И Турция, и Бразилия были очень заинтересованы в снятии санкций ООН и конгресса. В 2009 году Бразилия имела объем торговли с Ираном в размере двух миллиардов долларов США, и она надеялась значительно увеличить эту цифру. Турецкие компании тоже активно заняты в строительном бизнесе, пищевой промышленности, производстве потребительских товаров, туризме, сфере телекоммуникаций и энергетике в Иране. Ни Бразилия, ни Турция не хотели бы прекращения этих связей. Сделка могла бы отменить санкции.
Давутоглу объединил усилия с бразильским министром иностранных дел Цельсо Аморимом с тем, чтобы пересмотреть заключение сделки с Ираном. Вашингтону с самого начала не понравилось это вмешательство, и он попытался убедить Эрдогана и Лула отказаться от этой идеи. Но позднее Обама написал Эрдогану, выказав поддержку турецким и бразильским усилиям как заслуживающей внимания инициативе, которая могла бы снять опасения международного сообщества. Он даже предложил, что иранский низкообогащенный уран мог бы оставаться «в доверительном управлении» в Турции, пока высокообогащенные топливные таблетки находились бы в руках Ирана123. Это демонстрировало высшую степень вовлеченности в турецко-бразильские усилия и готовность к компромиссу с целью достижения их успеха. То был хороший пример стратегии «руководства со стороны», которая станет отличительным признаком внешней политики Обамы. Турция расценила послание как зеленый свет в плане ускоренного продвижения в переговорах.
В самом Иране тем временем отношение к идее заключения обменной сделки стало меняться. Причина заключалась в Ахмадинежаде. С ноября 2009 года по май 2010-го он объездил всю страну, объясняя суть сделки и ее пользу для Ирана. Чем больше иранцев слышало его доводы, тем быстрее стало остывать сопротивление, которое погубило эту сделку. И то, что Иран в конечном счете подписал обменную сделку при открытой поддержке со стороны парламента, стало для Ахмадинежада победой внутри страны124.
Эрдоган и Лула отправились в Тегеран в мае 2010 года и через два дня интенсивных переговоров подготовили договоренность. Тегеранская декларация – это первый документ, когда-либо подписанный Ираном конкретно по ядерной проблеме125. Суть сделки заключалась в обмене 1200 килограммов низкообогащенного урана на 120 килограммов ядерного топлива, обогащенного примерно на 20 %.
Эрдоган и Лула думали, что они совершили чудо, но Вашингтон отверг эту сделку, рассудив, что Иран получал здесь слишком много, а давал в ответ слишком мало. Хотя данная цифра – 1200 килограммов низкообогащенного урана – содержалась и в послании Обамы, Вашингтон теперь утверждал, что Иран получал гораздо больше, чем это количество, а передача 1200 килограммов не сможет помочь надежно проконтролировать продвижение Ирана к атомной бомбе в отличие от санкций, на которых в свое время настаивалось в Женеве.
Реальность же состояла в том, что Вашингтон никогда не рассчитывал на то, что Бразилия и Турция добьются договоренности с Тегераном – Обама одобрил их усилия, ожидая, что они потерпят неудачу и тем самым вопрос о санкциях встанет еще острее. А теперь эти две новых продвинутых страны подрывали дело с санкциями. Вашингтон приложил слишком много усилий в сколачивании международной поддержки санкций – особенно в деле подключения России и Китая – для того, чтобы сейчас менять курс. Санкции стали самоцелью, а не средством получения дипломатического решения. Как ни парадоксально, Тегеранская декларация стала возможной именно благодаря серьезности угрозы санкций – Турция и Бразилия опасались, что они нанесут ущерб их деловым связям. Ее можно было бы рекламировать как победный удар дуплетом в пользу политики «двух дорожек»: одна лишь угроза санкций произвела реальный позитивный эффект! Вашингтон мог бы вновь возвращаться за стол переговоров и использовать угрозу дальнейших санкций для того, чтобы нарастить усилия на основе Тегеранской декларации и позволить сработать дипломатической дорожке.
Вместо этого администрация Обамы дала понять, что она на самом деле не очень-то была заинтересована в дипломатическом решении; ей нужны были только санкции. Она хотела, чтобы дипломатия сделала попытку что-то предпринять, но потерпела поражение; она не была готова или не хотела иметь дела, рассчитанные на успех. Белый дом полагал, что с политической точки зрения санкции безопаснее. Следовать бразильско-турецкому прорыву было бы рискованно, и это потребовало бы вложения политического капитала: можно было предположить, что Израиль, Европа, конгресс США и арабские государства – все выкажут свое недовольство. А с санкциями было легче. И они получили бы хорошую реакцию дома.
Израиль никогда не поддерживал дипломатию и рассматривал вмешательство Бразилии и Турции как опасный уход от действительности. Один высокопоставленный турецкий чиновник сказал мне, что нападение Израиля на турецкую флотилию, несущую помощь палестинцам в секторе Газа в мае 2010 года в нарушение израильской морской блокады, было преднамеренным шагом в отношении действий Турции, предупреждением Анкаре не вмешиваться в дела Ирана. Турция поняла это предупреждение, однако нападение разожгло турецкое общественное мнение и омрачило турецко-израильские отношения.
Франция также преуменьшила значение бразильско-турецкой договоренности, заявив, что следует продолжить голосование в ООН по санкциям. В целом европейцы были не в восторге от того, что Бразилия с Турцией их обошли. Обе страны за несколько месяцев проделали то, что европейские державы готовили шесть лет. Они были только рады, что со сделкой наконец покончено.
Россия и Китай также были недовольны. Обе страны были щедро вознаграждены за согласие на санкции и не желали отказываться от всего этого, потому что Бразилия и Турция совершили прорыв. Москва и Пекин также хотели проучить Тегеран: не стоит игнорировать нас. Россия и Китай получали выгоды от того, что занимали позицию между Ираном и Америкой, продавая свою благосклонность обеим сторонам и получая выгоду от тупиковой ситуации. У них не было никакого желания наблюдать за тем, как Бразилия и Турция убивают их дойную корову.
В частности, Россия очень остро реагирует на вызовы, бросаемые ее статусу великой державы. Для Москвы предположение Турции и Бразилии о равном статусе в урегулировании международного кризиса выглядело как вызов. Голос России за резолюцию по санкциям в ООН как бы ставил Турцию и Бразилию на место.
Накануне голосования в ООН Вашингтон попытался убедить Турцию и Бразилию отказаться от голосования по резолюции о санкциях в Совете Безопасности, в котором обе этих страны присутствовали на тот момент в качестве избранных непостоянных членов. Это было слишком для двух стран. Если бы они воздержались, Вашингтон мог бы утверждать, что международное сообщество было единодушно в отношении установления санкций, но как могли Бразилия и Турция воздержаться, если они всем продемонстрировали путь, минующий санкции? Обама позвонил Эрдогану и попросил его не голосовать против. Когда резолюция СБ ООН № 1929 была вынесена на голосование 9 июня 2010 года, и Бразилия, и Турция проголосовали против. Однако резолюция, так или иначе, прошла.
Американская политика отныне представляла собой исключительно только санкции. После того как Обаме удалось привлечь на свою сторону Россию и Китай, он увенчал «успехом» политику Буша – в том смысле, что ему удалось переманить на свою сторону Москву и Пекин, а не в том, что на самом деле удалось выйти из ядерного тупика в отношениях с Ираном. На протяжении всего процесса Обама был озабочен прикрытием своего правого фланга, чтобы не оказаться уязвимым перед критикой с левого фланга. Не будет преувеличением сказать, что американская внешняя политика стала полностью подчиненной тактическим внутренним политическим соображениям.
В итоге же иранская политика Обамы провалилась. Он продолжил курс на санкции по тем же причинам, по которым Линдон Джонсон продолжал бомбить Северный Вьетнам, – ни тот ни другой не могли придумать ничего лучшего (или не хотели брать на себя риск это другое предпринять). Но подход Обамы с упором на санкции не смог изменить поведения Ирана; вместо этого Иран подстегнули на ускоренное наращивание ядерных возможностей. Министр обороны Роберт Гейтс сказал это же самое в памятной записке Обаме: санкции в сочетании с привлечением к переговорам (двойная дорожка) плюс тайная операция не сработают и, более того, «мы не собирались развязывать войну во избежание превращения Ирана в государство, обладающее ядерным оружием»126. Фактически он предлагал сейчас Обаме сказать «нет» сдерживанию, и это был единственный вариант, остававшийся для Соединенных Штатов в результате проводимой им политики. Возможно, в конце концов, так оно и есть, что «только Никсон может позволить себе отправиться в Китай». Президент от Демократической партии слишком уязвим перед лицом общественного мнения по вопросам национальной безопасности, чтобы принимать твердые решения.
Администрация объявила-таки об успехе на другом фронте. К середине 2010 года скрытые инициативы, предназначенные для того, чтобы внедриться в ядерную программу Ирана и подорвать ее, работали на полную мощность. Особенно противный компьютерный вирус «Стакснет» был внедрен (некоторые сообщения указывают, что с помощью Израиля) во внутреннюю электронную сеть, которая использовалась при разработке ядерной программы Ирана. «Стакснет» вмешался в механизмы, контролирующие синхронизированное вращение тысяч центрифуг на чрезвычайно высоких скоростях. Вирус нанес огромный ущерб этой системе: повреждение, связанное с инфраструктурой центрифуг, значительно замедлило установленный Ираном график обогащения. В мае 2009 года у Ирана было 4290 центрифуг. В августе 2010 года их количество сократилось до 3772, и все из-за вируса «Стакснет»127.
«Стакснет» в Иране, как беспилотники в Пакистане или Йемене, – это новый тайный путь, который помогает Америке решать мировые проблемы