– Четыре номисмы. И ещё номисму за то, чтобы этот разговор остался между нами. Тогда будет ровно десять. – Голос старика дрожит от волнения. Я думаю, это не слишком высокая плата за такого хорошего раба… а также за лекарства… и за простой искалеченного работника… К тому же в последнее время рабы подорожали, а Немой – очень толковый раб, правда, не скрою, он немного строптив… но…
Покупатель мягко прерывает его:
– Простите… Ведь пострадавший от Немого – свободный, если я не ошибаюсь?
– Вы не ошибаетесь, – отвечает Епифан.
– Так у него, по-видимому, есть семья? – спрашивает покупатель.
– Конечно! – подтверждает старик. – Жена и пятеро детей.
– И они, наверно, любят ходить на ипподром? – допытывается юноша.
– Как все жители Царьграда! – отвечает торговец.
– Небось они иной раз не прочь поставить на хорошего возницу?
– Возможно, – говорит старик уже с лёгким недоумением.
– Я думаю, они не будут в обиде, – заключает юноша, – если я передам им через вас ещё десять или двадцать номисм на игру, помимо тех десяти?
Епифан внимательно глядит на юношу, стараясь сообразить, шутит он или говорит серьёзно – от такого чудного покупателя можно ожидать чего угодно. Наконец старик понимает, что над ним смеются. Он мрачнеет, а голос юноши становится жёстким:
– Получите свои пять номисм, и давайте составим купчую. А нет, я ухожу.
И юноша делает шаг к выходу. Испуганный лавочник останавливает его, отпирает крохотную комнатку, и оба входят в неё. Старик покрывает кусок папируса мелким ровным почерком. Наконец купчая составлена и скреплена подписями, деньги переходят из мошницы покупателя в железную укладку торговца, и Кукша становится собственностью юноши. На улице юношу ждёт Афанасий, он бросается к нему навстречу.
– По твоему лицу, дорогой Патрокл, – взволнованно говорит Афанасий, – я вижу, что дело сделано! Не так ли?
– Всё в порядке! – отвечает Патрокл. – Хитрый лавочник хотел выманить лишние пять номисм, но это ему не удалось: я всё время помнил твою просьбу – не давать ему ни одного лишнего обола.
– Трудно выразить словами, как я благодарен тебе, дорогой Патрокл! Я уверен, если бы я пошёл к лавочнику сам, у меня бы ничего не получилось!
Юноши направляются к дому Афанасия – теперь остаётся написать отпускную, и Кукша свободен. Афанасий доволен, что, выкупая Кукшу, уложился в пять номисм, полученных от Андрея Блаженного. Учитель ни за что не хотел, чтобы Афанасий выкупал Кукшу на свои деньги, и был бы огорчен, если бы его денег не хватило.
Глава семнадцатаяПривязанность к родине
Получив отпускную, Кукша остаётся в доме Афанасия. Теперь он живёт здесь в качестве наёмного слуги. Он свободен, может идти, куда ему вздумается. Но идти особенно некуда. Где ему будет лучше, чем в доме доброго Афанасия, который для Кукши больше, пожалуй, старший брат, нежели хозяин!
За то время, что Кукша живёт у Афанасия, он вырос, налился силой, и, когда идёт по улице, молоденькие служанки, да и не только служанки, заглядываются на статного белокурого молодца.
Неплохо живётся Кукше, чего ещё желать! Но странное дело, чем благополучнее складывается его жизнь, тем настойчивее его одолевают мысли о родине. Когда он с утра до ночи лил свечи под неусыпным надзором Димитрия, когда бездомный скитался по Царьграду и губил свою душу на службе у Рябого, реже он думал о Домовичах, не так его мучила тоска по родине.
А тут недавно высоко над Царьградом пролетали журавли из вечно тёплых стран на далёкий родной север, так у него чуть не разорвалось сердце. Точно таким же клином полетят они над Домовичами и такое же непонятное печальное курлыканье будут ронять с неба на родную Кукшину землю.
Афанасий не устаёт дивиться Кукшиной привязанности к неприветливой холодной родине. Он допрашивает Кукшу:
– Ну, а если бы ты сделался богатым здесь, в Царьграде, если бы у тебя появился свой дом, рабы, виноградники в окрестностях города, ты всё равно мечтал бы вернуться на родину?
В ушах Кукши все ещё звучит удаляющееся курлыканье, он тихо говорит:
– Не знаю…
Однажды в кружке патриарха Фотия шёл разговор не столь учёный, как обычно. Рассуждали об ослаблении у молодежи чувства любви к отечеству, сокрушались, что бывают случаи, когда ромей переходит в мусульманскую веру и даже сражается против своей отчизны.
Афанасий, самый молодой участник беседы, задумчиво сказал:
– В нашем доме есть слуга, северный тавроскиф по происхождению. Он совсем юн, ему лет пятнадцать или шестнадцать. Он необычайно привязан к родине, которую видел в последний раз ещё лет одиннадцати и которой больше никогда не увидит. Какая устойчивость чувства! А ведь он ещё почти язычник, он лишь недавно выучился читать и писать!
Разговор пошёл о том, что Византийскому государству следует предпринимать всяческие усилия к тому, чтобы распространять свет христианского учения среди северных варваров. Михаил, священник церкви Святого Акакия, сказал, глядя куда-то вдаль, может быть, в заснеженные просторы неведомой Тавроскифии:
– Я верю, что на почве молодого народа, грубого, но чистого сердцем, православие расцветёт так пышно, как нигде и никогда ещё не расцветало. Вспомните, ведь не случайно проповедь апостолов Господа нашего нашла гораздо больший отклик у необузданных язычников, нежели у ведающих закон иудеев.
Юный Патрокл, начальник одного из гвардейских отрядов, заметил:
– Распространение православия среди северных варваров способствовало бы прекращению их разорительных набегов и помогло бы нам подчинить их.
– Так оно и будет, – сказал патриарх Фотий. – Среди скифов, живущих к востоку от Тавриды, уже много христиан, свет православия проникает от них и дальше на восток – к хазарам. Очень важно, чтобы теперь истина как можно скорее отправилась в поход на север. Тогда империя и христианство получили бы могучего союзника против наступающих мусульман.
Из патриарших палат на площадь Августеон Афанасий выходит вместе с Патроклом.
– Скажи мне, – спрашивает Патрокл, – отчего ты не хочешь сделать карьеру в гвардии? Здесь тоже нужны просвещённые и благочестивые люди, я и мои друзья оказали бы тебе немалую помощь.
Афанасий отвечает:
– Гвардейская карьера не для меня. Мне с младенчества нравилась жизнь созерцательная. Я гораздо более склонен к размышлению, чем к действию. Поэтому я и готовлюсь вступить в духовное звание.
– Ну что ж, дай тебе Бог, – говорит Патрокл.
Не доходя изваяния императора Юстиниана, они прощаются, Патроклу надо идти в Большой царский дворец, где он служит, а Афанасий поворачивает направо, на Месу. Уже простившись с приятелем, Афанасий вдруг что-то вспоминает и окликает его.
– Дорогой Патрокл, – говорит он, – ты только что звал меня вступить в гвардию. Предлагаю тебе человека, гораздо более подходящего для этого дела, нежели я, – настоящего, испытанного воина, родом тавроскифа. Это Кукша, мой слуга, о котором я давеча говорил и которого ты великодушно помог мне выкупить. Среди тех, кто служит его царственности, есть и Кукшины единоплеменники, так что никого не удивит появление во дворце ещё одного тавроскифа. А у тебя, между прочим, будет там верный человек.
Удивительный город Царьград! Здесь ничего не стоит умереть с голоду, но, если повезёт, можно весьма преуспеть, даже не прилагая к тому особых усилий. Судьбу человека может круто повернуть сущий пустяк, случайная встреча или разговор двух приятелей. Глядишь, вчерашний раб в один прекрасный день становится царским гвардейцем, получает меч и хорошее жалованье, носит красивую одежду и живёт в царском дворце. Вот какие вещи случаются в Царьграде!
Глава восемнадцатаяВ Большом царском дворце
Когда-то Кукшу поразил своим богатством конунг Хальвдан Чёрный: чего только не было в его обширной усадьбе! Но против византийского царя мурманский конунг – жалкий бедняк, его жилище – убогая лачуга по сравнению с самым незначительным строением из тех, что составляют Большой царский дворец.
Этот дворец занимает огромное пространство и состоит из бесчисленного множества самых разнообразных зданий. Здесь семь перистилей – отдельно стоящих сеней с колоннадами, четыре церкви, девять часовен, столько же молелен, четыре караульных помещения с казармами для гвардейцев, три больших галереи, семь второстепенных галерей, пять палат для приёмов, три трапезных, десять особых палат для членов царской семьи, библиотека, оружейная, открытые террасы, с которых можно любоваться морем, манеж, где царь с приближёнными катаются верхом, две бани, восемь отдельных дворцов, окружённых садами, и гавань. Над всем этим возвышается башня, увенчанная крытой площадкой, похожая на сарацинский минарет. Башня имеет важное значение для безопасности государства, и в ней постоянно находится особый отряд.
При покойном царе Феофиле, отце нынешнего царя, жил хитроумный изобретатель Лев Математик. Ему пришло в голову связать царский дворец со всеми провинциями империи посредством светового вестника. Мысль эта понравилась царю Феофилу и была осуществлена.
На вершинах гор учредили световые посты. Каждый пост имеет большое вогнутое зеркало на оси, которое, запалив перед ним яркий огонь, поворачивают в нужную сторону. Огонь заслоняют и снова открывают, и это условное мигание обученные ромеи читают точно так же, как грамоту, привезённую гонцом на взмыленном коне.
С тех пор, едва в какую-нибудь провинцию вторгается враг, на тамошнем световом посту загорается огонь, другие посты передают сигнал дальше, и таким образом тревожная весть быстро достигает башни, стоящей в саду Большого царского дворца.
Днём и ночью каждые два часа на вершину башни по витой лестнице всходят дозорные – четыре гвардейца, непременно ромеи родом, чтобы сменить своих товарищей и в продолжение двух часов зорко всматриваться в даль. Если на каком-нибудь световом посту дозорные замечают огонь, они тоже в ответ зажигают огонь, сообщая, что сигнал принят.