92. Главное отличие между шахом и аятоллами, свергшими его, состоит в том, что шах был намного лучше в деле продвижения к этой амбициозной цели. Он умело использовал «холодную войну» для того, чтобы убедить Запад признать стратегическое превосходство Ирана в районе Персидского залива и дать ему всю ядерную технологию и научно-технические знания, которые он мог бы приобрести за значительные богатства, получаемые им от продажи нефти.
Стремление Ирана обладать средствами ядерного сдерживания сегодня во многом зависит от его представлений о требованиях в области безопасности в этом регионе. Главная стратегическая угроза Ирану в ближнем зарубежье исходит от военного присутствия США, которое намного сильнее иранской военной мощи и не дает ему возможности удовлетворить свои гегемонистские амбиции. Тегеран хочет, чтобы США ушли из Персидского залива, – тогда иранское государство смогло бы беспрепятственно править в регионе, выстроив все государства Персидского залива (которые сейчас опираются на американскую военную мощь) по струнке.
Ведущий немецкий журналист рассказывал мне, что в 1974 году в конце своего интервью с шахом он упомянул, что направляется в Абу-Даби. «Когда самолет будет по другую сторону Персидского залива, – сказал ему на это шах, – я хочу, чтобы вы посмотрели в иллюминатор. Вы увидите четкие черные окружности, хорошо заметные на золотом песке пустыни. Тонкая черная линия выдается из каждого круга, соединяя его со следующим кругом, расположенным далее по этой территории. Цепь растянута на километры. Это остатки древней иранской ирригационной системы (канат). Места, где проходят круги и линии, – это иранская территория».
Шах не имел в виду в буквальном смысле слова вторгаться в Абу-Даби так, как это сделал Саддам Хуссейн, который вторгся в Кувейт в 1990 году (хотя Иран все-таки отвоевал три острова в Персидском заливе у ОАЭ в 1974 году). Но он все же действительно имел в виду, что Иран рассматривает Персидский залив как естественную зону своего влияния, установленную еще тысячу лет назад. Такой подход фундаментального национализма коренится в представлении Исламской республики относительно данного региона. Клерикальный режим не использует лексику времен славы персидских империй, но тем не менее он верит в эти времена великолепия. Иран думает о Персидском заливе как о «ближнем зарубежье». И точно так же, как Россия, Китай и Индия (которая десятилетиями обвиняла Америку в том, что та помогала Пакистану оказывать сопротивление гегемонии Индии) выступают против американской защиты их меньших соседей, Иран рассматривает присутствие США в Персидском заливе как препятствие для своих великодержавных амбиций. Именно по этой причине Иран подкрепляет свои заявления о решении ядерного кризиса требованиями проведения переговоров о «региональной безопасности», под которым понимается роль Ирана в Персидском заливе.
Ядерный потенциал в сочетании с уходом США из Персидского залива будет способствовать реализации Ираном своих внешнеполитических амбиций, которые он лелеял еще со времен 1971 года, когда уход Великобритании из района Залива впервые дал Ирану возможность представить себе этот район своей сферой влияния.
У Ирана есть еще и более широкие намерения распространить влияние на весь Ближний Восток. До исламской революции Иран рассматривал арабский мир как враждебную территорию. Могли возникать некие союзы по расчету с Египтом, Иорданией или Саудовской Аравией, но иранцы не входили в зараженный страшным национализмом арабский мир. Шах не видел смысла в стремлении добиваться регионального лидерства.
Но Хомейни полагал, что иранцы могли бы возглавить арабов, хотя бы во имя ислама. С 1979 года Исламская республика пролила много крови и потратила много средств для того, чтобы ее влияние стало заметным вплоть до берегов Средиземного моря. И все же шиитская вера Ирана отделяет его от арабского мира, в котором господствует преимущественно суннитская ветвь ислама и в котором шиитское меньшинство часто ненавидят и даже презирают. Чем больше Иран добивается исламского единства, тем больше арабы сопротивляются, мобилизуя на эти цели приверженцев суннизма93.
Ирану необходимо было укреплять свое влияние через места компактного проживания шиитов в арабском мире – в Бахрейне, Ираке, Ливане и Сирии. Там, где шииты могли держать власть в своих руках – через Хезболлу в Ливане, совместно с алавитами (они близки к шиизму и Ирану) в Сирии и в рамках правительства постсаддамского Ирака, – Иран мог реализовать свою цель.
Самых больших успехов Иран добился, играя на карте «извечного» исламского дела: Израиль и палестинцы. Хомейни всегда ратовал за стратегию, заключающуюся в том, что Иран был больше арабским, чем сами арабы, что означало напряжение всех сил для противостояния Израилю. Иран мог и должен был возглавить арабов против Израиля, как полагали Хомейни и его преемники, поскольку успех в этом деле поможет завоевать умы и души арабов и убедить их в значимости руководства со стороны Ирана. Наибольшего успеха эта стратегия достигла, когда отрицавший холокост президент Ахмадинежад приобрел статус рок-звезды на арабской улице благодаря своим риторическим нападкам на Израиль. Он не упускал ни одной возможности для того, чтобы призвать к уничтожению еврейского государства и поддержать силы тех в арабском мире, кто отрицает Израиль.
Но благосклонность со стороны арабов оказалась непостоянной. Когда мятеж против режима Ассада в Сирии вылился в слабо прикрытую поножовщину в 2011 году, арабский мир прекратил аплодировать Ирану за противостояние Израилю и стал осуждать пришлых персидских шиитов за то, что они насаждали режим меньшинства алавитов в населенной преимущественно суннитами Сирии.
Проблема подпитки этого регионального колебания в сторону Ирана частично заключается в том, что политические амбиции не имеют экономической базы. У Ирана нет силы чековой книжки, которая есть у Катара или Саудовской Аравии, или торговой мускулатуры Турции. Исламское единство и антиизраильская настроенность – этим Иран и ограничивается. Они не могут создать нечто, основанное на взаимозависимости, что связывает страны и дает подлинное и долгосрочное влияние. Заколдованный круг состоит в том, что чем больше Иран пытается завоевать влияние в арабском мире, особенно путем нападок на Израиль, тем сильнее становится его международная изоляция, что, соответственно, подрывает его экономику.
Ядерный потенциал отсюда во многом представляется путем решения этих проблем. С его помощью отражается американское вмешательство и подкрепляются иранские притязания на ведение настоящей войны против Израиля. По оценкам Тегерана, ядерный потенциал устрашит арабов и компенсирует экономическую слабость Ирана.
Исламская республика впервые вытащила из архива ядерную программу шаха, когда возникло беспокойство по поводу вероятности возобновления Саддамом Хусейном войны против Ирана с возможным применением химического оружия. Запад не стал бы на его пути; только надежное средство сдерживания могло убедить Саддама отказаться от такого дикого поступка94. Саддам уже на том свете, однако стратегическая угроза Ирану остается. По данным Стокгольмского исследовательского института международного мира, в 2011 году Иран израсходовал восемь миллиарда долларов (2 % ВВП) на военные закупки. В том же году Саудовская Аравия потратила в шесть с лишним раз больше (43 миллиарда долларов, или 11,2 % ВВП), Объединенные Арабские Эмираты – почти вдвое больше (15,7 миллиарда долларов, или 7,3 % ВВП), а Израиль выделил в полтора раза больше (13 миллиардов долларов, или 6,3 % ВВП). Диспропорция заключается не только в сумме потраченных долларов; региональные противники Ирана обладают оружием, которое превосходит его с технической точки зрения и является более передовым.
Установленные сразу после революции 1979 года международные санкции стоили Ирану доступа к самым последним военным технологиям. Военно-воздушные силы Ирана, например, безнадежно устарели. В их основе преимущественно старые «Коты», специализированные палубные перехватчики F-14 (самолет получил известность после выхода фильма с участием Тома Круза «Лучший стрелок») и F-4 «Фантомы», которые шах закупил у Соединенных Штатов несколько десятилетий назад. И Иран не в состоянии будет перекрыть растущую пропасть в обозримом будущем. А урок двух войн в Заливе очевиден: армии и вооружения на Ближнем Востоке не составят конкуренции тем силам, которые могут бросить в этот район Соединенные Штаты и другие западные армии.
Ядерный потенциал – это удобный ускоренный путь, дорожка бедняка к стратегическому паритету. Иран уяснил уроки «холодной войны». У Советского Союза было больше танков и солдат в европейской части страны, но это почти ничего не значило. Ядерный арсенал Америки создавал баланс сил и удерживал Красную Армию от нападения на Западную Европу.
Ядерная программа составляет сердцевину стратегии выживания иранского режима. Атом способен сделать любую диктатуру неприкасаемой (хотя он и не спас Советский Союз) – такое представление царило в умах правителей Ирана, продвигавших реализацию своей ядерной программы, несмотря на международные возражения последнего десятилетия95. В 2003 году в Иране все понимали, что большая разница между Северной Кореей и Ираком состояла в том, что у Ким Чен Ира было атомное оружие, а у Саддама – нет. И давайте не будем забывать, что именно после провала попытки в Заливе Свиней сменить режим Фидель Кастро предложил Советскому Союзу разместить ядерные ракеты на кубинской земле. Кроме того, именно из-за поведения Америки в отношении Индии и Пакистана эти две страны стали ядерными – по большей части из-за постигшего их разочарования. После десятилетий возражений против индийского ядерного оружия администрация Буша сменила курс и подписала договор с Индией о сотрудничестве в использовании атомной энергии в мирных целях, доказывая тем самым, что со временем все будет забыто и когда-то незаконная ядерная программа станет приемлемой и законной. Тем временем ядерное оружие Пакистана вызвало громаднейшую озабоченность Запада в связи с вопросами стабильности в этой беспокойной стране. Западные правительства жаловались на плохое поведение Пакистана, но продолжали вливать миллиарды долларов в бездонную бочку его экономики для того, чтобы иметь гарантии, что она не рухнет в хаос и не окажется ввергнутой в пучину экстремизма. Иран извлекает из этих случаев урок, который заключается в том, что «прощение получить легче, чем разрешение». Пусть Персия станет ядерной, и мир приспособится к новой реальности.