Ну что ж, добро пожаловать домой.
Дэмьен отцепил от одежды Кормака ножны, зачехлил его меч и повесил себе на спину. Потом легко вскочил на кобылу, хлопнул ее по шелковистому боку.
До Вейнтгейма оставалось две недели пути.
«Диз! Диз! Иди сюда сейчас же, слышишь?!»
С неба сыпется снег; ах нет, это всего лишь лепестки дикой яблони. Она подставляет ладони, маленькие, розовые ладошки – и белоснежный шелковый дождь целует их, осторожно, ласково... нет, не очень осторожно, хоть и ласково.
«Диз!»
Ну что еще? Она сердито оборачивается, отдергивает руки от преступной ласки яблочных лепестков, словно они только что совершили нечто предосудительное. Оборачивается, воровато сует ладони в складки юбки.
«Вот ты где, дрянная девчонка! А ну, идем, живо!»
Няня Литти подлетает к ней, словно разъяренная орлица, хватает за плечо, встряхивает, в глазах – ...
...озабоченность, странным образом смешанная с равнодушием. Легкий кивок головой.
– Хм... Кровопускание тут вряд ли поможет.
– Вам виднее, господин доктор. Только бы не окочурилась девка, а так – что угодно, то и делайте...
...ярость, смешанная со страхом.
«Почему ты не идешь, когда тебя зовут, а? Маленькая дрянь!»
«Я не слышала»,– отвечает она и получает звонкую пощечину.
«Дерзить?! Ну погоди, миледи тебе задаст! Пошли! Не смей упираться, мерзавка! Не смей!»
«Не кричи на меня!» – А сама кричит, да еще как. Няня Литти замирает почти в ужасе, но вместо ожидаемой затрещины лишь встряхивает напрягшуюся детскую руку.
«Идем! Миледи тебе задаст...»
Светлый зал – большой, теплый в любое время года, окна распахнуты, витражные стекла сверкают в солнечных лучах. Пушистый щенок выкатывается из-за угла и с заливистым лаем летит к своей маленькой хозяйке. Она наклоняется, тянется к нему тоненькими детскими пальцами, но няня Литти встряхивает ее снова, тянет дальше: «Миледи тебе сейчас задаст!..»
Миледи Мама сидит в дальнем конце зала, стройная, красивая. До чего же красивая. Она сама такой никогда не будет. Гэрет красивый, и Райдер красивый, они похожи на Миледи Маму, а она некрасивая, она похожа на отца. И красивой никогда не станет. Никогда.
«Литти, пусти ее».
«Миледи, но она...»
«Пусти, я сказала. Подойди ко мне, Диз».
Она подходит, отчего-то вдруг путаясь в подоле платья. Опускает голову, тут же поднимает, повинуясь негромкому голосу Миледи Мамы. Миледи Мама улыбается.
«Ну, Диз, что ты на этот раз натворила?»
«Она...»
«Молчи, Литти. Я говорю со своей дочерью, твоей будущей госпожой. Ну так, Диз?»
«Я...– Она сглотнула. Она чего-то боится. Но разве можно бояться Миледи Маму? Миледи Мама добрая. И красивая. Диз это знает. Но боится все равно.– Я убежала от учителя, Миледи Мама».
«Зачем ты это сделала?»
«Он... он хотел, чтобы я...»
«Чтобы ты что, Диз?»
«Чтобы я ноги поставила вот так, а я не могу вот так, у меня не получается, а он кричит!»
«Он имеет право кричать, Диз. Он хочет тебе добра».
«Но я не могу вот так, Миледи Мама! Мне больно становится!»
«Диз даль Кэлеби,– голос Миледи Мамы становится суровым, ее красивые пальцы аккуратно сжимают плетеные ручки кресла,– через несколько лет ты отправишься в пансион. Неужели ты хочешь, чтобы твоя мать краснела за свою дочь, не умеющую танцевать, как подобает молодой леди?»
«Но я не могу, не могу и все! Я... я такая неуклюжая, я просто не могу!»
Слезы текут по ее щекам, стремительно, неудержимо, и ей так стыдно – то ли за свою неловкость, то ли за эти слезы.
«Не могу, Миледи Мама!»
«Ты должна. Запомни, Диз даль Кэлеби: ты всегда должна делать то, что говорят взрослые. Всегда. Поняла?»
«Всегда?!»
Слезы высохли. Горло тоже. Горло – высохшая пустыня, без травинки, без капли влаги.
Миледи Мама улыбается. Да, она понимает.
«Всегда, Диз. Взрослые знают, что говорят. Они хотят как лучше. Поверь».
«Всегда?.. Миледи Мама...» – шепчет Диз, но ее мать то ли не слышит, то ли просто улыбается.
«Так что вернись в классную комнату, извинись перед учителем и продолжи урок. Я хочу, чтобы моя дочь стала блистательной молодой леди. Чтобы она умела все, что должна уметь блистательная молодая леди».
«Да, Миледи Мама»,– шепчет Диз и приседает в реверансе. Она может кричать на няню Литти, но мама всегда права. Потому что любит ее. Тот, кто любит, всегда прав.
«Диз. Подойди ближе».
Она замирает в незавершенном поклоне, медленно выпрямляется. Подходит.
Рука на ее плече – такая...
...тяжелая, грубая, трясет, переворачивает, туго стягивает чем-то и причиняет боль.
– Менять повязки каждые три часа. Через раз наносить ту мазь, что я дал.
– Заживет?
– Если будет на то воля богов...
...нежная, надежная, родная.
«Всегда, Диз»,– одними губами говорит Миледи Мама. И улыбается.
Она кивает, опускает голову, разворачивается, выбегает из зала. Щенок с визгом бросается ей под ноги. Диз на миг замирает, потом бежит дальше – в классную, где маячит серая фигура учителя. Ну что ж, получит раз-другой тростью по рукам, невелика беда. Мама права. Взрослым виднее. Взрослые хотят сделать из нее блистательную молодую леди. У них для этого еще пять лет – ровно столько же, сколько она уже прожила, уйма времени. Они справятся. Должны справиться. И хоть она такая неуклюжая, и некрасивая, и дерзкая, и злая, она будет послушной. Потому что тогда ее будут любить. И потому что тогда будет любить она.
Вот уже классная, вот уже учитель, так быстро почему-то... Его сухие глаза без век, рыбьи глаза, не моргающие, не глядящие – слепые. Его руки – узкие юркие клешни, его трость – старая знакомая Диз, почти подруга.
«Ах, как некрасиво, маленькая леди-и-и...»
И удар! По плечу! Почему по плечу? Зачем? В чем виновато плечо?! Снова! И еще! Удар, удар – и словно не тупой палкой ударили, а пронзили насквозь арбалетным болтом. Как больно, о Боже! Зачем?! За что?! Перестаньте, перестаньте, господин учитель, перестаньте! Я буду хорошей! Я говорила с Миледи Мамой, я все поняла, и я буду хорошей! Ну перестаньте же, пожалуйста!
Но он все бьет и бьет, хотя в глазах Диз темнеет от боли, а плечо понемногу превращается в пульсирующее кровавое месиво. Что-то не так. Нет, совсем не так – ее никогда не били в детстве. Ну, так сильно во всяком случае. Раз-другой стукнут тростью по пальцам – и все. Что-то не так. Что-то не так... Но как же больно.
«Не дергайтесь, маленькая леди, терпите, леди должны быть терпеливы...»
– Что такое?
– Да мечется, стерва! Второй раз уже повязку стянула. Орет... Бредит небось.
– Да бросил бы ее! Скорей бы издохла, туда ей дорога...
– Так нельзя! Сказали: до суда дожить должна. Чтоб все по закону...
– Тьфу! Честной народ помирает без лекарей, а этой душегубке такой почет...
– Ее и повесят с почетом, не боись.
– Ну да...
...«Терпите, терпите, маленькая леди. Терпите».
Она стерпела. Стиснула зубы и стерпела. Не впервой...
– Угомонилась наконец. Фух. Вздремнуть пойти, что ли? Ты посиди тут...
– Угу... Только зачем? Не сбежит ведь...
– Сиди!
– Да ладно, ладно. Посижу.
...«Диз!»
Ну вот, опять. Только присела книжку полистать. Красивая. С картинками, да еще и цветными. Черная башня, а в ней – принцесса. Принцесса некрасивая. Внизу – рыцарь. Красивый. И конь у него красивый тоже. Пусть эта сказка будет про меня, ладно?
«Ди-из!»
Это Гэрет зовет. Все нормально, можно идти. А не хочется. После утренней ссоры с господином учителем, разговора с мамой, уроком, после сильной-сильной боли в до сих пор словно огнем горящем плече так приятно посмотреть красивые картинки. Но Гэрет зовет, и надо идти. Гэрет хороший, он любит Диз. Он ласковый. Нежный. У него большие теплые руки. Особенно Диз нравятся его ладони. Нравится, когда он закрывает ими ее глаза... и она ничего не видит...
«Иди сюда. Иди ко мне, малышка».
«Ну что?» – недовольно надув губки, спрашивает Диз, подбегает к брату, и он подхватывает ее на руки, а его красивые темные глаза смеются.
«Пойдешь со мной? Мы с Райдером приготовили тебе сюрприз».
Что-то екнуло в груди. Что-то плохое, страшное, до того страшное, что Диз немедленно гонит это «что-то» прочь – с криком, с гневными воплями, туда, вниз, в глубину, где ему и надлежит быть. Вздрагивает в сильных руках брата, сердито встряхивает короткими рыжими кудряшками.
«Что за сюрприз?» – спрашивает она, пытаясь сдержать любопытство.
«Так неинтересно! – смеется Гэрет.– Идем, и сама увидишь».
«Ну ладно...»
Он несет ее в дом. Диз хочет сказать ему, чтобы он поставил ее на землю, что она уже большая и может ходить сама, но почему-то молчит. Ей уютно в теплых руках. Они защитят ее. Да, если что случится,– они обязательно защитят.
Комната Райдера. Огромная, почти как спальня родителей – Диз однажды пробралась туда, за что получила взбучку. И светлая, как зал, в котором утром Диз разговаривала с Миледи Мамой. То есть обычно светлая. Сейчас окна зашторены, края тяжелых портьер грузно свисают к самому полу. Складки тяжелой зеленой ткани дышат пылью, и от этой пыли словно становится еще темнее. Диз немного завидует Райдеру, но, если задуматься, это правильно – то, что у него такая большая комната. Он ведь самый старший из них. Ему уже пятнадцать. У Гэрета тоже скоро будет такая комната, он всего на год младше брата. А Диз еще придется очень-очень долго ждать, пока ей достанутся отдельные покои. Но у нее хорошие братья. Они иногда пускают ее к себе. И даже сами зовут, как сейчас.
Райдер сидит в кресле у окна. Одна нога закинута на подлокотник, другая лежит на низенькой скамеечке. Руки скрещены на груди. Он улыбается. Он всегда улыбается. Его улыбка...
...– Вот стерва! Ты чего улыбаешься, дуреха? Ну, улыбайся... хоть в бреду порадуйся еще, пока можешь...