Воронцов поднял взгляд — глубокий, пронзительный, точь читающий мысли собеседника.
— Пока это просто догадки, но лицо юного Волкова напоминает мне лицо покойного Николая Северова. Что если те слухи правдивы, и он — выжившее дитя Севера?
Скворцов нахмурился. Даже растерялся.
— В таком случае Император был бы в курсе, — возразил он. — Да и логично ли было селиться в Петербурге, лишь сменив фамилию? Уверен, жена столь дальновидного князя не поступила бы так опрометчиво.
На лице архимагистра появилась улыбка. Он взял белого короля, задумчиво покрутил:
— Иногда, чтобы что-то хорошо спрятать, нужно положить это на самом видном месте…
Спортивный зал особняка Корнелии напоминал скорее пыточную, чем место для тренировок. Стены увешаны всевозможным холодным оружием — от изящных рапир до громоздких секир. Вдоль выстроились деревянные манекены, при чём изрезанные и исколотые до неузнаваемости. На некоторых даже были вырезаны лица — разные, но все с выражением ужаса.
В центре, на сооружённом постаменте, был установлен огромный двуручный меч, лезвием вверх. Сама Корнелия сейчас стояла на этом узком лезвии, балансируя на одной ноге, как экзотическая птица. Глаза плотно завязаны бардовой шёлковой лентой. Ни дрожи. Ни вздоха. Она пребывала в этом невероятном положении, как статуя.
Сиреневая аура плыла вокруг её стройной фигуры, как туман. Всё походило на транс, при том тёмный, запрещённый.
Дверь зала отворилась, и вошёл Сергей. Увидев хозяйку, остановился на почтительном расстоянии и стал терпеливо ожидать, когда на него обратят внимание.
— Говори, — произнесла Корнелия через несколько минут.
— Госпожа, все приготовления сделаны.
Корнелия не шелохнулась. Лишь губы тронула дикая улыбка.
— Отлично. Завтрашняя битва заставляет моё сердце трепетать. Жаль только не так сильно, как Игнатушка. Ты передал ему подарок?
— Наш человек всё сделал, — ответил Сергей, скрупулёзно раскладывая бумаги на маленьком столике.
Эти слова нарушили какие-то невидимые чары. Корнелия внезапно изменила неподвижную позу и оттолкнулась от лезвия меча. Прыжок. Безупречное сальто в воздухе и приземление на ноги, как кошка. В тот же миг она сорвала повязку с глаз, кои горели нетерпением.
— Ну же! Не тяни! — потребовала она, подскакивая к Сергею даже как-то по-детски.
— Наследник Ковалёвых выглядел не в настроении, — осторожно сообщил Сергей, — но принял ваш знак внимания.
— Отлично! — Корнелия восторженно запищала, подпрыгивая на месте. — А то, что в ненастроении… так это ясно как день! По мне скучает! Так же сильно, как я по нему!
Её глаза вдруг сузились:
— Ты же не говорил, от кого подарок? И не испортил тем самым сюрприз, да?
Сергей сохранял невозмутимое лицо, хотя капелька пота всё же предательски скатилась по виску.
— Конечно нет, госпожа. Только намекнул, как вы и просили: «Наша ночь была незабываема, но мне этого мало, и я приду за тобой, чтобы мы продолжили»… — он на мгновение замешкался, но всё же решился задать вопрос. — Вы уверены, что это был… просто намёк?
— Конечно! — Корнелия рассмеялась. — Но если он решит, что это не я, а кто-то другая, то получит от меня! Он должен думать только обо мне!
Внезапно её смех прервался:
— Хотя постой. В нашем обществе многожёнство… Значит, мне придётся мириться, если Игнатушка подженится ещё на ком-то, — протянула она задумчиво. — Но тогда… я просто убью их всех и скажу, что они случайно упали с лестницы! Или все сгорели!
Последнюю фразу она произнесла с таким энтузиазмом, будто это была самая гениальная идея, что когда-либо приходила ей в голову.
— Отличный план, госпожа, — невозмутимо отозвался Сергей.
Корнелия закружилась по залу.
— Отправь Игнатушке сладости! Только самые лучшие, — распорядилась она. — А ещё вино! Тоже лучшее!
На её лице было такое мечтательное выражение, что даже Сергей залюбовался. Но не надолго. Корнелия выхватила из-за пояса два кинжала и отточенным движением метнула их через весь зал.
Два тонких клинка со свистом рассекли воздух и с глухим стуком вонзились точно в оба глаза деревянного манекена.
— Скоро, мой Игнатушка, очень скоро… — прошептала Корнелия. Как же безумна была её улыбка, и как нежен был её голос, прям как у влюблённой девушки.
Глава 12
На следующее утро.
В академии было шумно, как и всегда. Впрочем, а когда не было? Сотни голосов сливались в нечто единое, базарное. Не то, чтобы я не любил шумные людные места. Просто провёл слишком много времени в уединении. А может, виной возраст? Психологический. Ну, да ладно, поворчал и хватит. Прохожу в гардероб, сдаю пальто и получаю от гардеробщицы латунный жетон с номером.
— Благодарю, госпожа Янковская, — киваю старухе с крючковатым носом.
Она удивлённо приподняла бровь. Мало кто из студентов утруждал себя запоминанием имён обслуживающего персонала. У меня самого память на имена не очень, но в местах, где так или иначе провожу жизнь, запоминаю. Привычка.
Кстати, а сегодня-то у нас сокращённый день! Бальзам на мою курсантскую тушку. Про душу так вообще молчу. Причиной столь прекрасного подарка судьбы — вчерашний турнир и завтрашний бал. Да-да, тот самый, нашумевший — декабрьский. Все уши о нем прожужжали. По слухам, на нём соберутся не только курсанты нашей академии, но и те, кто участвовал в турнире. В общем, народу будет достаточно, чтобы превратить простое мероприятие в важное политическое событие. Всё просто — танцы и сражения очень часто преследуют одни и те же цели: показать силу, заявить о себе, завязать полезные знакомства.
Иду по коридору, замечая взгляды. Понятно, что после турнира приобрёл некую популярность, но проиграй в следующем же поединке, и тебя тут же забудут. Такова жизнь. Слава в мире боевых искусств так же изменчива, как погода в апреле. Хотя до него ещё дожить надо.
Однако, как бы там ни было, позитив наше всё! И не нужно чураться использовать то, что есть. Мимо прошли две третьекурсницы — стройняшки, которым уже по девятнадцать-двадцать, аристократочки в раннем соку. Раньше они вряд ли удостоили бы меня взглядом, а сейчас?
Выясню!
Подмигиваю им, и они зашушукались с улыбками.
Работает.
Как и в любом другом мире. О, да, глупо не использовать внезапную популярность. Скромность? За прошлую жизнь понял, что обычно скромники редко получают то, чего могут быть достойны. И удел их — оставаться в тени. Предпочитаю второе оставить своему альтер эго. Волков же пусть идёт с высоко поднятой головой и берёт всё, до чего дотянутся ручонки. Почему нет? Могу же пожить я для себя? Тем более, так напутствовала Ева!
— Волков! Волков, подожди!
Оглядываюсь. Нет. Это не какая-то красотка-курсантка. По коридору несся Витька Соколов. Одногруппник. И что ему надо?
— Держи, — он протянул булочку в бумажном свертке. — Это тебе. С маком. Мать вчера напекла.
Выглядела та аппетитно. Не так, как булочки у той второкурсницы, прошедшей мимо, но тоже ничего — золотистая корочка, щедрая посыпка мака сверху. Объедение.
— Ты вчера на арене… это было нечто! — Витька вдруг бурно зажестикулировал, захлёбываясь от восторга. — Как ты Молотова! А того! Наумова! Он вообще с ума сошёл, когда ты его клетку сломал! А ничья с принцессой! Я всем рассказывал, что мы в одной группе! Теперь даже старшекурсники со мной здороваются!
Вот смотрю на него, такого возбужденного, и испытываю странное чувство дежавю. Сколько таких восторженных глаз видел в прошлом? После побед, успешных сражений. Глаза, в которых читалось не просто восхищение, но желание греться в лучах чужой славы. Но, он пока ещё юнец, какой с него спрос? Надеюсь найдёт ещё свой путь. Свой свет. И однажды осветит своими победами дорогу другим.
Поэтому…
Кладу руку на плечо Витьки, ощутив, как он напрягся.
— Виктор, — говорю с интонацией, которой когда-то мотивировал своих бойцов перед самоубийственными операциями, — если будешь много тренироваться, изучать боевые искусства, у тебя тоже всё получится. Каждый может.
Он моргнул, похоже не ожидая такого поворота. В глазах недоумение, но мелькнула и надежда. Именно та, что живёт внутри каждого и шепчет два сокровенных слова: «ты особенный». И у меня такая есть. Может, это всё происки Бога? Или же просто-навсего один из элементов эволюции. А то так и представляю, что ответил бы на это директор небесной канцелярии: вы чё, больные? Я такую фигню в вас не придумывал!
— Каждый человек особенный, — продолжаю, глядя прямо в растерянные глаза Витьки, — и должен принять это, а не прятать эту мысль от всего мира. Так что, Виктор, ты тоже особенный, и не стесняйся стать сильнее и показать этому миру свою силу. Не стесняйся бороться за пьедестал.
Подмигиваю ему и, откусив булочку, иду дальше к аудитории. Краем глаза замечаю как Витька остался стоять с приоткрытым ртом, будто увидел, как статуя Императора подмигнула ему в ответ. Что ж, возможно, мои слова заставят его больше тренироваться. А нет — значит, он останется вечным Витькой Соколовым, собирателем чужих побед и историй.
Булочка на вкус оказалась даже лучше, чем на вид. Доел её, прежде чем зайти, аккуратно вытер пальцы платком Вишневской и нырнул в дверной проём, как раз когда прозвенел звонок.
Разговоры мгновенно стихли. Десятки глаз сфокусировались на моей тушке. Эмоции у одногруппников были самые разные — от восторга до зависти, от любопытства до настороженности. Ещё неделю назад изгой стал центром вселенной, по крайней мере, для этой аудитории.
Прохожу к своему месту, чувствуя, как напрягся клубок социальных связей нашей «сто пятой б». Кто-то из девушек прошептал моё имя, пара парней выпрямили спину, показывая, что ничуть не впечатлены моими достижениями.
Впрочем, меня всё это не волновало.
В класс вошла профессор Тальберг — сухопарая тётенька с вечно недовольной физиономией. И началась лекция о спектральных характеристиках эфира. К несчастью её скрипучий голос действовал так убаюкивающе, будто колыбельная. При том — для страдающих бессонницей.