— … какую пропасть пытаешься перепрыгнуть, мальчишка? — она сделала шаг, приблизившись. — Нет, даже не так. Как ты смеешь даже смотреть на меня таким взглядом? А, пацан?
Эфирная мощь обрушилась на мои плечи многотонным прессом. Охренеть — не встать! Вот-вот сломаются коленки, суставы уже завыли, капилляры в носу лопались один за одним. Хлоп-хлоп-хлоп. Брызнула из ноздрей кровь. Любой неофит должен сейчас рухнуть, раздавленный этим чудовищным давлением. Но… НО! Не дождешься, женщина! Стискиваю зубы. По подбородку хлыщет кровь из разбитой губы, из носа. Колени дрожат, каждый мускул кричит в истерике от перенапряжения, но…
НО!!!
Преодолеваю эти тонны давления. Медленно, буквально сражаясь за каждый градус, приподнимаю подбородок и смотрю ей прямо в глаза. Я не упаду. Ни за что. Сдохну тут, но не паду ниц.
Дверь распахнулась — на пороге застыла перепуганная секретарь, почуявшая всплеск силы. И Виктория мгновенно погасила ауру.
А дальше… Дальше ничего. Тьма. Кажется я встретился лицом с паркетом…
Интерлюдия
— Виктория Александровна! — секретарь застыла в дверях, переводя взгляд с бесчувственного тела курсанта на ректора. — Вы его…
— Нет, — Виктория опустилась на одно колено рядом с Волковым, проверяя пульс. — Просто потерял сознание. Хотя… — она провела рукой над его телом, считывая потоки эфира, — боль он испытал существенную.
И нахмурилась, заметив проступившие на его шее и запястьях посиневшие эфирные сосуды — как тёмные змейки под кожей. Тут же пришло осознание — она полностью выжгла его эфирные каналы своим давлением.
— Глупый мальчишка, — её пальцы невольно коснулись его лица. — Нужно было просто сдаться…
Сколько их было — самоуверенных юнцов, пытавшихся произвести на неё впечатление? Но выстоять под прямым ударом эфира пятого ранга? Это было что-то новое. Безумное.
— Вызови медиков. Пусть заберут его в медблок.
— Как прикажете!
Секретарь выскочила за дверь, Виктория же достала тонкий батистовый платок. Осторожно вытерла кровь с его подбородка и разбитой губы.
— Продолжишь так храбриться, мальчишка — обожжёшься, — она говорила тихо, будто самой себе. — Ковалев не оставит тебя в покое, а я не стану помогать, пока не попросишь. Вопрос только в том, готов ли ты признать слабость?
— Катя, ты не поверишь! — Лиза оттащила подругу в угол класса, как только прозвенел звонок на перемену. — Я видела Волкова в коридоре — у него всё лицо разбито!
— О боги, у него что, снова неприятности? — подключилась Мария с соседней парты.
— После больницы он как с цепи сорвался, — поддержала её Анна. — Совсем крышу снесло.
— Он раньше был другим? — Катя нахмурилась. — И что за больница? Что случилось?
Софья Вишневская, до этого делавшая вид, что занята учебником, эффектно откинула русые волосы:
— Ничего особенного. Просто неудачник, осмелившийся бросить вызов Игнату Ковалеву из 105а. А тот, между прочим, уже достиг ранга инициированного. Неудивительно, что Ковалев отправил его в больницу. И если бы Волков был умнее, он бы не возвращался вообще.
— Почему ты так к нему относишься? — Лиза искренне хотела понять. — По-моему, Александр вполне достойный парень. И внешне тоже ничего так…
— Достойный? — Софья приподняла бровь. — Он худший по боевой успеваемости. Обычный слабак. А то, что вчера раскидал каких-то недоумков… Ну, знаешь, и палка раз в год стреляет. Иногда даже неудачникам везёт.
Звонок прервал их разговор, и в класс вошёл преподаватель истории эфирных искусств…
Пустой класс на верхнем этаже академии.
— Что значит — отбился? — Ковалев говорил тихо, но от этого спокойствия мурашки по коже. — Снова?
Мелкий со шрамом нервно переминался с ноги на ногу:
— Он… он как будто знал, чего ожидать. Двигался странно. Использовал против нас парты, глобус…
Звук пощёчины разнёсся по пустому помещению. Мелкий отлетел к стене, держась за щёку.
— Значит, вчера была не случайность, — Ковалев, вытирая ладонь платком, зашагал по комнате. — Этот ничтожный неофит действительно что-то умеет.
— Дай нам ещё один шанс! — подал голос один из громил, хотя и без особого энтузиазма. Слова Волкова о выбитых зубах всё ещё звенели в ушах.
— Пошли вон.
Когда они ушли, Ковалев подошёл к окну. Отражение в стекле исказилось от злости.
— Раз неофиты не справляются… Придётся привлечь кого-то посерьёзнее.
Глава 6
Сознание возвращалось, что уже хорошо. Размышляю — значит существую. Или как там говорили философы?
Каждый эфирный канал в теле пульсировал жгучей болью.
— О, очнулся? — прозвучал совсем рядом женский голос. — Довольно быстро, надо сказать. Учитывая степень разрушения эфирных сосудов, думала, пролежишь без сознания как минимум сутки.
С трудом разлепляю веки. Надо мной склонилась медсестра лет сорока в белом халате целителя, от ладоней исходило мягкое зеленое свечение.
— Где я? В больнице?
— В медблоке академии, — она продолжала водить светящимися руками над моей грудью. — Тебя принесли из кабинета ректора. Честно говоря, впервые вижу такие обширные повреждения эфирных каналов. Чем ты так разозлил Викторию Александровну?
— Долгая история, — пытаюсь сесть. Ох, ты ж ёклмн! Чё так больно-то⁈ — Повреждения эфирных каналов говорите? И насколько всё плохо?
— Могло быть хуже. Я восстановила целостность сосудов, но… — медик сделала паузу. — Ближайшие три дня тебе категорически запрещено впитывать эфир. Иначе каналы снова повредятся, и тогда даже я не смогу помочь.
— И как мне это сделать? Эфир же везде. Особенно в академии.
— Не волнуйся, — она улыбнулась до подозрительного ласково, что по опыту не предвещало ничего хорошего. — Я нанесла специальный защитный состав. Он блокирует поглощение эфира.
И протянула мне зеркало.
Всматриваюсь на отражение и…
— Какого⁈ Я весь зелёный!
— Прямо огурчик, — целительница без капли сочувствия наслаждалась моментом. — Защитный состав продержится полдня-день. И да, он проявляется на всей поверхности тела.
С отпавшей челюстью смотрю на себя в зеркале — лицо и шея покрыты ровным слоем ярко-зелёной краски! Судя по ощущениям, остальное тело тоже!
— И как мне в таком виде учиться…
— Поверь, юноша, это лучше, чем разрушенные каналы, — целительница следила, как я пытаюсь натянуть рубашку. — А куда это ты собрался?
— На занятия, — застегиваю пуговицы кителя, морщась от тянущей боли в груди. — Если поторопиться, успею хотя бы на последние пары.
— В таком состоянии? Не надо, — она покачала головой. — Я выпишу освобождение. Трое суток полного покоя — это минимум для…
— Отказываюсь. Моя бабуля продала последние фамильные драгоценности, чтобы я мог учиться в академии. Она верит в меня. Не хочу её подводить. Такие вот дела.
Медик посмотрела на меня с иным выражением:
— Такой юный, а уже столько ответственности, — и поправила мой сбившийся воротник. — Знаешь, Волков, если хочешь действительно оправдать надежды своей бабушки — начни серьёзнее относиться к собственному здоровью. Иначе можешь просто не дожить до выпуска.
— Постараюсь, мадемуазель, и благодарю за медицинскую помощь, — чмокаю её руку и поспешно подхожу к двери. Пусть тороплюсь, но не забывать же про галантность!
— Волков…
— Да?
— Зелёный вам к лицу.
— Эм, спасибо. Вы тоже в моём вкусе, то есть халат идёт к вашим бёдрам, да, — киваю ей и выхожу, захлопнув дверь.
И что это было? Может, она просто пыталась подбодрить неудачливого курсанта? А я сразу за флирт! Ещё и такой нелепый! Спокойнее надо, Сашка, спокойнее. Неуж-то Виктория выжгла тебе не только каналы, но и мозги?
В коридорах медблока оживлённо. Прохожу мимо двух перебинтованных старшекурсников — один с загипсованной рукой, другой с повязкой на голове. Они провожают меня удивлёнными взглядами. Видимо, зелёный цвет лица всё-таки был не самым обычным зрелищем даже для лечебного крыла. ЗА ЧТО МНЕ ЭТО⁈
Главный кампус неожиданно встретил пустыми коридорами. Дверь кабинета 105б заперта. Странно. Ещё должны же быть пары.
— Простите, — окликиваю проходящую мимо девчонку в форме второго курса. — Не подскажете, который час?
Она обернулась и тут же запнулась на полушаге, прифигев от моего внешнего вида, но быстро оправилась:
— Два часа пополудни.
— Благодарю.
Так-с. Два часа дня, а это значит — фехтование через пять минут в спортивном зале! Если поторопиться — как раз успею. Хотя, учитывая моё нынешнее состояние… Да плевать! Куда интереснее посмотреть, как фехтуют местные!
…
Шум я услышал ещё на подходе к спортивному крылу — множество голосов, взрывы аплодисментов, восторженные крики. Там что, вся академия фехтует?
Коридор перед раздевалками забит курсантами всех курсов. Кто-то спешно переодевался прямо здесь, не надеясь пробиться в переполненные раздевалки. Первокурсники подпрыгивали, пытаясь что-то разглядеть поверх голов толпы. И кругом странное предвкушение чего-то особенного.
— Говорят, сам архимагистр Воронцов будет!
— Да ладно! Тот самый Воронцов⁈
— Слышал, на прошлой неделе он уложил троих мастеров одним ударом!
— Не врёшь⁈
Протискиваюсь через толпу и замираю на пороге арены. Зрелище впечатляет — огромный круглый зал под куполом из хрустальных пластин, сквозь которые лился мягкий дневной свет. Трибуны, расположенные амфитеатром, под завязку. В центре — большая восьмиугольная площадка, окружённая защитным эфирным барьером, мерцающим едва заметной синевой.
— Пропустите! Народ, пропустите! — мимо проскочила группа старшекурсников в тренировочных костюмах.
Рёв толпы стал оглушительным — на площадку вышел высокий мужчина лет шестидесяти в белом военном мундире, высоких начищенных сапогах. Седая эспаньолка. На лысой голове алый берет.
— Архимагистр Воронцов!