– Не смей пить, смерд, когда с тобой господа говорят,– прорычал гигант, отряхивая вино с руки.
Народ притих, ожидая реакции дровосека. Винс озабоченно посмотрел на осколки, подсчитывая убыток и лихорадочно размышляя, как бы предотвратить драку, во время которой, как показывал его многолетний опыт, часто ломается мебель.
Дэмьен медленно поднял руку и отер губы. Через секунду тяжелая ладонь обрушилась на его лицо.
– Утрешься, когда я скажу, гнида!
От удара Дэмьена шатнуло, он с трудом устоял на ногах, медленно выпрямился. На его щеке алел след от ладони дворянина. В трактире больше никто не смеялся. Стояла мертвая тишина.
– Вот что, смерд,– чуть спокойнее сказал гигант,– не серди меня больше и отвечай на вопросы, глядя в землю, ясно?
– Да,– прозвенел в тишине голос Дэмьена.
– Да, милорд, гнида!
– Да, милорд.
– Как он может? – пробормотал кто-то из темноты.
– Что? – Гигант развернулся в сторону говорившего.– А? Мне что-то послышалось?..
Никто ему не ответил, но те, кто помнил черного всадника, как они тогда называли странного любовника маляровой вдовы, мысленно повторили слова, только что оброненные безымянным смельчаком. Они-то смерды, да, но он не из них, хоть и среди них, и как он может выносить это?
Гигант выдержал паузу, потом снова повернулся к Дэмьену, игнорируя сгустившееся в воздухе напряжение.
– Ты с девкой живешь, да? – требовательно спросил он.
– Она не девка.
– Не жена – значит, девка! Почему не женишься?
– У меня есть на то свои причины.
– Во как! Свои причины! И какие?
– Это не ваше дело.
– Что-о?! – взревел господин, хватаясь за меч. Народ заволновался. Конечно, Дэмьена не любили, но никому не хотелось видеть, как его разрубят пополам... а потом сообщать Клирис, которую тоже не любили, что она снова стала вдовой.
– Это не ваше дело, милорд,– с ледяной вежливостью повторил Дэмьен.
Дворяне переглянулись. Гигант с трудом перевел дыхание, снова обратил налившиеся кровью глаза на дровосека, говорившего с ним так, как с ним не говорили даже его друзья, справедливо опасаясь вспышки ярости. Потом клокочущим от злости голосом проговорил:
– Сейчас ты пойдешь и приведешь свою девку сюда. Она отправится со мной наверх. И если я останусь доволен ею, может быть, я не зарублю тебя. Пшел, живо!
– Нет.
Рука гиганта, все еще сжимающая рукоять меча, задрожала. Его спутники переглянулись, опасаясь драки. Конечно, невелика беда, если их вспыльчивый друг зарубит еще одного холопа, но нежелательно делать это сейчас. Говорят, Оракул не любит, когда люди марают себя кровью перед аудиенцией. А от него ведь ничего не скроешь.
– У тебя есть пять секунд, чтобы выйти отсюда, и четверть часа, чтобы вернуться с твоей девкой,– прохрипел гигант.– Раз...
– Успокойтесь, милорд,– сказал Дэмьен.– Вы прекрасно понимаете, что даже холопу тяжело вынести такое оскорбление. И ни один уважающий себя мужчина никогда не отдаст свою женщину, чем бы ему ни угрожали. Так что, пожалуйста, успокойтесь. С вашей комплекцией так и до удара недалеко.
Гигант молча выслушал его, несказанно удивив этим всех присутствующих, и довольно долго молчал, глядя в спокойные синие глаза дровосека. Потом медленно разлепил толстые губы, и по его подбородку быстро побежала тонкая струйка пены. В следующий миг он выхватил меч из ножен и с ревом обрушил его на голову Дэмьена.
Зал ахнул, когда меч с размаху рассек воздух и вонзился в дощатый пол. Никто не успел заметить, как Дэмьен оказался позади стула, с которого вскочил гигант, как быстро он выбросил вперед обе руки, схватил правое предплечье противника и надавил. Раздался короткий, но оглушительно громкий хруст, меч вывалился из внезапно ослабевших пальцев гиганта и с грохотом упал на пол. Высокородный дворянин откинул голову назад и завопил так, что у присутствующих позакладывало уши:
– Ах ты, гни-и-ида! Ты ж мне руку сломал!!!
Он развернулся, махнул левой рукой, целясь в горло Дэмьена, но тот молниеносно перехватил ее и повторил короткое резкое движение. Гигант снова взвыл и повалился на пол. Его друзья, опомнившись от шока, вскочили, повыхватывали мечи. Один из них, безусый остряк, не успел даже замахнуться: Дэмьен сместился в сторону, минуя клинок, и его пальцы впились в шею дворянина сзади, а другая рука уперлась в затылок. Хрустнули позвонки, и бездыханное тело рухнуло на пол. Дэмьен подхватил выскальзывающий из руки безусого меч и разогнулся, как раз вовремя, чтобы отразить удар третьего дворянина. Вокруг них мгновенно образовалось свободное пространство, кое-кто начал осторожно пробираться к выходу. Жидкоусый, не в пример своим языкатым спутникам, умел держать оружие в руках, Дэмьен мгновенно почувствовал неистощимую и, что хуже, жестко контролируемую силу, исходящую от противника. Не было никакой надежды обезоружить или измотать его. Дэмьен отбил несколько атак, отступая к стене. Слышался только звон стали и непрекращающиеся вопли гиганта, валявшегося на полу с переломанными руками. Дыхание обоих противников было ровным и беззвучным, как и дыхание застывших посетителей, молча ожидавших развязки. Конечно, они могли вмешаться... но зачем? Или один, или другой в конце концов справится, и велика ли разница кто?
Дэмьен подошел к стене вплотную и, оперевшись о нее спиной, ритмично отбивал удары, сыпавшиеся на него градом. Oн нe делал попыток напасть, лишь защищался, чувствуя, как вновь набирают крепость мышцы, которыми он не пользовался уже три года. Он упивался забытым ощущением, когда рукоять меча срастается с ладонью и становится ее продолжением так легко и органично, что Дэмьен почти чувствовал, как сталь наполняется его кровью и его нервами, и всем телом ощущал каждый удар меча противника о собственный меч. Это восхитило и испугало его, и по– сле минутного наслаждения в нем поднялась волна отвращения и почти отчаяния. Он же научился жить без этого, ему казалось, он научился жить без этого!.. Но он ничего не мог поделать с переполнявшим его спокойным наслаждением, вызванным ощущением тяжести меча в руке, и ненавидел себя за это. «Как хо– рошо»,– с ужасом подумал он, когда все его тело наполнило удивительное чувство, единственное, что вселяло в него бесконечную, безграничную гармонию. И понял, что больше не может идти против своей природы.
– Я старался! – вырвалось у Дэмьена, и его меч, прекратив механическое отражение атак, совершил молниеносный, ослепительно яркий пируэт, нанеся удар в открытую грудь противника.
Дворянин замер, медленно опустил руку с мечом и посмотрел на убийцу быстро мутнеющими глазами. Дэмьена обдало холодом взгляда, холодом затаившейся в нем смерти, уже тянущей лапы к своей новой жертве, холодом, пробирающим жертву до костей и замораживающий ее сердце и мозг, и не только ее – сердце и мозг убийцы тоже. И Дэмьен почувствовал то, о чем успел забыть: леденящее спокойствие человека, который всегда побеждает.
Кто-то поднял свечу, пытаясь рассмотреть получше результат схватки, и кончик клинка, торчащий из спины жидкоусого господина, красно блеснул в скользнувшем по нему луче света.
Дэмьен рывком высвободил меч из тела, труп медленно опустился на пол. Все молчали. В углу подвывал великан с переломанными руками. Дэмьен подошел к нему, поднял и опустил меч. Крик оборвался.
Дэмьен окинул помещение взглядом, от которого помертвели те, кто помнил черного всадника, время от времени приезжавшего в их деревню, чтобы провести ночь в теплой постели вдовы маляра. Положил окровавленный меч на пол рядом с телом и стал пробираться к выходу. Народ хлынул в стороны, давая ему дорогу. Он сделал несколько шагов, потом вернулся, подошел к хозяину, из последних сил сохранявшему внешнее хладнокровие, и, порывшись в кармане, сунул в его потную руку несколько монет.
– За вино, Винс,– коротко сказал он.– И за кружку.
Повернулся и пошел к выходу. Пухленькая служанка, стоявшая у дверей, схватила дровосека за руку и побледнела, ощутив, до чего же холодна его кожа.
– Ты не виноват, Дэмьен,– мягко сказала она и вздрогнула от того, как громко прозвучал ее голос в наступившей тишине. Но отступать было поздно, и она неуверенно закончила: – Они первые начали. Это видели все. Ты не виноват.
Он слабо улыбнулся ей, истратив на это остаток сил, высвободил руку, легонько оттолкнул беспомощные пальцы, украдкой попытавшиеся удержать его еще хоть на миг, и вышел из трактира, провожаемый потрясенным, смиренным молчанием крестьян. Они были шокированы, и неудивительно.
Ведь они впервые видели, как он убивает.
Дэмьен шел по единственной деревенской улице мимо стаек щебечущих детей и подвыпивших гуляк и смотрел на малиновое зарево, в которое заходящее солнце окрасило пик горы. Прохладный ветерок овевал его лоб. Скоро осень, подумал Дэмьен, и откинул пятерней волосы, падавшие на виски. Извилистый рубец, шедший от лба через висок вниз, ярко выступил на побелевшем лице. Девушка, несшая коромысло с ведрами, полными воды из горного источника, встретилась с Дэмьеном глазами и поспешно отошла в сторону. Ребенок, возившийся с деревянной куклой у ворот в родительский дом, бросил на него случайный взгляд, увидел шрам и, громко заревев, кинулся во двор. Какое-то время за Дэмьеном бежала плешивая собака, потом заскулила и, развернувшись, помчалась обратно в деревню.
Дэмьен шел домой. Не к себе. К Клирис. У него не было дома.
Он вернулся, как и обещал, дотемна, трезвый. Клирис сидела за столом и шила при свете лучины. Она подняла голову при звуке его шагов, улыбаясь, но улыбка замерла на ее губах, когда она увидела его лицо. Она молча следила, как Дэмьен прошел мимо нее, направляясь в самый дальний и темный угол их хижины, вытащил из-за печи длинный предмет, завернутый в старые тряпки, потом подошел к столу, сел напротив Клирис и, положив потемневший, покрытый ржавчиной меч перед собой, трепетно провел по клинку окровавленными руками.
– Я старался,– сказал он то, что выкрикнул тогда в трактире и что мысленно твердил последние полчаса.– Я старался. Я старался.