— Нет. — покачал головой Упль.
— Ну тогда в случае чего ори погромче, хорошо? Да, и спрячься, не торчи на открытом месте, тебя же заметят! Ну все, пока…
И Мурр, протиснувшись в дыру, следом за Лакки сиганул в царящий внутри маяка полумрак.
Первое, что сразу понял Мурр, которые не смотря ни на что, всегда и везде оставался Лисьим Нюхом, — в маяке плохо пахло. Нет, не в смысле гнилью там или тухлятиной, но стоял в воздухе какой-то странный и отвратительный запашок, который котенку очень не нравился.
Сразу от входной двери вверх маяка уводила винтовая лестница, и Лакки уже помчался по ней, перепрыгивая через две ступеньки. Мурр глянул под лестницу — что там? Оказалось — вход в подвал, закрытый на щеколду.
«В подвал мы еще успеем», — подумал котенок и побежал догонять Лакки.
Лестница вывела друзей на самый верх маяка. Когда, когда маяк еще не был Старым, тут стояли огромные лампы и зеркала, чтобы отражать их свет и направлять его вдаль. Благодаря этому свету корабли в океане знали, куда им плыть, чтобы не сесть на мели и не напороться на рифы.
Теперь здесь царило запустение и Одноглазый пират. Все лампы оказались разбиты, зеркала — в пыли, а в углу друзья увидели кровать, застеленную грубым флотским одеялом. Рядом у стены стояло ружье. На веревке, натянутой между выбитых окон, висели и сушились на ветерке драные тельняшки, штаны и носки.
В углу кучей громоздились пустые консервные банки. Мурр вспомнил, как когда-то он называл их «Блестящими Гремелками, Пахнущими Едой», и улыбнулся, но Лакки толкнул его в бок:
— Ты чего веселишься? Смотри, какой ужас!
Мурр посмотрел — и обмер. И вправду — ужас! Под потолком, над тем самым сундуком, о котором Упль говорил, что в нем сокровища, котенок увидел чучело большой океанской птицы с широко раскинутыми крыльями. Открыв клюв и выпучив стеклянные глаза, птица, казалось, кричала о чем-то, вот только никто и никогда ее больше не услышит…
— Она же живая была… — грустно протянул Лакки: — Она летала. А он ба-бах — и чучело сделал…
— Ну, я не я буду, если не отомщу этому Одноглазому за все! — свирепо оскалившись, пообещал Мурр.
Осмотрев верхнюю комнату маяка, друзья приготовили пирату несколько милых сюрпризов: Лакки осторожно, чтобы не порезаться об острые края, перетаскал на кровать и спрятал под одеяло несколько особенно грязных консервных банок, а Мурр отгрыз у ружья кожаный ремень, и подумав, привязал его между кроватью и колченогим столом — вдруг пират споткнется?
— Ну, теперь пошли поглядим в подвале. — предложил котенок другу, и Лакки аж взвился от негодования:
— Что ж ты раньше не сказал, что тут подвал есть? В подвалах же всегда все самое интересное хранится! Побежали быстрее!!
С большим трудом друзьям удалось отодвинуть щеколду и открыть тяжелую подвальную дверь. «Ого, вот это откуда пахло!», — вдохнув подвальный воздух, понял Мурр, а Лакки сунувшись было вниз по ступенькам, стремглав вернулся:
— Мурр! Там кто-то есть! Правда-правда! Я слышал!
Озираясь и прижимаясь к стенам, друзья осторожно спустились в подвал и замерли, прислушиваясь и принюхиваясь — мало ли что, может, тут у Одноглазого пирата целое войско Корабельных крыс в засаде сидит!
Но это оказалось ни какое не войско. Это были несчастные каланы…
Когда глаза Мурра и Лакки привыкли к темноте, они увидели в углу, в двух больших деревянных клетках, обтянутых железной сеткой, Мохнатый Народ Моря, который, видимо, уже совсем смирился со своей судьбой, и только жалобно смотрели на друзей черные блестящие глаза и по толстым, смешным усатым мордам текли слезы отчаяния…
— Эй, да вы чего?! — завопил Лакки: — Ой, Мурр, я сейчас сам заплачу! Мы же пришли спасать вас! Давайте, вас же много — ломайте клетки, ну! Давайте же…
Каланы молчали. Мурр подбежал к сетке, ударил по ней лапой и крикнул:
— Друзья! Я, Мурр Лисий Нюх, Рваное Ухо, Победитель Крыс, и мой друг Лакки, который умеет сверкать, как молния, пришли освободить вас! Что же вы молчите? Мы вам поможем справится с Одноглазым пиратом, слышите?
Каланы молчали. И тогда Мурр запел Бодрую Песню Упля, надеясь, что морские жители взбодрятся и перестанут плакать:
Пусть океан, как зверь ревет,
Пусть пеной мне в глаза плюет,
Пусть тучи в клочья рвет лихой норд-ост!
Мне помогают песню петь,
И шторм коварный одолеть
Мои четыре лапы и хвост!
Каланы зашевелились. Кто-то из них всхлипнул, кто-то шепотом начал подпевать, и вот уже нестройный хор зазвучал в подвале:
Мои четыре лапы и хвост!
— Мурр! — Лакки подскочил к лестнице, ведущей из подвала наверх и прислушался: — Мурр, слышишь, там тоже поют! Это Упль… Это сигнал, Мурр!!! Опасность!
Котенок перестал петь и тоже прислушался — точно! Каланчик, который не умел свистеть, во все горло распевал свою Бодрую Песню, подавая друзьям знак, что Одноглазый пират возвращается.
Думать было некогда.
— Мы еще вернемся! — пообещал Мурр приободрившимся каланам, и увлекая за собой Лакки, бросился прочь из подвала.
Кое-как затворив тяжелую дверь, друзья, словно две мухи, взлетели вверх по винтовой лестнице, забежали в жилище Одноглазого пирата и спрятались за все тем же сундуком с сокровищами. И вовремя, потому что уже заскрипела внизу входная дверь, и на винтовой лестнице послышались тяжелые шаги.
Хозяин Старого маяка вернулся…
Осторожно выглянув из-за сундука, Мурр наконец-то вблизи разглядел Одноглазого пирата. Не молодой, но и не очень пожилой, он чем-то напомнил котенку старого знакомого — живодера Резиновые ноги.
Тот же красный нос, та же рыжая щетина под носом. Вот только Резиновые ноги был с двумя глазами, а у пирата один глаз закрывала черная повязка. Еще Одноглазый имел большую рыжую бородищу, серьгу в уже и курил черную кривую трубку, от вонючего дыма которой Лакки едва не закашлялся.
И самое главное — Резиновые ноги терпеть не мог всех зверей, а на плече у пирата сидела здоровенная, серая, красноглазая Корабельная крыса, которая зыркала по сторонам и помахивала голым, розовым, противным хвостом.
Ворча себе под нос, Одноглазый прошелся по комнате, пнул ногой табуретку, сел за стол, опершись локтями, и сказал, обращаясь к спрыгнувшей на стол крысе:
— Ну что, Вонючка, сто пятьдесят семь минтаев тебе в ухо? Жрать, небось, хочешь? А от рыбы-то тошнит уже? Ничего, Вонючка, ничего… Вот послезавтра обдерем мы этих морских бобров, положим шкурки в мешок да и поплывем себе потихонечку вдоль берега в порт. Там за такие меха один человек знаешь какие деньги отвалит? Не знаешь… Где уж тебе, корабельная холера. А я знаю! Будем мы с тобой, Вонючка, сладко есть, вкусно пить, мягко спать, и, якорь им всем в глотку, никакие погранцы нас не достанут руки у них, хе-хе, коротки…
Он еще что-то говорил, а Мурр буквально обмер от ужаса — выходит, послезавтра Одноглазый убьет всех каланов! Ой-е-е-ей! Надо же что-то делать, и делать быстро!
Лакки подобрался поближе к Мурру и прошептал:
— Слыхал? Послезавтра всех бобров ободрать хочет… Эх, жалко, я не саблезубый тигр, я бы ему показал.
Мурр вспомнил, как они с Борей боролись с Резиновыми ногами, вспомнил, как он тогда жалел, что не снежный барс, и решительно покачал головой:
— Нет, Лакки, силой тут ничего не сделаешь, видел же сам — у него ружье! Тут нужно головой думать, как Боря.
— Для начала нам надо отсюда выбраться… — прошипел Лакки и ткнул друга лапой: — Смотри! Никак крыса чего-то учуяла?
Корабельная крыса Вонючка и впрямь насторожилась. Возможно, до ее чуткого слуха долетел острожный шепоток друзей за сундуком, а может, еще что, но она вдруг стремглав спрыгнула со стола и с противным писком бросилась к сундуку.
Друзья замерли. Крыса вспрыгнула на крышку сундука, подобралась к самому краю и глянула вниз, принюхиваясь и злобно шипя.
— А ну брысь отсюда! — рявкнул Мурр и вскочил на задние лапы, передними стараясь дотянуться до крысы.
— Ага! — злорадно завопила Вонючка: — Гости к нам пожаловали! Сейчас мы с хозяином вам покажем! Сейчас я хозяина позову… Сейчас…
Крыса отскочила от края сундука, чтобы Мурр не зацепил ее когтем, и принялась скакать по окованной стальными полосами крышке, громко вереща.
— Что еще? Вонючка! Ты чего, девяносто скумбрий тебе в бок? Одноглазый пират нехотя поднялся, шагнул к сундуку, но тут его нога зацепилась за натянутый Мурром ремень, и нелепо взмахнув руками, пират плюхнулся на кровать.
— А-а-а! Триста тридцать три камбалы тебе в пасть! — заорал он во все горло, вскакивая и потирая задницу — острые края консервных банок, которые Лакки натолкал под одеяло, больно искололи задницу Одноглазого.
Вонючка опрометью бросилась прочь с сундука, спряталась за ножкой стола, и как раз вовремя, потому что разгневанный пират уже швырнул в крысу тяжелый флотский башмак.
— Он что, когда злится, в свою же крысу кидает, что не попадя? удивился Лакки, а Мурр кивнул:
— Выходит, так! Он же — пират и живодер.
— Ну что, вроде пронесло нас, а? — Лакки осторожно выглянул из-за сундука: — Мурр, он банки достает из-под одеяла, хи-хи! А теперь ремень отвязывает… Ой!
Лакки быстро спрятался за сундук, а пират тем временем, отшвырнув ремень, подошел к столу и воткнул в него здоровенный нож:
— Так, Вонючка! А ну вылазь! Тут у нас кто-то побывал. Значит, бобров будем резать сегодня. Лучше хоть что-то, чем вообще ничего, а то застукают нас с тобой, и тогда плакали наши денежки, сорок четыре окуня им в глотку!
Пока пират говорил, Лакки округлившимся от страха глазами смотрел на Мурра, а котенок в бессилии драл когтями стенку сундука.
Мысли в его голове скакали, как кузнечики: «Все пропало! Одноглазый пират собрался убивать каланов прямо сейчас, и помешать ему мы не в силах. Если бы не наши пакости с банками и ремнем, ничего бы и не было! У нас в запасе оставалось бы еще пара дней, чтобы освободить каланов, а теперь все, конец! И во всем виноваты мы сами… Ну что же, тогда остается только одно…»