– Спасибо тебе.
– Жди тут. Когда увидишь, что Эхо отошёл, иди по той тропке влево. Похоже, это самый короткий путь вокруг водопада. Я с другой стороны буду спускаться среди деревьев, чтоб меня видно не было.
– Будь осторожен, – предупредил Мох. – Элизабет может быть где-то поблизости.
Умелец Ворон подмигнул:
– Мох, знаешь, мне никогда не доводилось никого любить. И всё же горе мне понятно. Уверен, что Имоджин не захотела бы, чтоб ты причинил себе ещё большую боль. Есть много способов воздать честь умершим. Возможно, один из них – просто идти дальше, оставив её в покое. Не делай ничего, о чём позже мог бы пожалеть. Жизнь длинна, и пусть сейчас она, возможно, такой не кажется, это ещё не всё. Всё не сходится воедино в одной точке времени. Твоя жизнь – впереди. Я вижу это в твоих глазах.
– Береги себя, – твёрдо выговорил Мох.
Умелец Ворон несколько секунд смотрел на него, надеясь, что тот передумает, надеясь, что решимость его угаснет. Когда этого не произошло, он надвинул на голову капюшон и юркнул в гущу деревьев.
Эхо стоял на пространстве чёрного сланца, о котором когда-то Умельцу Ворону рассказывали как об окаменевшем иле. Окаменевший ил крошился под ногами чудища, и, хотя с места, где стоял Умелец Ворон, этого видно не было, он знал, что в иле полно трилобитов и брахиопод, этих останков древнего мира до эры человека и машин. Они создали жирную грязь.
Эхо был укутан в тяжёлое пальто, из которого вылезали несчётные тонкие выросты, разраставшиеся на влажном воздухе. Выросты напоминали Умельцу Ворону похожих на волос червей, которых он видел змеившимися в разрушенных прудах Абсентии. Кожей Эху служила кора. Там, где было видно, она была толстой и корявой. Ноги его были трёхпалыми тумбами, наподобие носорожьих, с удивительно светлыми ногтями. Из всего лица Умельцу Ворону был виден лишь единственный глаз. В сравнении с размерами чудища был он на диво маленьким и окружённым толстыми вздутиями и складками грубой кожи, опушёнными щетиноподобными ресницами. Немигающий взгляд Эха, казалось, омрачала бесконечная печаль. Позади чудища гремел водопад. Умелец Ворон одолел искушение поискать Моха на верхних скалах.
Не было сомнений: Эхо его увидел. Чудище перестало раскачиваться. Умелец Ворон бросил притворную игру в прятки и вышел из лесного укрытия. Забрался на шаткий сланец. Тот качнулся у него под ногой, и Ворон едва не полетел в омут. Вибрация падающей воды отдавалась дрожью в его теле. До Эха он добрался насквозь мокрым и тяжело дышащим. Забираясь на выступающую с одного конца плиту, он видел, как вспенивается под ней вода, бесконечно растекаясь по тёмным пустотам. Эхо стоял на противоположном конце спиной к водопаду. Чёрная карета стояла в нескольких ярдах на твёрдой почве естественного берега реки. Позади неё лес поднимался почти чёрной стеной, изредка прерываемой проблесками красного: птица-кардинал перелетала с дерева на дерево. Умелец откашлялся, собираясь заговорить, но Эхо опередил его.
– Ворон. – Чудище моргнуло. Пар поднялся от его тела, искры засверкали в его дыхании. У Умельца Ворона задрожали ноги. На задворках сознания появилась мысль, не настал ли последний миг его жизни. В этом месте ошеломляющей красоты, в месте, где он слышал ток крови планеты, видел её выступающие кости.
– Да, – произнёс Умелец Ворон. Ему приходилось кричать, чтобы было слышно. Голос же Эха доносился до него голосом в собственном ухе.
– Ты пришёл вернуть то, что украл? – спросил Эхо. Умелец Ворон ощутил шевеление у себя в животе. – Освободить наконец-то меня от этого?
Такого он не ожидал. Не зная, как ответить, произнёс:
– Освободить тебя?
– Мне это тело навязали, меня не спросив. Только ты можешь это исправить.
Умелец Ворон опешил:
– Я? Да как я могу исправить такое? Искусству волшбы я никак не обучен. – Куколка у него в животе затрепетала так, будто, того и гляди, в панику ударится.
– Нужно лишь разбить её, но отдать её надо своей волей. Ты вёрнешь мне стекляшку? – Струйка искр лизнула мокрый камень и обожгла ноги Умельца Ворона.
Пришёл, значит, день, когда он вернёт куколку, день, когда он перестанет быть человеком, а то и вовсе перестанет быть. Несметное число раз представлял он себе, каким он будет, этот день. С самого начала знал, конечно же, что, когда приспеет время, он вернёт украденное им, и с каждым толчком в его теле куколка ныла всё сильнее. Он уже едва ли помнит, как это – быть вороном. Он так сильно переменился. Старая его жизнь была всего лишь памятью его памяти. Мысль вернуться к прежнему, пожертвовать тем, чего он достиг, ужасала его. Только, хоть он и привык к своему человеческому обличью, он всё время чувствовал себя каким-то самозванцем. Умереть, притворяясь не тем, кем ты был рождён, всё равно что предать самого себя. Да. Он взглянул в небо и улыбнулся. Мысленно увидел мальчика – Монстра, Скворца, Радужника. Там, в Ступени-Сити, Радужник разыскал Умельца Ворона. Радужник взял с него слово помочь Моху, наверное, предвидя именно этот день. До чего же прекрасно было бы сейчас суметь одним движением загладить свою вину и сдержать данное слово.
– Да. – Он сунул два пальца себе в глотку. – Да. – Слёзы брызнули из глаз. Куколка билась на самом верху желудка. Он согнулся пополам и взвыл. Что-то внутри лопнуло, и кровавый пузырь появился в уголке рта. Слишком всё быстро происходит, надо бы отвести чудище подальше от кареты. Он повернулся, готовый бежать. Ботинок поскользнулся на водоросли, и он упал всем телом на одно колено. Куколка сидела уже в пищеводе. Зажав одной рукой горло, другой он подталкивал себя к краю скалы. Эхо двигался за ним.
– Седьмая стекляшка покончит с этим. – Рёв Эха слился воедино с рёвом водопада – Ну, прошу тебя.
И тут, словно обжигающий слиток, она вновь оказалась в горле у Умельца Ворона. Тот перевернулся на спину не в силах ни крикнуть, ни вздохнуть. Сунул в рот два пальца, почувствовал её гладкую поверхность. Кровь ленточками стекала с его пальцев, когда он вытащил их. Кулаки сжались у виска, он перевернулся и ткнулся головой о камень. Стеклянная куколка скользнула по скале к воде.
– Нет! – взревел Эхо. – Хватай её! Разбей её!
Умелец Ворон протащился вперёд, хватая ртом воздух. Пальцы его нащупали куколку в небольшом углублении. Он бил ею по земле, пока в кровь не содрал кожу на пальцах. Вдруг куколка лопнула, обратившись в облачко стеклянной пудры. Он слышал у себя за спиной вой, но судьба Эха больше его не заботила. Руки его тряслись. Он чувствовал, как дробились зубы, когда стала вытягиваться передняя часть черепа. Собрав все оставшиеся силы, Умелец Ворон протащился до края затвердевшего ила и бросился в бушующую реку.
Стоя высоко над водопадом, Мох видел, не веря своим глазам, как тело Умельца Ворона упало в воду и пропало из виду. От рёва, который вырвался у Эха, на руках у Моха вздыбились все волосы. Громадная голова чудища склонилась вперёд. Миг-другой Мох ждал, что Эхо опять взвоет, но чудище умолкло. Тело его рушилось внутри, будто сырость воздуха растворяла его. Пальто отлетело в сторону, будто сброшенная кожа. Палки, кости, бумага, ракушки и останки животных подвисли и кучами рухнули на землю. Всё это сгорело в столбе голубого огня. А потом Эхо исчез, оставив после себя дымящийся курган.
Рука тьмы
Карета оказалась больше, чем виделась издали. Безоконный возок крепился на ходовой части, предназначенной выдерживать громадный груз. Тяжёлые колёса глубоко ушли в покров из мха, на котором в данный момент стояли. Сама карета была сделана из дерева, под пальцами Моха оно казалось таким же твёрдым, как железо. Все части соединялись друг с другом так же плотно, как на корабле. Больше это походило на гробницу, нежели на карету, и всё же, рассуждал Мох, где-то должен быть вход. Он сделал несколько кругов, исследуя замысловатую резьбу, покрывавшую каждый дюйм поверхности кареты. Эротические сцены и даже демонические пирушки украшали дерево с поразительной сложностью. Впечатление было отталкивающим, и впервые он пожалел, что Шторму не удалось сжечь эту карету.
Оглядев водопад и лес, чтобы удостовериться, что никто не подглядывает, Мох полез на карету. По спицам забрался на высокое заднее колесо. Оттуда было легко перейти на крышу, держась за фантастический орнамент, как за ручки. Покрытый грязью, мокрый, чувствуя себя наполовину помешанным, он опустился на четвереньки и оглядел окружающую местность с крыши кареты. По-прежнему не было заметно никаких признаков ни Элизабет, ни её дьявольского пса.
Посреди крыши находилась латунная ручка-кольцо с ключом-бабочкой в центре. Сделав пол-оборота, Мох почувствовал сопротивление ключа, но стоило ему поднажать, как раздался отчетливый щелчок. Мох открыл круглый люк и отвернулся, когда изнутри вырвался густой запах тления. Внутри кареты было темно. Мох надеялся на пучок слабого дневного света, проникавший через люк. Лесенка из кости и латуни вела в странный провал, бывший частично спальней, частично могилой. Стенки были обиты шёлком и тёмным бархатом. С удивлением Мох обнаружил, что пространство, в каком он находился, намного превосходило внешние размеры кареты. Мох двигался украдкой, чуя, как нервно бьётся в ушах пульс.
Меч, которым Элизабет рассекла Радужника, висел в нише, красиво украшенной резьбой по дереву. Пол тоже был из дерева, до того отполированного, что в нём, как в стоячей воде, отражалась внутренность кареты. В одном конце пространства располагалась встроенная кровать с опущенными занавесками. За тканью лежал кто-то – спящий, судя по звукам дыхания. Мох заставил себя на время не обращать внимания на звуки. Перед кроватью на полу лежала Имоджин. Она была обёрнута в белый муслин и обвязана красной верёвкой. В воздухе стоял сильный запах диких трав и потревоженной плесени. Мох погладил Имоджин по щеке сквозь тонкую ткань. На его взгляд, она и в самом деле походила на добычу паука. Пульс у неё бился – слабенько. Слёзы признательности навернулись на глаза, когда он прижал её к себе.