ебя…
— Сотни. Как минимум.
— …и я буду для тебя всего лишь далеким воспоминанием. Но я все равно буду пытаться стереть твое лицо, твой вкус и твой сладкий голос из памяти через пятьдесят лет, потому что я уже знаю, что ничто другое никогда не сможет сравниться с тобой. Ничто и никто никогда не приблизится к тебе.
Сердце наполняется теплом. Я медленно вдыхаю, чувствуя, как его слова проникают мне под кожу и оседают в костном мозге.
— Не уверена, что тебе осталось жить пятьдесят лет, старина, — говорю дрожащим голосом.
— Нет, если буду проводить гораздо больше времени в твоей компании, чертовка.
Деклан берет мое лицо в ладони и глубоко целует, позволяя почувствовать все, что чувствует он. Затем снова переворачивается, так что оказывается лежащим на спине, а я оказываюсь в его сильных руках, прижимаясь щекой к груди, слушая, как колотится его сердце.
Мы лежим так долго, пока эмоции, разрастающиеся внутри моего тела, не становятся слишком невыносимыми.
— Последняя крупица честности.
Он издает стон.
— Не знаю, смогу ли я это вынести.
— Ты сильнее, чем думаешь. Итак, вот оно. Я никогда тебя не забуду. И я никогда не буду называть другого мужчину «сэр». Даже если кто-нибудь попросит меня об этом — чего они не сделают, я слишком пугающая, — это слово всегда будет принадлежать тебе и только тебе. Никому больше.
Его выдох — это большой, внезапный выброс воздуха.
— Черт возьми. Не знаю, смеяться мне, расцеловать тебя или выпрыгнуть из ближайшего окна.
— Ты можешь решить позже. А пока, почему бы тебе просто не приготовить мне что-нибудь поесть? Я бы с удовольствием съела салат.
— Ни один здравомыслящий человек не мечтает о салате.
— Кто сказал, что я в своем уме? Очевидно, что это не так. Я лежу здесь с пожилым гангстером, который похитил меня и чье представление о романтике сводится к тому, что он называет меня верблюдицей.
— Сколько раз ты использовала тезаурус14 для поиска альтернативных вариантов к слову «старый»?
— Ни разу. Я просто сидела и смотрела на тебя, когда проснулась в твоем самолете после того, как ты впервые похитил меня, и составила список в голове.
— Очень забавно. Сорок два — это еще не старость.
— Нет, если ты черепаха. Или гигантская секвойя. Или одна из тех стеклянных губок в Восточно-Китайском море, которые могут дожить до десяти тысяч лет. Но по человеческим меркам ты уже более чем наполовину мертв.
Деклан лишь смеется.
— Мы только что занимались любовью, а ты говоришь мне, что я более чем наполовину мертв? И ты обвиняешь меня в том, что я не романтичен.
Занимались любовью.
Не трахались, не занимались сексом или какими-либо другими менее очаровательными вариантами. Занимались любовью.
Я не буду называть эту эмоцию. В любом случае, сомневаюсь, что для ее обозначения найдется подходящее слово.
Деклан снимает с меня наручники ровно настолько, чтобы одеть меня в одну из своих белых рубашек на пуговицах, затем снова надевает на меня наручники и натягивает пару черных джинсов. Босой и с обнаженной грудью, Деклан ведет меня на кухню, сажает меня на табурет у огромного мраморного островка и целует в лоб.
Затем начинает рыться в своем огромном холодильнике в поисках чего-нибудь, чем можно меня покормить.
Я наблюдаю за ним, восхищаясь шедевром архитектуры, который находится у него за спиной.
— Как часто ты занимаешься спортом?
— Ежедневно. Ветчина?
Он держит в руках пластиковый пакет с мясными деликатесами.
— Она со вкусом салата?
— Нет.
— Вот именно.
Деклан смотрит на меня через плечо.
— Ты — вегетарианка?
— А что ты узнал, проведя проверку в отношении меня?
— Много разных вещей, ни одна из которых не касалась твоей диеты. Так ты — вегетарианка?
— Нет. Я просто очень люблю овощи. Раньше я ела много вредной пищи, но я привела в порядок свой рацион. Сейчас чувствую себя намного лучше. Разве ты не купил мне кучу зелени, когда только приехала сюда?
Деклан поворачивается обратно к холодильнику, кладет ветчину обратно в ящик и открывает другой. Уставившись в него, Деклан вздыхает.
— Ага. Я надеялся, что она каким-то образом испарилась, пока ты была в больнице.
— Я могла бы приготовить тебе что-нибудь, если хочешь. Обещаю, ты подумаешь, что это вкусно.
Когда Деклан снова смотрит на меня через плечо, на его лице отражается сомнение.
— Ладно, может, и не очень вкусно. По крайней мере, съедобно. Я посыплю блюдо большим количеством картофельных чипсов M&Ms и Lay's. Это должно тебя осчастливить.
— Я не ем эту гадость. Я храню их для Кирана. Он любит сладкое. И соленое. И жареное. В принципе, все, что доктор не хотел бы, чтобы человек включал в свой рацион.
— Неудивительно, что Киран посмотрел на мой поднос так, словно его вот-вот стошнит.
Деклан хихикает.
— Это не помешало ему попытаться убедить меня, что я обязан пустить тебя на кухню, чтобы ты могла приготовить порцию корма для кроликов для него и моих парней.
— В этом моя суперсила. Кстати, о парнях, где все?
Деклан отворачивается от холодильника с кучей овощей в пакетиках. Он позволяет двери захлопнуться и ставит все на стойку напротив меня. Достав из ящика разделочную доску и нож, он говорит:
— Внизу.
— Что там внизу? — спрашиваю я.
Деклан замирает с ножом, зависшим над огурцом.
— У входа в здание.
Типа Киран — телохранитель. Он работает телохранителем.
— Киран когда-нибудь возвращается домой?
— Парни работают посменно. Я не держу их прикованными, — с лукавой ухмылкой он нарезает огурец ломтиками.
— Ах. Я знаю, что ты тут делал. Умный гангстер.
— Я такой и есть.
Его ухмылка исчезает, сменяясь недовольным выражением лица. Деклан понижает голос:
— За исключением тех случаев, когда это касается тебя.
Я так же тихо говорю ему:
— Да, мне знакомо это чувство.
Наши взгляды пересекаются. В его взгляде есть что-то такое неприкрытое. Грубое и одновременно несчастное.
— О чем ты сейчас думаешь?
— Я думаю… — Деклан замолкает, и молчит достаточно долго, переводя взгляд на нож в своей руке, как будто не знает, как он туда попал. И продолжает нарезать огурец.
— Приятно, что в моем доме есть женщина. Не то чтобы я забыл, что ты действительно Дерг Ду15, но для простоты я буду называть тебя женщиной.
— Что такое «Дерг Ду»? Держу пари, что-нибудь супермилое.
— Она — ирландская женщина-демон, которая соблазняет мужчин и высасывает из них кровь.
— Кровь? Фу. Я бы предпочла лишать их воли к жизни. — Когда Деклан поднимает на меня взгляд, я ухмыляюсь. — Продолжай. Это уловка.
Когда Деклан не заглатывает наживку, отчего я оскорбляюсь, понимаю, что что-то не так. Я мысленно возвращаюсь к тому, что он сказал минуту назад о том, что в его доме есть женщина.
Значит ли это, что обычно в его доме не бывает женщин? Хотя я несу ему ужасную белеберду о том, что он старый, это чушь собачья. Этот мужчина настолько сексуален и горяч, насколько это возможно. Красивый, мужественный и прямо-таки пышет сексом. С толстяком в штанах, в придачу. Не может быть, чтобы он не купался в женском внимании.
Почем вдруг у меня резко скрутило низ живота?
Только не говорите мне, что это ревность. Я никогда больше не смогу посмотреть себе в глаза в отражении в зеркале.
— Мы все еще придерживаемся принципа честности?
— Ты же знаешь, что да. Но если ты собираешься обрушить на меня еще одну из своих речей о Гранд-Каньоне, дай мне знать, и я первым отложу нож. Не хочу случайно покончить с собой, когда упаду на него, рыдая.
Деклан возвращается к нарезке.
— Ха. Ты не из тех, кто рыдает. Держу пари, если бы ты попытался заплакать, это выглядело бы так, будто у тебя запор. Ты знаешь. Как обычно.
Теперь он старается не смеяться, и от этого я чувствую себя намного лучше. Мне не нравится, когда он несчастен.
Чувак, я бы с удовольствием отхлестала себя по щекам.
— Отлично. Шутки в сторону. — Я делаю вдох и смотрю вниз на руки. — Знаю, что продолжаю твердить, что ты мне не нравишься. Я не хочу и не должна этого делать, но делаю. Я имею в виду, когда ты не ведешь себя как придурок.
Деклан ничего не говорит. Я не осмеливаюсь поднять на него глаза. Просто делаю еще один вдох и продолжаю.
— Я говорю тебе это потому, что мне никогда не нравились мужчины. Это звучало неправильно. Я — не мужененавистница. Просто думаю, что мужчины — это приятное развлечение. Если остальная часть моей жизни — это основное блюдо, то мужчины — это десерт. Приятные, незапоминающиеся угощения. Это осознанный выбор, основанный на некоторых плохих вещах, которые произошли со мной, и долгое время прекрасно работал. Защитил меня. До тебя.
Когда я поднимаю взгляд, он смотрит на меня в полной неподвижности, на его лице выражение глубокой сосредоточенности. Этот мускул на его челюсти напрягается. Деклан сжимает нож так, словно собирается вонзить его кому-то в грудь.
Удерживая его взгляд, я тихо признаюсь:
— Думаю, мы с тобой похожи. Думаю, у нас обоих есть секреты, и эти секреты сделали нас теми, кто мы есть. Думаю, именно поэтому я чувствую себя по-другому. И почему это так опасно. Поэтому собираюсь сказать это с полным осознанием того, что это может прозвучать нелепо, но я хочу, чтобы ты пообещал мне, что не задержишь меня здесь слишком долго.
Грубым голосом Деклан говорит:
— Почему бы, собственно, мне этого не сделать?
— Потому что ты кажешься мне зыбучим песком, а я уже тону.
Деклан медленно опускает нож.
— Я думал, что ты ощущаешь себя со мной как в Гранд-каньоне.
— Ты ощущаешься для меня и тем, и другим. Что еще хуже. Ты — Гранд-каньон, заполненный зыбучими песками.
После напряженной паузы Деклан говорит:
— Итак, теперь ты знаешь, что я чувствую. За исключением того, что зыбучие пески в моем Гранд-каньоне пропитаны ядом и в них плавают акулы-людоеды.