Она пытается уйти, но я останавливаю ее, обхватив ладонью тонкое предплечье.
— Не так быстро, Мышь. Ты не поняла. Больше. Никакой. Работы. Ты будешь дома. Точка.
— Нет!
— А я сказал, будешь! Или ты думаешь, если я не хочу тебя трахнуть, то не способен прокормить?
— Отпусти, мне больно.
— Я не услышал ответ.
Мышь поворачивается к столу и берет в руки нож. Повернув его ко мне рукоятью, хладнокровно протягивает со словами:
— Это ты не понял, «муж», — произносит, словно льдом окатывает. — Я не собака и не твоя рабыня. Я никогда не буду ею, лучше сразу убей и решишь все проблемы. Так или иначе, но сегодня я отсюда уйду — живой или меня вынесут вперед ногами, но будет так, как я сказала.
— Не пугай меня, девочка, я тебе не зеленый пацан, и я сказал «нет»!
— Тогда, как только ты уйдешь, я убью себя! — вот теперь появляется сила в серых глазах. — Это не бравада, так и будет, — ледяным тоном предупреждает. — Ни ты, ни отец, больше не станете мной командовать. Надоело!
И как я раньше не замечал, какой у нее стальной взгляд. Такой же, как у Корнеева. Она копия своего отца и сделает это. Сделает! И тогда старый сукин сын не пощадит никого… останется только пепел.
Я отпускаю ее руку, отталкивая от себя.
— Будь ты проклята, Мышь!
Она отшатывается, но упрямо поджимает губы.
— И тебе того же, Борзов!
Глава 9
Боксерский клуб «Двурукий Джеб» давно стал моим главным пристанищем. К черту женушку! Я срываюсь из дому в клуб на мотоцикле и целый день боксирую — освобождая голову от лишних мыслей. Работаю с грушей яростно, жестко, как привык, выбивая из себя злость и концентрирую внимание на «мнимом» сопернике. Увеличивая скорость, не щадя себя и не думая. Ни о чем.
Не давая себе думать, мать твою!
Через две недели у меня закрытый бой, на кону стоят хорошие деньги, а в деле завязаны серьезные люди — бой будет идти до нокаута, до победы одного из бойцов — здесь ставки предельно ясны. И, зная, кто мой соперник, я превращаюсь в машину. В Ярого — лучшего бойца миксфайта. В того, чье имя на слуху и с кем считаются.
Считаются, к гребаным монахам, не в пример Мыши!
Я боксирую, заставляя силу вновь и вновь закипать в крови и выплескиваю ее из себя ударами. Работаю до потери ощущения времени, до боли в кулаках и мышцах. До того момента, когда пот застилает взгляд, и я уже готов упасть от усталости…
Ребята в клубе сторонятся меня, и правильно делают. Конечно, они в курсе, чей я теперь зять, и видят, как я этому «рад». Теперь стена между нами выросла еще больше, а глотки в нужных кругах стали брехать чаще. Пусть! За это я спрошу с каждого, когда придет время.
Серова нет почти весь день. Он появляется в «Двуруком Джебе» ближе к вечеру. Войдя в зал, унылый и молчаливый, здоровается, как побитая дворняга. Подойдя к площадке ринга, свешивает руки на канат и ждет, когда я закончу серию ударов. И только когда останавливаюсь, бросает мне со злостью:
— Чертов ты сукин сын, Ярослав. Чувствую себя полным дерьмом! Так хреново мне еще не было. В следующий раз пользуй шлюх без меня, я пас.
С виска стекает пот, и я утираю его кулаком.
— Что, яйца болят? — спрашиваю, едва разжав стиснутый рот. — Или совесть замучила?
— Не поверишь. Стыдно перед твоей женой.
Я смеюсь. Зло. Разворачиваюсь к тяжелой груше и выбиваю дух — из нее или из себя, разницы нет. Я должен выбить все дерьмо и собраться. Расшатать прутья клетки, чтобы освободиться. К черту Мышь, к черту строгач! Никто и никогда не получит душу Ярослава Борзова. Все, чего я сейчас хочу — это почувствовать себя лучше. И у меня получается.
Я возвращаюсь домой поздно, измотав себя тренировкой, но жены в доме нет, а у ворот нет ее пса — человека Корнеева. В холле меня встречают тишина и мрак, так что приходится самому включить свет и выматериться.
В гостиной по-прежнему не убрано, и я пинками навожу порядок. Деду, увидь он следы ночной оргии, это не понравится, и я невольно думаю, что Мышь права — это больше его дом, чем мой. До сих пор я просто жил с ним, так было удобно.
Убрать не получается, ну и к черту! Завтра прикажу девчонке вызвать клининговую компанию и посуетиться здесь. Раз она моя жена — пусть напряжется, с такой спицей в спине не переломится. Теперь это ее забота, содержать дом в порядке. А пока пусть еще посмотрит на то, как я провел брачную ночь. И запомнит, что ее ждет.
Я голоден, как зверь, что сидит во мне. Пройдя на кухню, достаю из холодильника первое, что нахожу, закидываю в себя и иду спать. Засыпаю мгновенно, так и не додумав до конца мысль:
«Где, к чертовой матери, шляется моя ненаглядная?»
Но оставив дверь в спальню открытой.
Утром меня будит запах кофе, по-сочному крепкий. Я давно уже сплю без снов, вот и сейчас, втянув носом приятный запах свежемолотых зерен, открываю глаза и сажусь в постели. Провожу тяжелой ладонью по лицу, прогоняя остатки сна и вспоминая в каком дерьме оказался. Кто отныне хозяин моей жизни и причина моего настроения.
Мышцы во всем теле после вчерашней тренировки каменные, и сначала горячий, а следом за ним холодный душ, помогают окончательно проснуться.
Из зеркала на меня смотрит Ярый — тот, каким я привык себя видеть — высокий, темноволосый тип с жестким ртом и черным взглядом, а теперь пришло время познакомиться и новоиспеченной женушке.
Она на кухне — я слышу звук работающей кофемашины и негромкие шаги. Иду навстречу им босиком и вхожу в кухню в одних боксерах — менять свои привычки и комфорт я не намерен.
Марина стоит у окна, с чашкой кофе в руках, и смотрит на улицу.
Там во дворе резвятся воробьи, занимая если не ее мысли, то уж внимание, и я неожиданно для себя, застав ее вот так, вновь удивляюсь тому, как молодо она выглядит — словно студентка, непонятно как оказавшая на чужой кухне.
На ней широкий джинсовый комбинезон, зато под ним водолазка, и мой взгляд нехотя цепляется за стройные лопатки — отнюдь не тощие, как я ожидал. И гордый, прямой профиль.
Черт. Корнеевское отродье!
Она слышит меня и поворачивает голову. Смотрит, но ничего не говорит. Ладно, скажу сам. Я же теперь, твою мать, как-никак ей муж.
— Ну, привет, Мышь. Надеюсь, ты ночевала дома? — привычно рычу, не собираясь с ней нежничать. — Где ты была вчера? Какого лешего я должен думать, где тебя носит?
— Не беспокойся, ночевала, — слышу спокойный голос. — Я просто задержалась, было много работы.
Я прохожу к холодильнику, открыю его и достаю продукты — двигаясь без стеснения и позволяя Мыши как следует себя рассмотреть. На столе сыр и хлеб — для меня этого точно недостаточно.
— Предупреждаю, — замечаю сухим тоном, — вздумаешь мне изменять — убью. И пес твоего отца не спасет.
Вслед за удивлением на ее губах неожиданно появляется подобие улыбки — просто уголки губ приподнимаются так, словно она услышала что-то глупое и не стоящее ее внимания. Она вновь отворачивается к окну, отвечая совсем без страха:
— Не смеши, Борзов, и не строй из себя Ромео. Чтобы изменить, нужно стать близкими людьми и проникнуть в душу. Нам с тобой это не грозит.
Что ж, если она не поняла, придется разъяснить еще раз.
— Я тебя предупредил, ж-жена.
— Значит, я тоже могу тебя убить? — похоже, сегодня я ее веселю, потому что она вновь смотрит на меня и даже приподняла бровь. — Исходя из твоей логики?
Я захлопываю дверь холодильника и прохожу у нее перед носом. Сажусь за стол. Взяв в руки нож, нарезаю мясо. Анжелка в подобные минуты вертится вокруг лисой, пытаясь угодить, если не прогоню, а эта стоит не шелохнется.
— Не перегибай, Джульетта. Я — это другое дело. Мои отношения с женщинами тебя не касаются.
Я жду, что она возмутиться. В это утро я уже ее ненавижу и мне нужна новая порция адреналина, чтобы выплеснуть злость, рвануться в клетке и жить дальше. Но слышу лишь равнодушный ответ — сухой и бесцветный:
— Мне плевать, с кем ты спишь. Хоть с резиновой куклой.
— Что?!
Мгновение и я нависаю над ней. Уперев руку в фрамугу окна, придвигаю ее к нему вплотную. Оказывается, у моей Мыши есть редкая способность меня завести. И, наклонившись к ее лицу, я собираюсь это проверить:
— Думаешь, мне это нужно?
Вблизи под бесцветными ресницами серые глаза Марины, как яркий сполох — неожиданно живой и манкий. От нее приятно пахнет, но губы сомкнуты и обманываться не стоит — она знает ответ.
В стекло ударяется камень. Еще один, уже сильнее… и я внезапно вижу за окном Макара. Прямо во дворе.
Он стоит в паре шагов от дома, вскинув руку с пистолетом в руке, и целится в меня. На то, что он промахнется — надеяться не стоит. Но он зря думает, что я испугаюсь.
Ублюдок. Когда-нибудь я поквитаюсь с ним за это. И с его хозяином тоже.
Я перевожу взгляд на девчонку.
— Ты не ответила, Мышь.
— Нет, — ее голос звучит глухо, но твердо. — Но уверена, суть ты уловил.
— Ты тоже, надеюсь, меня поняла. И чтобы была дома вовремя!
Я отталкиваюсь от окна и возвращаюсь за стол. Говорю за секунду до того, как взять в руки хлеб и вгрызться в него зубами:
— А сейчас сделай мне кофе, большую чашку. Я люблю сладкий и черный.
— Ты не сказал «пожалуйста».
— Обойдешься! Тебе теперь по статусу положено.
Она ничего не отвечает. Просто споласкивает в мойке кружку, ставит ее на место и уходит. Сначала из кухни, а потом из дома. Через пару секунд показывается во дворе с сумкой в руке, и направляется к машине, сверкая над туфлями-лодочками стройными лодыжками.
Даже жалко, что она не слышит, как через мгновение барный табурет отрывается от пола и врезается в окно, разбивая последнее на осколки.
Сука! Чертова холодная сука! Но я это запомню.
Планы на день сорваны, да и на вечер тоже. Дед взбеленится не меньше моего, если узнает, что в его отсутствие я разнес ему дом. И мне приходится вызвать монтажную бригаду и заплатить за работу вдвойне, чтобы окно заменили до вечера и не задавали лишних вопросов. Эти вопросы мне и самому не дают покоя, как не дает покоя непреходящая злость на Мышь. Но настроение дерьмо еще и потому, что бардак в гостиной приходится убирать самому — будь проклята моя упертая женушка!