— Глаголи, сыне мои, како руська словеса: полонъ, воронъ, воробѣи, корова, шеломъ, молоко — напишеши въ книзе.
Онфим вскочил и бойко выпалил:
— Та словеса прѣмѣнена будуть яко: плѣнъ, вранъ, врабии, крава, шлѣмъ, млѣко.
— Добро, — вымолвил отец Сергий. — А ты, сыну, — обратился он к впитывавшему каждое слово Ване, — реци ми, како словеса книжьная по-русьску прѣмѣнена будуть: врагъ, брань, срамъ, злато?
Ваня вздрогнул и, напрягшись как струна, выговорил:
— Ворогъ, боронь, соромъ, золото.
При каждом Ванином слове Вася обмирал и, как только Ваня закончил говорить, облегченно вздохнул. Вдруг отец Сергий, ласково погладив Ваню по голове, повернулся к нему:
— А ты рьци ми, чадо, како будеть книжьными словесы: «Ходили суть князи наши воевати городъ Царьградъ».
— «Ходиша, — вспоминая шпаргалку-подсказку Онфима, неуверенно начал Вася, — князи наши воевати градъ Царьградъ».
Поняв, что справился, он откинулся к стене и прикрыл глаза. Постепенно рассеивался страх выдать себя нечаянной оговоркой.
Отец Сергий согласно покивал головой, он медленно прохаживался между лавками. Ученики провожали его почтительными взглядами.
— А нынѣ, — продолжил урок монах, — реку вамъ, чадьци мои, книжьная словеса: дощи, свѣща, одежда, нощь, виждь, даждь. Помьните ли, како та книжьная словеса по-русьску нарекуться? — И он погладил по голове рослого увальня Тимошку, сидевшего на передней лавке.
Тимошка растерянно заморгал и забубнил, подбадриваемый доброй улыбкой отца Сергия:
— По-русьску словеса прѣмѣнена будуть: дочи, свѣча, одежа, ночь, вижь, дажь.
— А ты, — потряс отец Сергий за плечо соседа Тимошки — Степку, осоловело уронившего голову на грудь, видно, разморило его долгое сидение в учебной горнице, — рьци, отроче, како напишеши въ книгахъ русьска словеса: язъ, ягня, осень, озеро.
Степка испуганно встряхнулся, с минуту таращился на учителя, но ответил правильно:
— Напишю, отче, в книгах тако: азъ, агнець, есень, езеро.
«Так, значит, — старательно раскладывал услышанное по полочкам в голове Вася. — В книгах некоторые слова пишутся иначе, чем произносятся. Говорят: одежа, вижю, ворогь, золото, озеро, ягня, а пишут — по-книжному: одежда, вижду, врагъ, злато, езеро, агнецъ. По зачем говорить так, а писать по-другому? Эх, Митю бы сюда, он бы все объяснил!"
Урок закончился, и мальчики за отцом Сергием гуськом потекли к знакомому уже Ване и Васе высокому крыльцу игуменовых палат, где довелось им вчера выдержать строгие расспросы отца Арсения. Здесь располагались поварня и трапезная.
Через открытую дверь ребята увидели в трапезной обедавших монахов. Мальчиков же повели в поварню, где на огромной печи кипели котлы с варевом, а на столе, накрытые чистым рядном, стояли уже готовые пышные караваи хлеба. Дети, помолившись перед едой, уселись с краю длинного дощатого стола, на котором дымилась одна широкая и глубокая миска с густыми щами. Онфим раздал каждому по ломтю душистого ржаного хлеба и по деревянной ложке. Хоть и проголодались ученики, а черпали щи из миски не торопясь, степенно, никто не норовил опередить соседа, как никто не следил ревностно, не большой ли кусок достался другому. Потом Онфим поставил на стол глиняную расписную кружку и, наливая в нее желтое топленое молоко из коричневой с блестящими боками кринки, попеременно протягивал каждому.
Сытная еда разморила ребят, хотелось спать. Но в дверях поварни уже стоял отец Феодосий.
— Сѣно посѣчено, надобѣ сушити, — строго распорядился он.
Ребятишки сонно поплелись из поварни во двор и через Воскобойную башню, в ней монахи делали воск, вышли за монастырские ворота на луг, где под летним июльским солнцем млела скошенная трава. Деревянными грабельками подкидывали, теребили, тормошили, трясли мальчишки легкое подвяленное душистое сенцо. Куда и сонливость делась. Веселыми звоночками звенели их голоса. Не упускали случая подтолкнуть зазевавшегося товарища в копешку сена. Отец Феодосии ребят не одергивал. Работали они справно. Уже с десяток ладных копен стояли на лугу. А что до шуток, то какая без них работа, тягло, а не работа.
— Вась, — окликнул Ваня, когда вокруг никого не было, — надо бы нам Митю с Прохором отыскать, тогда не пропадем. А здесь я слово боюсь выговорить.
— Где их сейчас найдешь? — тоскливо отозвался Вася. — А отсюда уходить никак нельзя. Кругом татары, шведы, помнишь, что Прохор рассказывал. Да и русичи слободские не лучше, поймают, опять в поруб посадят. А за язык ты не бойся. Вон как бойко на уроке отвечал. Скоро совсем освоимся… — и осекся Вася. Рядом стоял неслышно подошедший Онфим и сочувственно слушал чудные в его понимании Васины слова. Онфим пришел помочь «чудиновским погорельцам» грести сено, заметил, что дело подвигается у них не так споро, как у других.
Стараясь отвлечь сироток от их печалей, Онфим стал рассказывать:
— Скоро имуть рожь жати, нынѣ будеть хлѣба много. А въ то лѣто бысть голодъ хлѣбьныи. Той осени много зла створило ся. Побилъ морозъ обилье по волости, и рожь не роди ся. И бысть голодъ великъ, кадь рьжи купляли по 10 гривенъ, а овса по 3 гривьне, а рѣпѣ возъ по 2 гривьнѣ, яли люди сосновую кору, и листъ липовъ, и мохъ. О горѣ, по търгу трупие, по улицам трупие, по полю трупие, не могли пьси изъѣдати чловѣкъ. Туга, бѣда на всѣхъ. Отець мене дасть в монастырь, да бы не умрети ми голодомь.
Онфим замолчал. Былое лихо так и встало у него перед глазами, но, встряхнувшись, он грустно улыбнулся, махнув рукой:
— Поидѣмъ дому. — И, по-хозяйски оглядев аккуратно сложенные копны сена, поторопил ребят догонять уже двинувшихся с луга других мальчиков.
И вновь покойно зажурчала речь отца Сергия в горнице:
— Добро, чадьца мои, и зѣло полезно розумѣти божественныхъ писании учение. А реку вамъ, чадьци и сынове, слово о Иисусѣ Христѣ, Сынѣ Божии. Иисусъ Христосъ приде на землю и учи люди истинѣ и благодати, цѣли недужьныя, слѣпыя, глухыя, разслабленыя. Слово истины изрече Иисусъ: възлюби Господа Бога своего всемь сьрдцьмь твоимь, и всею душею твоею, и всею крѣпостию твоею, и всемь розумѣниемь твоимь, възлюби ближьняго твоего, яко самого себе.
Въ врѣмя оно присла за Иисусъмь Мария рече тако: «Умерлъ есть брать мои Лазорь, приди. Господи, попечалуи ся съ мною». И приде Иисусъ въ домъ ея и увѣда, яко умерлъ есть Лазорь, и рече:
«Въстани, Лазоре». И въста Лазорь, оживе, и сверши ся чюдо великое. И много народа увѣроваша, яко Иисусъ есть Сынъ Божий. И тако Иисусъ твори чудеса. Жрьци и старѣйшины жидовьскыя исполниша ся зависти и искаху убити Иисуса. И упросиша Иуду Искариотьскаго, ученика Иисусова, да бы предалъ имъ Сына Божия, и дата ему тридесяте съребрьникъ за предание Иисуса. И преда Иуда Иисуса старѣишинамь жидовьскыимь.
И распяша жиды Висуса Христа на кресте въкупѣ съ двѣма разбоиникома. Бысть тогда тьма по всеи земли отъ шестаго часа и до девятаго, и при девятомъ часѣ испусти духъ Иисусъ. И егда умре, бысть знамение великое на земли, удари громъ и мълния, и земля трепета. И положиша люди жидовьстии тѣло Христово въ гробъ и привалиша камень великъ дверьмъ гробу, да быша не украли тѣло ученици его. Мария же Магдалыни и Мария Иаковля видеста, кдѣ его полагаху. И утрѣ идяста къ гробу, и видеста двери гроба отворены, и гробницю пусту, и Ангелъ сѣдящь краю гроба. И рече Ангелъ:
«Не ищѣте рекомаго Иисуса. Иисусъ въскресе изъ мертвыихъ».
И яви ся иисусъ ученикомъ въскресъ изъ мертвыхъ, и рече: «Заповѣди мои съблюдѣте и проповѣдуите ихъ народомъ, идѣте во вся языкы и научите вся страны, крестяще во имя Отца и Сына и Святаго Духа». И разъидоша ся ученици его по вселенѣи и проповѣдаша учение Христово, учаще и крестяще люди.
И вѣрьнии Христу люди зовуть ся христиани. И мы зовемъ ся христиани. Иисусу Христу бо служимъ, а не Роду и рожаницамъ, и не Перуну жертвы творимъ. Перунъ бо и Дажебогъ и Мокошь суть поганыхъ бози. А нашь Богъ есть Иисусъ Христосъ. Онъ вси наши грѣхы своею смертью искупи, за ны пострада, и намъ путь правьды показа.
Отец Сергий перевел дух и оглядел притихших учеников. Тимошка робко приподнялся со своей лавки:
— Отче, а кто суть погании? Отец Сергий сдвинул брови:
— Погании суть иже во Иисуса Христа не вѣрують, а вѣрують въ идолы, въ огнь и въ воду. А мы тѣхъ зовемъ окаянии безбожьници погании.
Он открыл сундучок, извлек из него плотные кусочки бересты и раздал ученикам. Ваня и Вася недоуменно рассматривали квадратик, на котором ровными рядами без пробелов между словами выстроились буквы.
Вася заглянул в берестяной квадратик Онфима:
«Отче нашь, иже еси на небесѣхъ…», — разобрал он начало молитвы Господней, с которой начался их сегодняшний день. Но Онфим, начавший было переписывать молитву в свою бересту, остановился на полуслове и, лукаво поглядев на ребят, вытягивавших шеи, чтобы увидеть его писание, принялся рисовать. На бересте появилось диковинное чудище с закрученным, как у собаки, хвостом, с разинутой пастью, из которой высовывался похожий на еловую ветку язык. Чтобы у Вани и Васи не оставалось сомнений в достоверности нарисованного, Онфим сбоку приписал: «Я звѣре».
Ваня на это пожал плечами, Вася хихикнул, а Онфим взял с лавки новый берестяной лоскуток и продолжил свои упражнения в рисовании. Теперь на бересте явился лихой всадник на неуклюжей лошади и с длинным копьем в руке. Он на полном скаку пронзал опрокинутого навзничь врага, который в отчаяньи взмахивал руками.
Онфим торопился закончить рисунок, и потому на руках у всадника и его поверженного врага недоставало пальцев, а ноги росли у них прямо из головы. Отважный всадник на лошади был, конечно, сам Онфим, что и подтверждалось красовавшейся рядом с рисунком надписью: «ОнѲиме».
Услышав сердитое покашливание учителя, мальчики вспомнили о задании. На лавке лежало еще несколько чистых берестяных кусочков. Вася потянул один из них, отдал Ване, взял кусочек себе и, сжав в руках на манер карандаша тонкую костяную палочку, принялся разбирать слова в доставшейся ему бересте: