— А вот здесь следует рассказать подробнее о начале сближения курсанта Салеха с подполковником Сарваром… Не ленись, вспоминай, вспоминай, дружище, — подбадривает меня Ахмад.
С некоторых пор я ощущаю своим затылком пристальный, изучающий взгляд черных глаз. На стрельбищах, в казарме, во время игры в баскетбол — везде и всюду кто-то измерял мой рост с ног до головы, взвешивал тяжесть тела, следил за каждым шагом, куда бы я ни пошел. Но стоит оглянуться назад — одна неуклюжая собственная тень. Возможно, это кто-нибудь из ребят по своей инициативе установил за мной неотступное наблюдение… Было бы просто обидно. Впрочем, обижаться в таких случаях не стоит. Все логично, все правильно. Командованию курсов стало известно, что курсант первой роты Салех начал неодобрительно отзываться о некоторых военных чинах армии, правительства и даже членах Политбюро НДПА. При неожиданной проверке личных вещей курсантов в казарме у меня была обнаружена антиправительственная листовка, призывающая к свержению существующего строя как власти безбожников и сатаны. Меня должны были принимать кандидатом в члены партии, но мое заявление даже не стали рассматривать на заседании партийного бюро. Три человека, которые рекомендовали меня в партию, поспешно отобрали у меня рекомендации. От начальника курсов получил строгое предупреждение, что если я буду продолжать поддерживать контрреволюционные настроения, немедленно отчислит с курсов и отдаст под трибунал… Пришлось на время притихнуть, затаиться и ждать… ждать встречи с тем, кто столь упорно ходит по моим пятам.
— Он обязательно должен тебя найти, обязательно! — говорит Ахмад. — Надо ждать, заставить его поверить, доказать, что ты не играешь, не заманиваешь в капкан, а идешь к нему навстречу по идейным соображениям, как враг существующего строя.
…В ту ночь я стоял часовым на посту у продовольственного склада. Была она беззвездная, темная, хоть глаз коли — ничего не видно. И тишина такая, что как ни бодрись, а в сон клонит, поневоле начинаешь клевать носом.
Вдруг где-то, кажется, ветка хрустнула. Насторожился, слышу, кто-то крадется вдоль кустов акации. Вскидываю автомат, кричу громко и строго:
— Стой! Кто идет?
— Свои, свои, Салех! — доносится в ответ из темноты.
— Пароль! Не подходи, стрелять буду!
— Да это я… Подполковник Сарвар!
Знаю, что подполковник сегодня старший дежурный по курсам. А что, если это душман к складу пробирается?
Действую, как и положено: даю предупредительный выстрел вверх, командую:
— Ложись!
— Вы что, с ума сошли? Прекратите безобразие!
Теперь сомнений нет, это голос действительно подполковника Сарвара. Но почему он не называет пароля? Решил проверить меня, как часового? Ну ладно. Сейчас покажу, как я службу знаю, по всем пунктам караульного устава.
— Ложись! — еще громче кричу в темноту. — Ложись! А не то из тебя решето сделаю!
И для убедительности своих слов пускаю длинную очередь в небо. Подполковник не то что лег, а со всего размаху зарылся носом в землю…
На выстрелы примчался начальник караула с двумя курсантами. Осветил подполковника лучом карманного фонаря, помог ему встать на ноги и ну давай меня ругать самыми последними словами.
— Отставить! — остановил Сарвар карнача. — Я проводил проверку. Курсант Салех действовал по уставу! Как старший дежурный по курсам объявляю ему благодарность!
Подполковнику Сарвару едва перевалило за сорок. Окончил военное училище в Лондоне, служил в афганской армии при короле и Дауде. На наших офицерских курсах он читал лекции и проводил практические занятия по тактике. Свое дело подполковник знал мастерски. Даже самый, казалось, сухой материал умел преподнести интересно, иллюстрируя примерами из истории войн разных стран и разных времен. На практических занятиях учил думать и действовать самостоятельно, без подсказок и ожидания указаний «сверху». При этом не забывал упомянуть любимое изречение:
— Не высокая фуражка, а ум делает честь офицеру!
Меня на занятиях хвалил, нравились командирские решения учебного боя.
— Из вас, Салех, толк выйдет. Есть офицерская хватка!
К утру, когда я сменился с караула, подполковник пригласил меня в дежурную офицерскую комнату пить чай за компанию… Это был неслыханный демократизм с его стороны, первое сближение с человеком, который и решил всю мою дальнейшую судьбу…
Через несколько месяцев там, за рубежом родины, на стол руководителя разведцентра ляжет очередная шифровка из Кабула.
«…Пешавар… Срочно… Раджабу… После тщательного изучения остановился на кандидатуре курсанта Салеха, бывшего узника Пули-Чархи, происхождением из бедных крестьян, жадного к деньгам и чинам. Первые встречи и беседы прошли успешно. Начинаю испытание кровью… Седой».
— Следует заметить, что с первым заданием кандидат в будущие агенты одной из империалистических держав справился не совсем точно, — вносит свои коррективы в мой рассказ Ахмад.
Хорошо ему рассуждать, что точно, что не точно. А у меня тогда не было времени на осмысление. Нет, это не приказ, а страшная изуверская пытка своей жертвы, загнанной в умело расставленные силки. Я должен был ликвидировать одного из руководителей контрразведки нашей армии.
Помолчав немного и глядя мне в глаза, Седой назвал его имя и фамилию.
— Так это же мой лучший друг! — невольно вырвалось у меня.
Подполковник не удивился, только вздохнул и тут же пояснил с откровенным цинизмом:
— Мы учли это обстоятельство, Салех. Именно на этом и построен план операции. Он ваш старый друг по подпольной работе и участию в революции. Вы встретитесь запросто, без всяких формальностей. Следовательно, вам же легче и выполнить задание центра, — разъяснял, как на занятиях, подполковник Сарвар. Для него, видимо, подобное убийство — дело привычное. Центр приказал — значит надо действовать, убивать всех, кто по другую сторону перевала. Убивать, если таковым окажется даже близкий тебе человек.
— Ничего не поделаешь… Одним словом, борьба, — говорит Сарвар.
Он дьявольски спокоен, а я чувствую, как прилипла рубашка к спине, испарина выступает на лбу. Сарвар заметил мое состояние, ехидно улыбается.
— Господину Салеху не по душе наше боевое задание? Нервы сдают?
Нагнулся к самому моему лицу, сверлит своими хитрыми глазами. Ему очень хочется до конца понять, с кем он имеет дело.
— Ну так как, согласны?
Умом я понимаю, что надо соглашаться. Иначе нельзя, иначе не имею права.
— А если я откажусь, что тогда?
— Все просто… Тогда вас ликвидируют другие… и немедленно… Свои ошибки я привык исправлять сам.
И неожиданно я почувствовал, как в мой живот уперся жесткий ствол его пистолета. Мы были одни на пустом полигоне. Смеркалось, с гор потянул спасительный свежий ветерок. Я смахнул пот с лица и сказал негромко, но твердо:
— Согласен!
…Я стрелял с близкого расстояния в своего друга в глухом переулочке в конце Грязного базара. Видел своими глазами, как он упал. Не мешкая, помчался прочь, подальше от своей жертвы. За углом меня ждало спасительное такси.
— Ты и здесь допустил ошибку, — критикует мои действия Ахмад. — Не надо было так подробно все рассказывать Седому. Он из окна чайханы все видел как на ладони. Сам по достоинству оценил твою дерзость и хладнокровие… А ты краски сгустил, приврал, наговорил того, чего не было. Выдумал о погоне, стрельбе за спиной. И Седому пришлось, не оставалось ничего делать, как устроить будущему агенту новое испытание. Была проверка кровью, а теперь огнем.
…Прежде чем уйти за кордон, мне предстояло организовать взрыв гарнизонного склада боеприпасов.
Я дождался, когда в небо взметнулась огненная лава, заходила под ногами земля, как при землетрясении, ахнул и поднял на ноги грозовой раскат весь сонный Кабул.
Задание подполковника Сарвара по кличке Седой было выполнено…
«Срочно… Центр… Салех успешно организовал взрыв гарнизонного склада боеприпасов. Повторные проверки, участие в боевых операциях полностью подтверждают преданность нашему делу нового агента. Согласно указанию Салех направляется в ваше распоряжение. Седой».
ГЛАВА XII
Я словно тот, кто на лихом коне
Несется вскачь по золотой стерне.
Как птица, выпорхнувшая из клетки,
Летит скакун. Куда? К какой стране?
Перевалив через горные цепи Гиндукуша, навстречу мне шагала весна. Дружная, буйная, расстилая на своем пути зеленый ковер сочных трав вперемежку с островами ярких, слепящих глаза маков. В долинах уже цвел миндаль, в белом наряде, расправив свои плечи, стояли яблони. Парила по утрам земля, тронутая первой бороздой легкого омача. Весна шла дальше на север, а я держал свой путь к югу.
Иду вместе с небольшим караваном кочевников, ухожу от солнца в узкое сырое ущелье. По нынешним временам лучше выбирать нехоженые тропы, чем кланяться пулям душманов на старых караванных путях. Неспокойно и тревожно сегодня в наших горах, вспыхивает перестрелка, идут настоящие бои между солдатами республики и отрядами мятежников.
Стрельба стрельбой, а кочевник остается кочевником. Пришло время перегонять скот на летние пастбища, и пошли, запылили большие и малые караваны, тронулась в дорогу многонациональная семья Афганистана. Как трудно пересчитать звезды на небе, так сложно пересчитать всех, кто населяет эту древнюю землю. Пуштуны, таджики, узбеки, хозарейцы, туркмены, джемшиды, белуджи, чар-аймаки, нуристанцы и другие.
У нас еще сохранилось деление на племена и роды. Среди крупнейших племенных объединений выделяются дуррани и гильзаи. Дуррани живут в Кандагарской и Гератской провинциях, а также в Фарахской области. Это племя делится на две ветви — зирак и панджпай. По реке Гильменд располагается племя нурзаи. А по северным склонам хребта Спингар живет большое племя шинвари. Моманды облюбовали себе долину реки Кунар, мангалы расселились в районе Хоста. Я иду в караване нуристанцев. Это жители высоких гор юго-восточного Афганистана. Их немного, не более ста тысяч человек,