— Мы поговорим о сроках позже. Почему на тебе только одна туфля?
— Это долгая история.
Его притягивающие, требовательные губы снова завладевают моими. Деклан целует меня так, словно находится в камере смертников, перед казнью, и я — его последняя трапеза. Я никогда не испытывала такого наслаждения. Такого всепоглощающего чувства.
Или такого возбуждения. Я думаю, если бы он хотя бы подышал на мой сосок, я бы кончила.
Но Деклан и близко не приближается к груди. Просто целует меня, снова и снова, всю обратную дорогу в город. Время от времени останавливается, чтобы прошептать мне что-то по-гэльски, губами прижимаясь к моему уху так близко, что могу только слышать то, что он мне говорит. К тому времени, как мы въезжаем в гараж его дома, я схожу с ума от желания.
Пока поднимаемся на лифте на верхний этаж, я снова перекинута через его плечо. С любым другим мужчиной обращение как с багажом свело бы меня с ума. Я бы никогда этого не приняла — пнула бы его в лицо и заставила лизнуть ногу.
Но есть что-то невероятно возбуждающее в том, как большая рука Деклана собственнически лежит на тыльной стороне моего бедра, и в том, как легко он переносит мой вес, и в том, что он не спрашивал разрешения на рукоприкладство. Деклан просто сделал это. Как будто это зависело не от меня. Как будто с этого момента Деклан принимает все решения, нравится мне это или нет.
Боже, помоги мне, мне это нравится. Очень нравится.
Двери лифта раздвигаются. Деклан пересекает пространство жилища. Автоматически включается свет, освещая наш путь по коридору к главной спальне. Никто из нас не произносит ни слова.
Деклан переворачивает меня и бросает на кровать. Я подпрыгиваю на матрасе, затаив дыхание, и смотрю на него широко раскрытыми глазами. Сердцебиение учащается, пока связанные руки подняты над головой.
Деклан смотрит на меня сверху-вниз с твердым подбородком из полуопущенных ресниц, теребя узел галстука.
— Тебе нужно поесть. И принять душ.
Мне требуется мгновение, чтобы перевести дыхание.
— Вообще не это я ожидала от тебя услышать.
— Я собираюсь искупать тебя. Потом накормлю тебя. А потом трахну тебя. Именно в таком порядке. Нет, закрой рот. Никаких разговоров.
Дрожа, я прикусываю губу и смотрю на него снизу-вверх. Он лишь улыбается.
Сначала Деклан сбрасывает галстук на пол. Затем снимает пиджак и отбрасывает его в сторону. Расстегивает белую рубашку, ловко орудуя сильными пальцами, пока не добирается до нижней пуговицы. Затем стаскивает рубашку и стоит там, держа ее в одной руке, пока я изо всех сил пытаюсь сделать еще один вдох.
Этот человек — произведение искусства. Чертовски сексуальный с татуировками, четким абрисом мускулов. Чистое искусство.
Если бы знала, как Деклан выглядит под сшитыми на заказ костюмами от Armani, я, возможно, была бы с ним добрее и раньше. Мне повезло, что я не знала этого раньше, потому что я бы точно растеклась лужицей у его ног.
— Ты пускаешь слюни? — спрашивает Деклан, и его улыбка становится шире. Он наслаждается моим очевидным вожделением и удивлением, но я игнорирую его.
Он весь покрыт татуировками от плеч до обеих рук, по всей груди и прессу, и с кубиками, как у стиральной доски. Там есть розы, черепа и ангельские крылья, кресты и солнечные лучи, пробивающиеся сквозь облака. Я мельком вижу другие библейские мотивы, включая строчку из священного писания, написанную жирными черными чернилами с засечками прямо над его сердцем: «Мне отмщение»13.
И Деклан чертовски подтянут, как будто все, что он делает, — это ест постный белок и тренируется по двенадцать часов в день. У него широкие плечи, широчайшие мышцы сужаются к талии идеальной буквой «V», и почему я только сейчас замечаю, что даже его руки великолепны?
Кто-то должен попросить этого человека быть образчиком для статуй. Такая мужская красота должна быть выставлена в музее.
Пожалуйста, боже, пусть у него будет хороший член. Ни плохого, ни кривого, ни коренастого. Сделай мне одно одолжение, и я снова начну ходить в церковь.
Я перестаю молиться, когда Деклан наклоняется надо мной и кладет руки на матрас по обе стороны от моей головы.
— Моя очередь.
Мистер просовывает палец за расстегнутый ворот моей блузки. Выражение его лица становится задумчивым.
— Я только что вспомнил… ты не просила никаких бюстгальтеров в том списке одежды, который ты мне прислала.
— Ага. Ты просто их не покупал.
— Должно быть, вылетело у меня из головы. Заговоришь еще раз, и я тебя отшлепаю.
Деклан пристально смотрит мне в глаза, пока я переживаю момент экзистенциальной тоски, пытаясь решить, должна ли подчиниться ему и вести себя тихо или разразиться пением национального гимна. Что принесет мне оргазм первым?
Деклан снова улыбается.
— Ах, такое трудное решение. Подожду.
Я улыбаюсь в ответ.
— Принять его было не так уж и сложно.
Деклан переворачивает меня на живот и шлепает. Удары сильные, его ладонь жалит меня прямо сквозь джинсы. Когда он заканчивает, мы оба тяжело дышим. Но я единственная, кто начинает умолять.
— Еще. Пожалуйста. Со спущенными штанами. Очень-очень, пожалуйста.
— Я ценю твое «пожалуйста», но в следующий раз не забудь добавить «сэр».
Я бросаю на него убийственный взгляд через плечо.
— Ты принимаешь наркотики.
— Нет, я — твой похититель. А это моя игра, в которую ты согласилась играть, помнишь?
Не дожидаясь ответа, Деклан переворачивает меня обратно, обеими руками хватает за перед блузки и широко распахивает ее. Пуговицы разлетаются повсюду. Я ахаю от удивления. Некоторое время больше ничего не происходит, потому что Деклан слишком занят тем, что смотрит на меня.
Это мучительно — беспомощно лежать там, не зная, о чем он думает, когда молча смотрит на меня. Я обнажена по пояс, моя рубашка разорвана в клочья, руки вскинуты над головой, а грудь вздымается.
Воздух холодит обнаженную кожу. Лицо горит. Кажется, я не могу сделать достаточно глубокий вдох.
Когда Деклан, наконец, прикасается ко мне, я так возбуждена, что дергаюсь.
— Полегче, — бормочет он, скользя руками по изгибу моей талии. Затем наклоняется надо мной, поставив одно колено на кровать, взгляд у него при этом хищный. После Деклан скользит руками вверх по моей грудной клетке и под груди, обхватывая их и сжимая.
Я выгибаюсь в его руках и сжимаю веки. Когда чувствую, как Деклан горячим ртом обхватывает твердый сосок, издаю тихий стон. Прилив жара между ног заставляет меня беспокойно потирать бедра друг о друга.
— Да, девочка, — шепчет Деклан напротив моей плоти. — Дай мне эту сладость. Дай мне все, что можешь.
Голубоглазик перебирает мои затвердевшие соски, облизывая и посасывая, поклоняясь мне своим ртом. Как раз в тот момент, когда я думаю, что не выдержу больше ни минуты, чтобы снова не начать умолять, Деклан прокладывает мягкими поцелуями дорожку вниз по животу к пупку. Он водит языком по кругу, погружая его внутрь и вынимая наружу, затем расстегивает пуговицу на моих джинсах.
Когда я хнычу, Деклан хихикает. Он расстегивает молнию так медленно, что я чуть не кричу. Он утыкается носом в место над трусиками. Лижет и покусывает меня там, в то же время ритмично пощипывая соски. Затем берет край моих трусиков зубами и тянет за него, проводя им по моему набухшему клитору.
Я выгибаюсь на кровати, запускаю пальцы в его волосы и стону.
Деклан встает, чтобы отвести мои руки назад. Сжимает мои запястья в наручниках одной из своих больших ладоней и смотрит на меня сверху-вниз, пока голубые глаза горят огнем.
— Держи руки над головой. Не двигайся, пока не разрешу.
— Я чувствую здесь какую-то подтему, — говорю я, тяжело дыша.
— Ага. И ты только что купила себе билет еще на одну порку.
— О, черт.
— И еще одну. — Он лишь улыбается. — Но я не позволю тебе кончить, по крайней мере, ни во время одной из них.
Мои глаза расширяются от ужаса. Его улыбка превращается в тихий, довольный смешок.
Деклан стаскивает с моих ног джинсы и сердито отшвыривает их, как будто никогда больше не хочет их видеть. Потом смотрит на меня, лежащую там и дрожащую, и облизывает губы.
Мне до боли хочется почувствовать его язык у себя между ног. До боли хочется почувствовать его внутри себя. Кожа горит, сердце бешено колотится, и я напугана больше, чем когда-либо, потому что со мной никогда такого не происходило.
Я — не из тех девушек, у которых порхают бабочки. Не из тех девушек, которые падают в обморок или умоляют. Я та, кто двигается дальше, пока все не усложнится, не оглядываясь назад, как акула, которая должна продолжать плыть вперед всю жизнь, так как погибнет.
Я — та, кто не падает. Кто ничего не чувствует. Кто ни к кому не привязывается.
Никогда.
Что еще хуже, Деклан видит, как я борюсь с собой. Он ложится на меня сверху, распределяя вес между моими раздвинутыми ногами, и обхватывает мою голову руками. Глядя мне в глаза, он говорит хриплым голосом:
— Со мной ты в безопасности. Ты можешь ослабить свою бдительность. Я поймаю тебя, если тебе нужно будет упасть.
Его слова ранят, как нож, вонзенный в сердце.
Я поворачиваю голову, тяжело втягиваю воздух и закрываю глаза. Деклан прижимается губами к моему уху и шепчет:
— Ты не сможешь спрятаться от меня. Я тебя вижу. Вижу, какая ты странная и чудесная, моя маленькая львица.
— Я не маленькая и не твоя, — произношу я дрожащим голосом.
— Да, моя, хотя бы на сегодня. Со всем остальным мы разберемся утром. — Затем целует меня крепко и требовательно. Такое чувство, что Деклан претендует на что-то.
Когда я уверена, что больше ни секундой не смогу сдерживать эмоции, нарастающие в груди, он прерывает поцелуй, подхватывает меня на руки и несет в ванную.
23ДЕКЛАН
Я ставлю Слоан рядом с душем, приказывая, чтобы она оставалась там, куда я ее поставил, затем достаю ножницы из одного из ящиков под раковиной, чтобы срезать остатки разорванной рубашки с запястий и наручников, затем откладываю ножницы в сторон