А я… я словно замерла, ощущая, как вокруг меня каскадом обрушиваются невидимые стены, моя последняя защита от реальности. А она вот она, уже здесь, и смотрит на меня чужими глазами незнакомца.
— Отпусти его, Ярослав, — я протягиваю руку и касаюсь запястья мужа, когда тот вновь сгребает толстяка за горло, понуждая встать. — Пусть сядет. Видишь, человека ноги не держат.
— Еще держат, но это ненадолго, клянусь!
— Нет. Прости ему первый раз. Второго не будет, и он это знает. А ты, — обращаюсь к шлюхе, которую хозяин кабинета согнал с колен. Девица стоит у стены и, похоже, вот-вот рухнет в обморок. Даже завидно, что я себе не могу позволить такой малости. — Дай Станиславу Витальевичу воды и найди уже салфетку, у него из носа на рубашку течет. А то ведь подпишем документы кровью. Когда придет в себя, скажи, пусть свяжется с юристами Корнеева, я намерена проверить все сделки и договора. И если что-то найду… — я делаю паузу, зная, что мужчина-челюсти меня отлично слышит. — Молись, Станислав Витальевич. Ты у меня сам под крышку гроба влезешь!
Я возвращаю взгляд на худого мужчину. Его губы поджаты, но глаза говорят, что он озадачен и не пропускает ни слова. И в отличие от момента, когда вошел в этот кабинет, больше не уверен в том, что знает, чего от нас ждать. Зато я, благодаря отцу, осведомлена о его темной стороне, и не выпущу ее из внимания. Никогда. Как только я вошла сюда, теперь это мой крест.
— Как вас зовут? — спрашиваю негромко. Я уже начинаю ощущать усталость под кожей и холодное раздражение. Глубокое, оно отнимает тепло и похоже на бездушный ветер. Этот ветер стелется под ноги тихой силой, овевая меня холодом, выстуживает нутро… Это больно, когда еще умеешь чувствовать.
— Александр Вормиев, — отвечает тот.
— Александр… — я повторяю негромко, выдохнув одними губами. — Хорошее имя, Александр. Так звали моего первого мужа, я его очень любила… Так вот, господин Вормиев, еще не поздно передумать, — говорю загадкой, зная наверняка, что ударила в нужную точку. — Наша семья предательства не прощает. Никому! Один из вас троих, — показываю подбородком на двух его со-товарищей, — знает это, и перед встречей с моим мужем, поставил нас с ним в известность о ваших планах, поэтому я здесь, — нагло вру, зная, что все промолчат, заподозрив один другого. — Возможно, это были вы…
— Э-м, Марина Павловна, — кашлянув, поправляет мужчина галстук, подвинувшись на стуле и освобождая горло для вдоха. Такие заявления могут стоить ему жизни, и он это сейчас понял.
— А возможно, нет. Я предлагаю всем вам доказать преданность Стальному Боссу и лично покаяться перед ним, пока он жив. Потому что если нет… — Я встаю со стула и беру свою сумку, которую Ярослав оставил открытой. Прячу в нее ручку, бумаги и телефон. Опускаю в руке вниз, глядя на компанию, которая внимательно следит за мной. — Я вспомню каждому из вас наше знакомство, обещаю! Это мое единственное предложение. Второго шанса не будет.
Хозяин кабинета уже успел утереться салфеткой и откинуться на стуле. Его подбородок, рубашка и галстук забрызганы кровью, он держит платок у носа и вдруг нервно смеется:
— А ты не промах, девочка. Вся в отца! Ай-да, Юрьевич! Узнаю хватку.
И если бы это был комплимент, я бы его оценила, а так лишь отвечаю, не испытывая и крупицы радости. Заставив мужчину под моим взглядом проглотить свой смех.
— Я хуже, Станислав Витальевич. И не дай бог вам в этом убедиться. А сейчас приведите себя в порядок, терпеть не могу нерях. Или я сама… затяну на вашей шее галстук!
Я отворачиваюсь и иду к двери. Рядом с ней стоит второй охранник — темноволосый парень с умным взглядом слегка раскосых глаз. Наверняка пришел с Вормиевым и не хуже хозяина расценил обстановку. У него в руках все еще мое пальто, и я останавливаюсь, позволяя ему надеть его на меня.
— Как тебя зовут?
— Артур.
— Ты знаешь, что остался без работы, Артур?
— Догадался. Как только вас увидел.
— Ты что-то помнишь из сказанного здесь?
— Ничего. У меня плохая память. Еще хуже, чем слух.
— Позвони Ярославу, если вдруг твой работодатель в этом усомнится.
Он кивает, и я выхожу. Оказавшись в холле, иду дальше по залу ресторана, словно кукла, не ощущая ног и не видя людей. Только слепящую духоту, что сдавила грудь, и пробивающий тело озноб. Толкаю дверь и выхожу на улицу…
Здесь успел сгуститься сумрак, но еще видно. Над просекой висит еловый запах осенней хвои, но вдохнуть его не получается. И все сложнее идти.
Мне холодно. По-настоящему холодно — так, что зубы стучат. С каждым шагом, сковавший тело лед отпускает, и я ногами нащупываю слабость.
Нет, пожалуйста.
Но бесполезно бежать по этому дню дальше, мне все равно придется остановиться.
Я достаю телефон и непослушными пальцами набираю знакомый номер.
— Ольга Борисовна?
— Девочка… — выдыхает та с неожиданным чувством, которое я сейчас распознать не в силах. — Ты… все хорошо?
— Да? — глухо отвечаю. — Скажите вторую новость.
И она говорит то, что мое сердце уже знает, но отказывается слышать.
— Анна Сергеевна умерла. Сегодня ночью. Не кори себя, мы сделали все, что могли.
Глава 18
Я опускаю пистолет и обвожу взглядом присутствующих в кабинете людей. Все три партнера Корнеева молчат, двое утираются кровью — знают, суки, что я сейчас способен убить каждого, за мной не станет. Эти мрази уготовили мне тепленький прием, я предвидел это, когда они потребовали встречи. Понимал, что, узнав новость о Корнееве, змеи выползли из мешка и зашевелились. Но я не знал, что они приготовились загнать в этот мешок меня. Понял только оказавшись здесь.
Стальной Босс мог сколько угодно тешить себя надеждой, что после его смерти семья сохранит влияние в городе, его верные партнеры, как оказалось, считали иначе и ясно дали понять, что не поручатся за меня, если мы не сойдемся на условиях.
На «их» условиях. Считаться с каким-то боксером никто не собирался. Они так долго ждали этого дня, укрепляясь в империи Босса щупальцами, что закапали слюной весь стол, предлагая мне стать одним из них. Я не сомневался, что старый черт Корнеев крепко держал за глотку каждого, получив заверение в пожизненной преданности. И тем не менее, он еще был жив, а они уже стали теми, кто бросил комья земли на крышку его гроба.
Чувствовал ли я похожую ненависть к старику? Да, и еще какую. Я отлично знал, как он умеет впиваться в горло и добиваться своего. Но еще больше, сидя за этим столом и видя перед собой сальные рожи с жадными оскалами, я хотел впиться в их кадыки сам. А потом уже решим, кто и с кем у нас будет считаться.
Я как раз думал, до кого из них добраться первым… когда дверь в кабинет распахнулась и вошла она… Светловолосая молодая женщина, похожая на ледяную красавицу.
Марина Борзова. Моя жена.
Уверенная и гибкая пересекла кабинет, заполнив собой его пространство, и с легкостью скрутила змеям шеи. Они и понять ничего не успели, как подавились жалами. И будь я проклят, если и сам не опешил и не ослеп от ее появления.
Мышь? О, нет. Я последний идиот, если мог ее такой считать. Давно понял, что ошибался, а сейчас убедился насколько. А ведь она с первой встречи показала свой характер и не прогнулась, как я, идиот, ни старался. Как ни упрямился в желании отплатить Боссу за свою удавку. Не понимал, что это невозможно. Я просто никогда не встречал таких женщин, как она.
Марина. Моя жена. Неужели и правда, моя?
Старик Корнеев двинулся умом, если, зная характер дочери, выбрал ей в мужья сына шлюхи и улицы, не знающего, что такое семья. Не умеющего уступать. Я бы за это Боссу сам скрутил шею. Зато я знал, что такое долг, и он лучше всех должен был понимать, что не выпущу из рук свое, даже когда он наиграется в свои интриги. Я никогда этого не умел.
А теперь поздно, он мне не указ.
Она привела меня в чувство, когда отхлестала. Смотрела прямо большими серыми глазами, совершенно бесстрашно сверкая яростью и обжигая ударами пощечин. Я был ненавистен ей и принес боль. Плевать, что вдвое больше, она в полной мере дала мне это почувствовать. Даже в детстве тетке не рисковала касаться моего лица, только материла, отвешивая подзатыльники и тычки, а тут, считай, девчонка… Устрой я с кем-нибудь серьезный мордобой — это не отрезвило бы сильнее, чем ее злость.
Никому бы не простил подобное, а тут знал, что заслужил.
Не мышь — Марина, я больше не мог думать иначе, и замечать других. Даже домашняя, в удобной одежде и в очках, с волнистыми прядками волос у щек, жена влекла меня, не уходя из мыслей. Наверное, еще с того проклятого вечера, когда я не мог отпустить ее руку, чувствуя под пальцами нежное запястье и горячий пульс.
Моя.
Сегодня только ее голос смог остановить меня, иначе этот жирный боров был бы мертв, а хозяин этого гребанного ресторана шамкал беззубым ртом, как сожалеет, что не сдох сразу.
Красивая, ледяная… смертельная. Не мышь, снежная королева с серой сталью в глазах. Кожа Марины оказалась холодной, когда я накрыл ее плечо рукой, желая защитить от этих падальщиков, с утра слетевших на добычу. Сталь в ее теле жрала тепло, и в этот миг я ощутил, что убью любого, кто посмеет к ней сунуться. Кто только подумает угрожать…
Она уходит, оставив после себя запах белых цветов и зимнего ириса; память о качнувшихся длинных прядях волос, а я на некоторое время остаюсь в кабинете с партнерами ее отца. Мы кое о чем с ними здесь не договорили, и лучше сделать это без лишних глаз.
— Исчезла… — бросаю я грубо девчонке Губарева, обходя стол. — Вон! И чтобы, как рыба молчала!
Когда за испуганной шатенкой закрывается дверь, беру дубовый стул и с размаху разбиваю стеклянный шкаф со всей дорогой хренью, что внутри. Подождав, когда на паркет осыплются осколки, переступаю по ним, хрустя тяжелыми подошвами, и поворачиваюсь к компании. Предупреждаю низко — в отличие от жены, не оставляя никому и шанса: