Елагина кивнула:
— Я проверила показания вашего внука, — и повернулась уже ко мне. — Курсант Волков, таверна «Сонный карп» подтвердила ваше пребывание там в течение последних трёх дней. Хозяин заведения и служащие опознали вас по портрету.
Киваю, ожидая продолжения.
— Однако, — продолжила следователь, — это не доказывает вашей непричастности к пожару. Вы могли забыть выключить эфирный нагреватель перед уходом из лавки. Пусть не по злому умыслу, а по неосторожности, но это также наказуемо по закону. И, учитывая масштаб ущерба, наказание может быть весьма суровым.
Бабушка крепче сжала мою руку:
— Это невозможно! Саша всегда был очень аккуратен с эфирными приборами…
— Вера Николаевна, — мягко прервала её Елагина, — я лишь излагаю факты. Пока идёт полная экспертиза места пожара, ваш внук должен оставаться как минимум невыездным из города и, возможно, под стражей.
— На каком основании? — возмутилась бабуля. Она прям боевая у меня, хе-х. — Если нет доказательств вины?
— Таков порядок, — Елагина развела руками. — Впрочем, я не исключаю и другой версии. Возможно, это действительно был поджог, но совершённый другим лицом. Расследование продолжается. Если появятся новые данные, непременно сообщу вам.
Она повернулась, чтобы уйти, но бабуля окликнула её:
— Постойте, следователь. Скажите честно, что думаете. Сашу выпустят?
Разноцветные глаза Елагиной смягчились:
— Это зависит не от меня. Но лично от себя могу пообещать, что сделаю всё возможное, чтобы добраться до правды и установить справедливость.
— Спасибо вам, — поклонилась ей бабуля.
— Пока не за что. Берегите себя, — поклонилась следователь в ответ и удалилась.
— Сашенька, — прошептала бабушка, — что же теперь будет? За такие преступления отправляют на северный фронт, или рудники…
— Не волнуйся, — говорю ей спокойно. — Я выйду отсюда, и начнём жизнь заново. У меня даже план есть.
На самом деле, планов несколько. Но бабушке знать о них не следует.
— Сколько времени дали на свидание? — спрашиваю, меняя тему.
— Полчаса, — вздохнула она. — Я принесла тебе чистую одежду и немного еды.
— Какая же ты у меня молодец.
Оставшееся время мы провели, обсуждая бытовуху. Я расспрашивал о тёте Лидии, об условиях её жизни. Бабушка отвечала, стараясь казаться бодрой, но нервно теребила сумку, да и улыбалась натянуто. Когда пришло время прощаться, крепко обняла меня через решётку:
— Так похудел, Сашенька. Совсем как тогда, после болезни. Помнишь, я тебя отпаивала бульоном из перепёлок?
Киваю, хотя понятия не имею, о чём она говорит — видать это из тех воспоминаний настоящего Александра, доступа к которым у меня не было.
— Когда выйдешь, снова сварю тебе такой бульон, — пообещала она, вытирая слёзы. — Будешь как новенький.
— Обязательно, бабуля. Главное — не волнуйся слишком сильно.
Она кивнула и ушла в сопровождении конвоира.
Я же вернулся на шконку.
Итак, что мы имеем. Следователь Елагина не только умна, но и принципиальна, что редкое сочетание для правоохранительных органов любого мира. Если такая дамочка хочет найти истину, то, может, и докопается до связи Грушина с Ковалёвыми. Но сколько времени это займёт? Турнир-то начинается завтра. А значит я в пролёте. Получается, не смогу принять в нём участие, что равнозначно проигрышу. В таком случае Виктория выйдет победительницей в нашей сделке? Жуть.
Может, сбежать и принять участие в турнире?
Не, как-то по-ребячески. Тем более, меня могут тупа схватить прямо на арене, что только ухудшит текущее положение.
Что ж. Приму поражение перед Викой, как мужчина. Юлить и обвинять обстоятельства — не в моём стиле.
Прикрываю глаза, неспешно погружаясь в медитацию. До ночи ещё несколько часов. Можно укрепить внутренние органы, очистить четвёртый узел, да подумать о будущем. Времени всё равно предостаточно…
Глава 6
Тюремная ночь отличается от обычной, как выдержанное вино от дешёвой бормотухи — вроде те же градусы, но послевкусие совершенно иное. Так и тут. Просыпаешься на жёсткой шконке, под унылый храп, сопение и приглушённые ругательства заключённых. Никакой мягонькой подушки, ни желаемой тишины. Можно, конечно, заткнуть всех аурой убийства, но после такого сюда примчат практики и начнут рыскать, что или кто издал подобную энергию. Надо ли это мне? Нет. Пока что развлечений итак хватает.
Дремаю вполглаза. Духовное ядро пульсирует в унисон с сердцебиением, поддерживая каплями энергии повреждения. Так что и этим утром для всех выгляжу, как побитый мальчуган, чудом выживший в камере с психопатами. Но внутри абсолютная стабильность. В любой момент могу включить регенерацию на полную и принять бой.
В тюремном блоке начиналась суета — раздача тюремной баланды, осмотр фельдшером, который, кстати, даже не стал заходить ко мне, ограничившись вопросом:
— Жив ещё? Ну и славно.
Видимо, майор дал чёткие инструкции о регламенте моего «особого обслуживания». Они же всегда могут сказать, что якобы курсант Волков сам отказался от медпомощи, да и вёл себя как психбольной! Да и вообще, он половину переулка сжёг! А, так вы не в курсе? Вот что-то типа того. Знаю, как в таких местах делишки проворачивают. Что до баланды, есть её конечно не стал. Не из принципов или показать характер. Реально не хотел. Сил полным-полно, да и голодание полезно. А ещё, бабулины харчи вчера, хе-х. До сих пор пирожками несёт. Старикан из соседней камеры тоже вон нос воротит от каши. Делился я с ним харчами, как и с остальными.
Раздался грохот, прямо со стороны входа в тюремный корпус.
Кто-то открыл дверь, при чём с размаху, что та впечаталась в стену. Забавно будет, если по мою душу привели какого-нибудь мастера. В таком случае, скрывать силы больше не выйдет. Что ж, готов я и к такому раскладу.
Прозвучали удивлённые возгласы и шаги — чёткие, размеренные. По мере их приближения сначала замолчали надзиратели, затем утихли и заключённые. Почувствовали значит? В тюрьму реально прибыл мастер, ещё и открывший ауру, напоказ выставляя свою мощь.
Шаги остановились в соседнем коридоре, возле дежурки. Повисла абсолютная тишина, а затем звон ключей — кто-то из охранников дрожащими руками пытался отпереть дверь. Шаги возобновились, приближаясь. К ним добавились и другие — суетливые, будто сопровождающие пытались подстроиться под темп главного визитёра.
Первым перед камерами показался молодой охранник — лицо бледное точь мел, фуражка надета явно наспех и села криво, глаза же выражали такую степень испуга, как если бы он узрел самого императора.
За ним следовал майор Грушин — мундир застёгнут на все пуговицы, что делало его похожим на сардельку в слишком тесной оболочке. Взгляд обречён. Лоб покрылся каплями пота. Он то и дело промокал его клетчатым платком.
И вот, перед камерами показался человек, из-за которого весь отдел затаил дыхание.
Высокий, худой, но с породистой статью. Тёмные, с пробивающейся сединой волосы идеально зачесаны. Гладко выбритое лицо с острыми скулами и прямым носом не выражало никаких эмоций — ни раздражения, ни нетерпения, ни любопытства. В глазах тоже самое — сплошная обыденность, даже скука.
Наряд его, конечно, заслуживал отдельного внимания — не форменный мундир. Что-то другое — чёрный сюртук отменного качества. На левом лацкане серебряная брошь в форме двуглавого орла, держащего в когтях кристалл — не декоративный, а настоящий эфирит высшей пробы. Видел я такие на иллюстрациях в учебниках — целое состояние стоят.
От этого незнакомца исходила власть — не показная, кричащая, как у майора, а спокойная, уверенная, как у существа, знающего, что в данной ситуации оно на вершине пищевой цепи. Ему не нужно было повышать голос, либо делать резких движений. Взгляд его глаз точно нашёл меня среди камер:
— Курсант Волков, — произнёс он негромко. Очевидно, привык отдавать приказы, при этом редко кричать.
— Слушаю, сударь, — поднимаюсь со шконки, соблюдая приличия, при этом спокойно смотрю ему в глаза. Ох уж эти секунды, когда он заинтересовано смотрит и пытается понять, кто же перед ним. Наверняка ощутил каплю моей ауры убийства, что распространилась вокруг. Её природу местным не понять. Да, они умеют давить аурой, как это делала Вика-Виктория, когда сожгла мне каналы, но это сродни физическому воздействию. Моя же духовная аура убийства имеет иную суть. И мгновение замешательства в глазах этого практика подтвердили мои мысли.
Майор Грушин же дёрнулся, как от удара током. Оглянулся по сторонам. Затем маленькими глазенками посмотрел на этого человека и решив, что всему виной он, сделал маленький шажок назад. Какое стремление к выживанию. Завидно даже. Вот, кто бережёт себя, ещё и бога просит об этом.
— Дмитрий Александрович Скворцов, — представился гость сухо. — Официальный представитель архимагистра Григория Михайловича Воронцова. Думаю, объяснять причину зачем я здесь, не стоит.
— Вполне, — киваю ему. — Благодарю за ваш приезд, Дмитрий Александрович.
Охранник после этих слов побледнел сильнее, что казалось невозможным. Майор издал нечто среднее между кашлем и всхлипом. Кто-то из заключённых прошептал «ёб твою мать». Их реакция понятна. Воронцов — не просто высокопоставленный чиновник. Но и известный на весь Петербург практик с рангом архимагистра, а ещё один из тринадцати советников. Люди произносили его имя шёпотом, боясь, что он услышит их даже за сотни километров. И вот его официальный представитель явился сюда, в захолустный райотдел, к курсанту-неофиту, обвиняемому в поджоге. Невероятно? Конечно!
Скворцов извлёк из внутреннего кармана сюртука сложенный вчетверо пергамент с несколькими свисающими сургучными печатями.
— Майор Грушин, — произнёс он эту фамилию без малейшего намёка на уважение. — Вашу подпись. Здесь, здесь и здесь.
Он развернул документ, и майор с готовностью кинулся подписывать, да так, что чуть не выронил перо из дрожащих сарделек.