— С какого перепугу? Потеря свидетельства — не преступление, — цедит Родион, и, развернувшись, пытается уйти, но я перегораживаю ему дорогу рукой, — слыш, мужик, ты попутал?
— У тебя ребенок рыдает, пытаясь вырваться, — я смотрю на него сверху вниз, потому что этот черт здорово проигрывает мне в росте, — документов на девочку нет, только запись в паспорте, которую можно сделать обычной ручкой дома. Позвонишь матери ребенка, чтобы она развеяла наши сомнения?
— Я с ней не живу, — он выполевывает это так, будто Настя — это просто исчадие ада, от которого он был рад избавиться, — она не приедет. Бухает опять где-нибудь. Слыш, мужик, ну дочь моя это! Че ты прикопался?
— А вещи ее где? — хмыкаю я, — налегке путешествуете?
Он нервно жует губы, а я вижу, как Маша, округлив глаза, тянется к телефону и набирает номер. Я мотаю головой — нет, не надо. Она медленно кладет трубку обратно.
— Отпускай девочку и проваливай, — произношу я, глядя в глаза бывшему мужу Насти. Черт, она жила с этим отбросом? Иначе я не могу никак назвать человека, который вместо того, чтобы спокойно договорится, таскает по судам бывшую жену и крадет ребенка, который, судя по всему, его не очень-то и хорошо знает.
— Ты охренел? Я сейчас реально в полицию позвоню, — он ставит Соню на пол, и, придерживая за капюшон, достает из кармана смартфон. В этот момент Соня издает пронзительный визг, рвется от него в сторону, и капюшон, щелкнув кнопками, остается в руке у Родиона. Я хмыкаю. У нее явно гены Насти. Боевая деваха.
— Кудабл!!! — орет Родион, пытаясь броситься вслед за ней, но напарывается на мой вовремя выставленный локоть животом и стекает, охнув, на пол, — да ты… урод… сядешь… за…
— Наружу его вышвырните и не пускайте, — произношу я подбежавшей охране. Те подхватывают уродца под руки и тащат по полу к выходу. Окей, хоть какая-то с него польза. Полы собой протрет.
Я иду вслед убегающему и громко шуршащему розовому комбинезончику. Помпон на шапке у Сони весело подпрыгивает при этом. Да, это с одной стороны весело смотрится — как двухлетка, или сколько там ей, пытается неуклюже и по детски перебирая ножками убежать в закат. Но внутри у меня расцветает поганое чувство жалости к ребенку, который натерпелся за сегодня стресса. Я не видел, чтобы она так отчаянно рыдала при Насте. И почему-то я уверен, что сейчас в ее детской головке бьется страх похлеще чем у взрослого.
— Стой, — произношу я, поймав девочку за воротник, и она, вскрикнув, и вскинув ручки, садится с размаху на пол, вырываясь из захвата. Черт, расскажите мне кто-нибудь в срочном порядке, что делают с детьми, а? Я сажусь на корточки перед Соней и она испуганно смотрит на меня, готовясь снова разрыдаться. Глаза красные, нос опухший — девочка явно плакала сегодня много. Переломать бы ноги этому выродку, мать его, — слушай, я знаю, где твоя мама. Если ты не будешь убегать — я смогу позвонить ей и она скоро приедет.
— Мама, — тихо произносит Соня.
— Ага. Мишку хочешь?
Она мотает головой. Дьявол, с Ксюшей, когда она была мелкая, как-то попроще было. Я подкупал ее конфетами и отдавал свои игрушки, а она велась. А с этим ребенком что?
— Конфеты? Поесть? Хочешь на лифте покататься? — она снова мотает головой, а я растерянно оглядываю холл отеля, украдкой отмечая заинтересованые взгляды постояльцев и Машу, бегущую к нам, — на ручки? Спать? Пить?
— Пить! — выдает внезапно Соня, а я чувствую, как меня отпускает паника. Окей, первый контакт есть. Может, потом и конфеты можно будет впихнуть, пока Настя едет.
— Элиас, что мне делать?! — зато Маша выпаливает вопрос панически, подбегая к нам, — это был педофил, да?! Какой ужас! Мне звонить в полицию?
— Нет, Маша, педофилом сделают меня, если я сейчас не позвоню матери ребенка, — хмыкаю я, — принеси девочке попить.
— Э… — вырывается растерянное у Маши, — хорошо. Как скажете. Сейчас принесу.
Она уносится, как ураган, цокая каблучками, и буквально через полминуты возвращается с пластиковым стаканчиком воды.
Я забираю у нее стаканчик и протягиваю Соне. Она недоверчиво смотрит на меня, но, видимо, жажда пересиливает — девочка поднимает ручки и забирает воду, коснувшись на секунду ледяными пальцами.
Не то, чтобы я повернут на детях, но, если бы этот хренов Родион сейчас стоял бы еще рядом — я бы ему нос сломал. На улице холодина, а она без варежек. У этого дебила мозги-то хоть есть?
— Маша, видеонаблюдение починили? — задаю я вопрос, глядя, как Соня большими глотками пьет воду, едва не захлебываясь.
— Мм… нет, простите. Еще нет. Сегодня целый день возились. Простите, очень невовремя, я знаю…
— Да нет, отлично, — я достаю телефон из кармана джинс и набираю номер Никольской, прикладывая смартфон у уху. Она берет трубку почти сразу же.
— Да, Элиас? — голос тихий и абсолютно убитый.
— Настя, документы на дочь бери и приезжай в мой отель, где Лена играла свадьбу. И реще давай.
Она в ответ издает странный звук, а Соня, допив воду, тянет мне стаканчик.
— Пить! — произносит она решительно.
— Боже… Элиас, откуда… Соня с тобой?!
— Настя, вопросы все потом. Быстрее, повторяю.
— Уже еду, — произносит она и отключается.
А я встречаюсь с серьезным и хмурым взглядом Сони.
Черт, мелочь… мы должны пережить эти полчаса вместе. И что-то мне впервые страшно, мать вашу.
И еще одна проблема: этот хрен, все-таки, реально отец Сони. А я, по факту, похитил девчонку. Если он сейчас вызовет полицию — фиг я отмажусь.
Придушу тебя, Настя, если сейчас же не приедешь.
Эпизод 32. Элиас
Маша приносит новый стакан с водой, а Соня, в очередной раз решив попить, проливает на себя воду, уделав весь комбинезон. Она удивленно опускает глаза вниз и округляет рот в тихом «о». Я обреченно закрываю лицо ладонями.
— Упс, — выдает дочь Насти.
Да, согласен. Именно упс.
— Ой, — произносит Мария, — тут сквозняки. Мне кажется, ее надо переодеть… да и вообще в комбинезоне жарко.
Мне тоже так кажется, но если сюда припрется полиция во главе с папашей ребенка, и застанут картину, как посторонний мужик стягивает с девчонки комбинезон — боюсь, я уеду далеко и надолго.
— Пойдем, Соня, — произношу я, поднимаясь и протягивая девочке руку. Она недоверчиво смотрит, переминаясь с ноги на ногу. Что-то мне подсказывает, что стоит мне попробовать ее куда-нибудь увести — визг будет стоять такой, что стекла треснут.
И, опять же: если в этот момент сюда припрется полиция… в общем, патовая ситуация. Никольская, черт, двигай булками реще, прошу тебя.
— Маша, в мой номер закажи ребенку что-нибудь поесть, — я быстро прикидываю в уме потребности маленьких детей. Вероятно, что они схожи с обычными людскими потребностями, но не уверен в этом. Вроде бы в этом возрасте их еще как-то по особому, с заморочками кормят. Черт, а если она в туалет захочет? Она ж сама дойдет? Да нет, в унитаз провалится. Дело дрянь.
— Соня, пойдем, покатаемся на лифте, — повторяю я, потому что девочка продолжает мяться, не решаясь взять меня за руку. В общем, с одной стороны я ее понимаю. Я выше ее раз в пять, и шире настолько же. Детям вообще, наверное, страшно жить в мире великанов, — хочешь конфету?
Чувствую себя преступником, заманивающим ребенка сладостями. Да, Элиас, еще предложи посмотреть котенка или щенка.
Соня задумчиво смотрит по сторонам, а потом неожиданно делает шаг вперед и берет меня за руку. Алилуйя. Я выдыхаю, и зря. Потому что с этого момента начинается полный трындец.
В лифте Соня пытается потыкать во все кнопки, пока я держу ее за воротник, не подпуская. Пытается облизать зеркало, оттаптывает мне кроссовки, падает на задницу, когда я пытаюсь удержать ее возле себя и возмущенно машет руками. Оставляет отпечаток ботинка на белой футболке, когда я подхватываю ее под мышки и выношу из лифта, и снова недоверчиво стреляет в мою сторону взглядом.
— Пути, — недовольно произносит она.
— Веди себя нормально, Соня. Я не твоя мать, — я пытаюсь отряхнуть грязь с футболки, но только размазываю еще больше, а девчонка, тем временем, решительно драпает дальше по коридору. Черт побери! Дайте Никольской медаль, как она целый день с ней справляется?!
— Стоять!
Соня подбегает к одной из дверей и начинает стучать в нее ладошками. Да ешкин кот! Я хватаю ее, закидываю на плечо, и пока возле моего лица молотят ножки в ботинках, несу в свой номер, как мантру повторяя «быстрее, Никольская. Еще быстрее. Давай телепортируйся уже!».
Я захожу в номер, ставлю Соню на пол и расстегиваю на ней комбинезон. Кое-как раздеваю ее, кидаю комбез в сушилку, и слышу тихий шорох. Выглядываю из ванны. Соня задумчиво общипывает листья с фикуса.
Фиг с тобой. Только бы не кричала.
Горшок с фикусом с тихим стуком валится на пол.
— Упс, — задумчиво выдает девчонка, и принимается ножкой ковырять высыпавшуюся землю, — пепе…
Хорошо, пусть будет песочница. Я устало сажусь на диван напротив, не спуская глаз с этого маленького чертенка, который планомерно принимается разрушать все вокруг. Она раскидывает землю, пытаясь построить куличики, трогает черными руками шторы, оставляет отпечатки на панорманом окне, наблюдая за машинами, открывает ящики, роясь в чистых полотенцах, тычет в экран телевизора, пытаясь включить.
Я смотрю на время. Уже почти десять часов.
Соня, словно услышав мои мысли, широко зевает и задумчиво смотрит в комнату, где стоит кровать. А потом жалобно смотрит на меня.
— Пипи?
Я медленно выдыхаю, пытаясь погасить панику. Твою мать, Настя… ускорься.
Эпизод 33. Настя
—Настя, ты куда? Настя! — мама, в одной пижаме, успевает схватить меня за руку перед самой дверью, — подожди, давай я оденусь и мы пойдем вместе. Ты что-то придумала?
— Нет, мам, — я мотаю головой, а все внутри меня рвется вперед, за дверь, туда, где сейчас Соня. Каждая секунда промедления кажется мучительно ломает меня, — Соня у Элиаса. Мне нужно скорее к нему!