоняя дымную завесу. Кто-то из съемочной группы протянул Анни руку и помог ей подняться с пола.
– Вроде смотрится неплохо, – сказал мужчина, и Анни в ответ улыбнулась.
Шел всего первый день съемок, однако самой Анни, которая уже столько времени провела рядом с Люси, работая над фильмом, казалось, будто это длится уже не один месяц.
Люси быстро подошла к Анни, обняла ее:
– Ты здесь просто чертовски хороша!
Анни, еще не до конца отойдя от эксцентричности недавней сцены, лишь кивнула в ответ, слишком растерявшись, чтобы что-то возразить.
Прежде чем снимать эту первую сцену, Люси посоветовала Анни побольше времени провести рядом с детьми.
– Предполагается же, что они тебя любят. Так что будет очень даже неплохо, если тебе удастся и в самом деле вызвать их любовь.
Но Анни скептически покачала головой:
– Не думаю, что такое произойдет.
На репетициях Анни неизменно обращалась с детьми так же, как и с остальными актерами – с любезной осторожностью, уважая их личное пространство. Но в последний вечер перед съемками она все же набралась храбрости и постучала в дверь номера, где жили маленькие артисты. Войдя, она обнаружила, что дети играют в какую-то игрушку на «PlayStation».
– Во что играем? – спросила она.
И те, не отрываясь от экрана, ответили:
– «Летающая гильотина-3».
Анни улыбнулась.
– А там нет, часом, такого получеловека-полумедведя? – спросила она, заранее зная ответ.
– Майор Урса, – отозвался Томас.
– Так, подвиньтесь-ка… – сказала Анни и потом чуть ли не целый час громила всех четверых в пух и перья.
– А у тебя здорово получается! – сказала ей Изабель.
– Эт-т точно, – кивнула Анни. – Это у меня получается просто здорово.
Вечером после съемок первой сцены Люси позвонила Анни в ее номер:
– Не хочешь ко мне заглянуть?
И Анни прямо в пижаме прошла по коридору до номера Люси. У той оказался целый арсенал вовсю работающих экранов, каждый из которых показывал отснятую сцену в каком-то определенном ракурсе. Фигура Анни там почти скрывалась за детьми, одетыми в длинные, от шеи до пят, ночные рубашки цвета слоновой кости.
Анни села рядом с Люси, и, нацепив наушники, они стали внимательно смотреть, как камера медленно увеличивает Аннино лицо с закрытыми глазами и четверых детей, тянущихся к ней все ближе, чтобы поцеловать. Получилось это даже намного чувственнее, чем Анни ожидала, и в то же время ужасающе – как Анни вся съеживалась под склоняющимися над ней детскими телами, от которых полз и клубился дым, грозящий всех их поглотить.
– Действительно классно, – сказала она Люси, в распахнутых, немигающих глазах которой отразился последний кадр, где Анни упала ничком на пол. Из наушников слышался детский смех, эхом отдающийся под высоким потолком спальни.
Брат прислал ей последний черновой вариант своего нового романа, который Анни читала вечерами. Однажды во время перерыва в съемках Изабель заметила у Анни в сумке страницы распечатки.
– А там что? – полюбопытствовала она.
Анни объяснила, что это сказка.
– А о чем? – спросила девочка.
– О кучке детей, которых выкрадывают из дома и заставляют драться друг с другом насмерть, чтобы заработать себе на жизнь.
Тут же все четверо выстроились перед Анни:
– Мы хотим это послушать, – решительно заявил Томас.
– Не думаю, что это подходит для детского чтения, – попыталась отказаться она.
– Терпеть не могу, когда так говорят! – возмущенно заорала Кейтлин. – Зачем же, спрашивается, люди пишут истории о детях, когда они не хотят, чтобы дети их читали?
Они стали упрашивать Анни почитать хоть что-нибудь из этой «сказки», а потому она вытянула наугад страницу откуда-то из середины романа и прочитала:
«Стоило им оказаться за пределами бойцовской ямы, как дети становились беспокойными. Свои разочарование и неудовлетворенность они вымещали на собственных телах, то прикладывая к коже зажженные спички, то прикасаясь к острым краям железного загона, и это позволяло им не растерять всю ту злость, которая требовалась там для выживания…».
Томас захлопал в ладоши.
– Ты обязательно нам это почитаешь! – потребовал он.
И потом, когда все репетиции и режиссерские наставления были позади и маленькие актеры сидели, ожидая, когда им надо будет выйти на площадку и «самовоспламениться», – они слушали в исполнении Анни написанную Бастером историю о детях, которые делали нечто неописуемое ради того, чтобы позабавить праздно глазеющих на них взрослых.
Как-то раз Люси зашла в номер в тот момент, когда Анни рассказывала им про очередную вылазку ловцов, которые совершали ночные рейды по близлежащим городкам, хватая детишек, достаточно отважных и глупых, чтобы сбегать из дома. Одна девочка, очутившись в прочной самозатягивающейся сети, пыталась разорвать веревки, пока не содрала кожу на руках, и потом без умолку вопила и брыкалась, пока ловец тащил ее волоком по камням.
Дети со страшно перепуганным видом внимали повествованию, но всякий раз, когда Анни делала паузу, дружно кивали, в нетерпении услышать новую жуткую подробность. И Анни уже не могла дождаться, когда ей удастся позвонить брату и сказать ему, какую невероятную, потрясающую вещь он написал.
– Ты чем тут с ними занимаешься?! – опешила Люси.
– Им нравится! – пожала плечами Анни. – Им в самом деле это нравится.
Анни села на постели в своей убогой каморке, где стояли лишь неудобная узкая кровать, маленькая тумбочка, стол да дешевый шатающийся стул. В комнате имелось единственное окошко, но и то находилось чересчур высоко, чтобы в него можно было посмотреть.
Вытянув ящик тумбочки, Анни извлекла оттуда маленький коробок с деревянными спичками. Открыв его, достала единственную, достаточно крепкую спичку и чиркнула ею о боковинку, пристально глядя, как вспыхнуло и постепенно разгорелось крохотное пламя. Анни не отрываясь смотрела на него, пока глаза не перестали различать что-либо, кроме этого бойкого пляшущего огонька, обреченного навсегда потухнуть в тесном пространстве комнаты. Она все держала горящую спичку, а между тем пламя ползло дальше и дальше по деревянной палочке, оставляя после себя хрупкий черный уголек, что отчаянно пытался сохранить свою недавнюю спичечную форму. Вот огонь подкрался совсем близко к кончикам пальцев, и лишь в тот момент, когда она почувствовала жгучий поцелуй пламени, Анни дыханием потушила спичку.
– Здорово, Анни! – восхитилась Люси. – Думаю, получилось что надо.
– Давайте еще раз, – предложила Анни.
Подумав, Люси кивнула ассистенту. Съемочная группа быстро изготовилась к новому дублю, и Анни проделала все то же, пробудив к жизни еще одну спичку. Как и в предыдущий раз, она, замерев, дала огню догореть до самого кончика спички – не дрогнув ни мускулом, чтобы не погасить тоненький язычок пламени в своей руке. Огненным жаром опалило кончики пальцев, кожа на них вмиг порозовела – и лишь тогда, когда держать почти сгоревшую спичку стало совсем уж нестерпимо, Анни ее погасила.
– Здесь еще лучше, – похвалила Люси. – Возьмем, пожалуй, этот.
– Давай еще раз, – снова сказала Анни.
Казалось, она способна проделывать это бесконечно, подпуская к себе пламя с каждым разом все ближе и ближе, пока оно окончательно не проберется к ней под кожу, распространяясь по всему телу и поджигая ее изнутри.
Изабель сидела и красила ногти, несмотря на то что перед съемками следующей сцены лак следовало удалить, едва он успеет высохнуть.