Без обид, паршивка.
Оранна вытащила Реликварий из кармана и повертела его в руках.
– Я подумывала о том, чтобы использовать молоток, – заметила она.
– Просто чтобы узнать, что внутри? – спросила Ушмай, согревая пальцы дыханием.
– Возможно, оно того стоит, – сказала Оранна.
Они находились внутри Антрацитового Шпиля. Сколько именно – часы или дни – они потеряли счет. Это место нарушало все законы геометрии, а Оранна так долго пыталась связаться с Неназываемым, что потеряла связь с пространством и временем.
Ее покровитель не явился. Оранна трижды в день жгла лотос и принимала настойку мухомора, хотя ей никогда не нравились побочные эффекты. Полдня она дрожала у входа в башню, но в слишком ярких галлюцинациях ей явилась лишь самопровозглашенная настоятельница Кверен. Единственное, что удалось выяснить у Неназываемого – Реликварий открывается перед троном и земной обителью Ирискаваал.
И вот они добрались до башни, но Реликварий не открылся. Они вошли внутрь. Начали поиски. Тщетно.
Оранна провела кончиками пальцев по крышке Реликвария. Та блестела так, как будто ее только что отполировали. Забавно было бы посмотреть на реакцию Сетеная, если бы она уничтожила Реликварий. Он всегда держался отстраненно, будто случайный посетитель, которому любопытно наблюдать за местными жителями – на расстоянии. Не вовлекаясь. Многие совершали ошибку, пытаясь ухватиться за него. Но рано или поздно с плаща сдирают прилипший репей. Разрушение Реликвария, безусловно, привлекло бы его внимание – если ей вообще нужно его внимание.
Устыдившись своих мыслей, Оранна поджала губы. Уничтожить источник силы, который можно использовать самой, просто назло Белтандросу? Он этого недостоин. Она лучше, чем жрицы в Доме Молчания, которые только и делали, что плели интриги, зацикливались на чем-то и ругались. Какое-то время она наслаждалась обществом Белтандроса и перепиской с ним, но это было в прошлом. Ее ждали более важные дела.
– Земная обитель Неназываемого – Святилище в горах, – сказала Оранна. – И его трон там же, хоть нам и не позволено преклонять перед ним колени… этот мир – все, что осталось от Древней Ормарии. – Антрацитовый Шпиль, где мы сейчас находимся, некогда был земной обителью Ирискаваал. Но ее трон разрушен. Его больше нет ни здесь, ни где-либо еще. Ведь не может Неназываемый ошибаться?
Ушмай с ужасом посмотрела на нее, не сразу догадавшись, что это был риторический вопрос и что ее мнения никто не спрашивал.
– Нет, – продолжала Оранна. – Трон каким-то образом должен быть здесь. Мы на правильном пути. Это испытание. Вопрос, как обычно, в том, чем мы готовы пожертвовать.
18Машина для прорицания
Канва с самого утра не сводила взгляд с карт, пытаясь проследить маршрут беглянок сквозь густую паутину Врат вокруг Павлиньей станции. За всю свою долгую карьеру она совершила достаточно ошибок, чтобы понять, что случившееся у Павлиньих врат – скорее досадный промах, чем непоправимая катастрофа, но все-таки это было неприятно.
Рассуждая логически – если эта ошаарка хочет продать Шутмили, куда она может ее отвезти? Так упорядочивается хаос. Стоит сопоставить всю информацию, и появится очевидное решение. Канва хотела побыть одна, чтобы спланировать их следующий шаг.
Но здесь был Цалду, который явно решил, что у него есть к ней срочное дело.
– Во имя Девятерых, Цалду, вы что, сами не можете справиться с безбилетником? – спросила она. Услышав богохульство, Цалду поморщился.
– Дело не совсем в этом, Инквизитор Канва… – начал он.
– Для этого у нас есть тюремный отсек, – сказала она. – Задержите его и вышвырните с корабля на следующей дозаправке.
– Да хватит уже, – послышался голос из коридора. Выглянув, Канва увидела тощего тлаантотского парня в порванной рубашке. Страж заломил ему руки за спиной. Выглядел тот как типичный оборванец со станции, который влез куда не просят. – Передай ей мои слова!
– Инквизитор Канва, он говорит, что у него есть информация… – сказал Цалду.
Канва вздохнула. Будь Цалду не только дотошным, но и сообразительным, цены бы ему не было.
– Ну конечно, – сказала она. – Делать мне больше нечего. Цалду, мы должны забрать мою племянницу, прежде чем ее продадут.
– Я знаю, куда отправилась твоя чародейка, – встрял парень. – Отпусти меня, и я расскажу.
– Прошу прощения? – переспросила Канва.
– Твой адепт, неважно, – сказал он, поморщившись. – С двумя косичками. Похожа на горностая, который укусил сочный лимон. Я знаю, куда она направилась, и если твои элегантные имперские карты не врут, ты сможешь ее найти.
Врата вспыхнули, когда яхта проходила сквозь них – по поверхности пробежала нефритовая и золотая рябь, а затем над корпусом пронеслась вспышка чистого золотого света, и они переместились в мертвую зону.
По карте Морги было легко ориентироваться, к тому же рядом была Шутмили, которая расшифровывала примечания. Это были последние Врата, отмеченные на карте. Они находились в затерянной долине Лабиринта, вдалеке от торговых путей и станций.
Мир замкнулся в себе, растворяясь и меняя форму, будто мокрая глина. А потом Врата выплюнули их.
Под мерцающим небом распростерся неглубокий черный водоем. Похоже на Эчентир, но только хуже. Небо разошлось, как раскрывшийся бутон, уступив место перевернутым горам, вывернутым долинам, гигантским колоннам и каменным аркам.
Это был мир, наполовину поглощенный Лабиринтом. Треснувший обсидиан в водоеме перед ними простирался слоями, куда хватало взгляда, будто остекленевшие руины города. Над ним клубилась дымка, хотя ветра не было. Из густого тумана на расстоянии многих миль возвышалась угольно-черная башня, суровая и неподвижная на фоне небесных вихрей.
Ксорве услышала вдалеке пронзительный крик и увидела, как с верхушки башни взлетело что-то похожее на птиц. Они взмыли в воздух стройными рядами, и в этом была своя красота. По коже пробежали мурашки.
Они приземлились неподалеку от Врат.
– Я еще раз обыскала шкафчики, вдруг отыщется что-то полезное, – сказала Шутмили. – Но едва ли нам пригодится шоколад или виски.
– Все может быть, – отозвалась Ксорве. – Ты как? Готова?
– Не буду говорить, что я в порядке, – сказала Шутмили, – так как это не произвело никакого впечатления в первые десять раз. Да и боги могут наказать меня за ложь, ведь я просто в ужасе.
– Шутмили…
– Я знаю, что делаю, – продолжала она. – Это был мой выбор. Я не собираюсь возвращаться. Мне не нравится оставлять дела незавершенными. И если бы мне хотелось защищенности, я могла бы остаться.
Шутмили решительно вздернула подбородок и приподняла капюшон, пряча лицо от холода, так что оно оказалось в облаке мягкого меха, а ветер сдувал выбившиеся пряди ей на скулы. Ксорве ощутила прилив нежности. При других обстоятельствах это могло бы быть приятным чувством, спокойным теплом, желанием заправить пряди за уши, коснуться шеи – но теперь сердце Ксорве сжалось в предчувствии угрозы.
– Возможно, нам стоит прихватить виски, – заметила она.
Они долго шли по равнине к подножию башни, беззащитные перед холодом и уязвимые – любой мог их увидеть. В некоторых местах земля, вмерзшая в скалу, вздыбилась волнами, будто рябь пошла по песку.
– Видишь? – спросила Шутмили, разглядывая что-то под ногами: пернатый вихрь размером с ладонь, едва отличимый от камня. – Это морская звезда. Какая красивая. По-моему, мы на дне моря. – Она восторженно улыбнулась. – Многое утрачено, но многое продолжается…
Нужно было двигаться дальше, но у Ксорве не хватало духу поторопить Шутмили. Она выглядела такой счастливой. Страх не смог полностью подчинить ее себе.
Ксорве вспомнила вечер, когда они впервые встретились – то, как Шутмили была поглощена своей работой, росчерки ее пера, темные отблески в ее глазах при свете огня, – и удивленно подумала, почему ей потребовалось столько времени, чтобы осознать свои чувства.
– Было бы здорово сделать записи об этом месте, – сказала Шутмили, выпрямляясь. – Но не волнуйся. Я знаю, что у нас нет времени.
– Все нормально, – сказала Ксорве. – Что это значит? Многое утрачено…
– Так говорил один из наших философов, – ответила Шутмили. – О том, стоит ли пытаться сохранить прошлое, раз всем мирам рано или поздно придет конец.
– Об этом говорили и в Доме Молчания, – заметила Ксорве. Перед кем-то другим она не стала бы откровенничать, но ей хотелось, чтобы Шутмили узнала о ней больше. – Мы просто наблюдали за тем, как все ускользает прочь, и Лабиринт все поглощает. Это то, чего хочет Неназываемый. Имя ему – Опустошение. Твоя версия нравится мне больше.
– Вообще-то наш философ написал длинный трактат о том, что он не прочь умереть, потому что Карсаж станет главенствовать, так что все-таки он был странноватым, – заметила Шутмили.
Ксорве до сих пор переживала, что подвергла Шутмили опасности, но ведь она сама сказала: это был ее выбор, и у нее были на то свои причины. Кто знает, на что способна Оранна с силой Неназываемого или на что способен Неназываемый, воплотившись в теле смертного, но едва ли что-то столь хрупкое, как мертвый язык или древнее морское существо переживет это.
– Что случилось в Доме Молчания? – спросила Шутмили. – Почему ты ушла оттуда?
Ксорве напряглась, ее первым побуждением было отмахнуться от этого вопроса и сменить тему. С другой стороны, ей никогда не приходилось рассказывать эту историю со своей точки зрения. Сетенай выложил все Талу до того, как она успела это сделать.
– Помнишь ту маленькую девочку, Цурай? – спросила она. – Это была я. Я была ею… – она с трудом подбирала слова на карсажийском, ей и без того было тяжело, а тут еще приходилось думать, как это объяснить. – Невеста, обещанная богу. Звучит хуже, чем на самом деле.
– Это звучит… – начала Шутмили.