У старика Ра-Тафии всего одна дочь, юная и прекрасная Мизора, голубка, вылупившаяся в гнезде ястреба. Мизора – дочь некой француженки, похищенной Ра-Тафией во время одного из тихоокеанских разбоев; в ту пору у раджи еще было сердце, и, разбив это сердце, несчастная малышка-француженка избежала жестокого с собой обращения и вскоре из рабыни стала рани, правительницей Тимора.
Если мы желаем познакомиться с ее дочерью Мизорой, нам всего-то и нужно, что спуститься по тенистым тропинкам, которые ведут от дворца Ра-Тафии к берегу моря; постараемся, однако же, не попадаться на глаза свирепым малайцам, которые с пикой в руке следят за всеми тропами. Эти часовые охраняют от нескромных взоров ту часть берега, где Мизора и ее фрейлины принимают свои ежедневные ванны.
Купание малаек
Крутые утесы, покрытые лианами, скрывают небольшую бухточку, в которой на мелком песке резвятся девушки.
Какие забавы в чистой воде! Какие взрывы смеха! Какие веселые заплывы! Мизора выделяется среди юных малаек белизной своей кожи; ее длинные черные волосы растекаются по плечам, целомудренно прикрывая нагое тело.
Внезапно пронзительный крик, изданный всеми пятнадцатью фрейлинами, вынуждает Мизору поднять голову; из пенящихся вод возникает фантастическое привидение – человек-рыба с железной головой, который доброжелательными жестами пытается успокоить купальщиц.
Бесполезно! Визжа от страха, все поспешно выскочили из воды и, даже не подобрав своих одежд, унеслись в направлении скал; одна лишь Мизора, забравшаяся на вершину одинокого утеса – своеобразного островка, – не смогла убежать.
Привидение подошло ближе.
– Ничего не бойся, о правительница Тимора! – сказал голос, в котором мы могли бы узнать голос нашего друга Фарандуля.
– Кто вы? – пролепетала прекрасная малайка.
– О Мизора! Я тот, кто пылает к тебе любовью столь жгучей, что всех вод океана не хватило бы на то, чтобы потушить ее!
Зардевшись от смущения, девушка закрыла лицо ладонями.
– О цветок тропиков! – продолжал Фарандуль. – Я знаю тебя! Вот уже неделю, изо дня в день, я вижу, как ты, словно малайская сирена, резвишься в пенистых водах блаженного океана!
Дочь раджи
– О господин!.. – пробормотала Мизора, смутившись еще больше.
– Успокойся, королева моей души: я если и осмеливаюсь взглянуть на тебя, то лишь издали, да и то – прячась под водою! Только сегодня я преодолел цепочку рифов, что защищают эту бухту… О Мизора! Я капитан того трехмачтового судна, которое уже восемь дней, как ты могла заметить, крейсирует перед Тимором… Вот уже восемь дней, как мое сердце, распустив все паруса, плавает в водах страсти, и это сердце, которое никогда не билось для других, готово спустить флаг перед тобой!
Произнося эти слова, Фарандуль преклонил колено и склонил шлем своего скафандра к руке, которую позволила ему взять Мизора.
Другой рукой бедное дитя с трудом сдерживало биение своего до предела взволнованного юного сердца.
– О капитан! – промолвила она наконец. – Тебе нужно уходить, и поскорее. Мои камеристки, убежав, должно быть, уже забили тревогу, и вскоре здесь будут слуги моего отца, ужасного Ра-Тафии, раджи Тимора! Они убьют тебя у меня на глазах.
– Ну и пусть! Уж лучше смерть, если сердце Мизоры не отвечает мне взаимностью! Если мне не доведется вновь тебя увидеть, пусть я погибну!
– Не говори так, о капитан! Увидь мое смущение и волнение и сжалься надо мною! Уходи… и возвращайся на этот берег с наступлением сумерек…
Где-то в скалах раздались крики: малайцы были уже близко.
Фарандуль страстно поднес к своим железным губам руку и исчез в морской пучине.
Появление на архипелаге совершенно неизвестного морского чудовища наделало в государстве Тимор много шуму, но выйти в море малайцы осмелились лишь через две недели. Многие предпочли и вовсе не приближаться к берегу, в том числе и камеристки Мизоры, отказавшиеся от морских купаний.
Однако сама Мизора в тот же вечер прибежала на пустынный берег; она видела, что капитан настроен решительно и вполне может совершить какой-нибудь неблагоразумный поступок. Фарандуль уже ждал ее. Он принес с собой второй скафандр, который Мизора натянула на себя, чтобы последовать за отважным Фарандулем туда, где они могли не опасаться никаких неожиданностей.
Любовь на дне моря
Мизора чувствовала себя побежденной; сердце бедняжки стучало так, что, казалось, вот-вот вырвется из груди, – его, это сердце, уже заполняла большая и глубокая любовь.
Какие то были восхитительные моменты! Часы пролетели как одно мгновение в тех задушевных подводных разговорах, которые превратились в чистейшую поэзию. Двое молодых людей, сидя рядом друг с другом и держась за руки, казались потерявшимися в лазурном пространстве мечты; время для них уже не существовало, их души расплавлялись в жгучих лучах любви!
Фарандуль предусмотрительно захватил с собой карманный телефон, дабы их беседа на глубине в семь или восемь метров не требовала больших голосовых усилий.
Наконец наступил час расставания. Мизора оставила свой скафандр в небольшом, но вполне достаточном углублении, скрытом ниспадающей с прибрежных скал пышной растительностью. Она пообещала вернуться на следующий день, ближе к вечеру, и снова спуститься в скафандре на дно бухты.
Фарандуль предложил Мизоре такой вариант: он с большой пышностью, во главе своего экипажа, явится к Ра-Тафии и попросит ее руки; но Мизора этот план отклонила. Прекрасно зная отца, она полагала, что старый раджа, гордящийся знатностью и древностью своего рода, в котором славное звание морского разбойника переходило от отца к сыну на протяжении вот уже пятнадцати веков, никогда не согласится выдать дочь за простого капитана торгового флота. Она знала, что при одном только упоминании подобного мезальянса, свирепый Ра-Тафия в негодовании вскочит со своего трона и прикажет отрубить Фарандулю голову.
Стало быть, пока что-то не изменится, им следовало держать свою любовь в секрете, и, так как видеться на суше не представлялось возможным, они договорились ежедневно проводить долгие часы на дне океана, вдали от шумов земли и всего того, что могло помешать их поэтическим беседам.
Нет! Мы даже не будем пытаться передать все то, что говорилось между ними в эти божественные часы, когда их сердца бились в унисон и влюбленные улетали в эфирные сферы, – этим следовало бы заняться какому-нибудь поэту: лишь поэт смог бы пересказать во взволнованных строфах возвышенные модуляции этого подводного дуэта!
Только представьте себе, в колеблющемся сиянии рассеянного света, в подрагивании зеленых вод, этих юношу и девушку, таких красивых и таких молодых, неподвижно сидящих на обломке скалы! Никогда еще – если художникам вообще доводилось посещать эти глубины, – никогда еще взору художника не открывался более пленительный сюжет!.. То были подводные Ромео и Джульетта!..
В водной стихии могучий стан Фарандуля становился еще импозантнее, и никогда еще скафандр не являл очертаний более восхитительных, линий более волнистых и грациозных, чем скафандр Мизоры!
Стайки рыб останавливались в изумлении перед этой группой, огромные тунцы и бестактные скаты кружили вокруг молодых людей, не выводя влюбленных из их экстаза даже в те моменты, когда эти ошеломленные рыбы задевали трубки, по которым сжатый воздух поступал в шлемы скафандров.
Иногда рыб вокруг собиралось великое множество. Фарандуль не обращал на них никакого внимания; зная по собственному опыту, что подводные монстры обитают лишь на очень больших глубинах, он не опасался появления оных в восьми метрах от уровня моря.
Увы! Увы! В один из дней Мизора пожелала совершить, рука об руку с Сатюрненом, небольшую экскурсию в те подводные долины, которые тот ежедневно исхаживал взад и вперед, чтобы увидеться с нею, и Фарандуль не осмелился отказать любимой в этом удовольствии, хотя и не стал от нее скрывать все его риски.
Молодые люди благополучно отошли на некоторое расстояние от берега – Фарандуль с помощью небольшого карманного устройства, сообщающего цифровые показатели давления, установил, что они находятся на глубине в сто пятьдесят метров, – когда внезапно их взорам предстало неожиданное зрелище!
В десятке шагов от них происходила ужасная битва между небольших размеров китом и морским змеем метров тридцати с лишним в длину. Жуткий боа напал на несчастного кита сзади; схватив его, проплывавшего мимо, своим огромным зевом, теперь он пытался проглотить беднягу, в то время как кит отчаянно отбивался.
Голова кита и часть тела, задержанная плавниками, все еще высовывались из этой пасти; боа, дабы затолкнуть внутрь себя всю жертву целиком, неистово извивался, постепенно раскручивая свои кольца.
Было очевидно, что кит долго не продержится.
– Возьми топор, мой отважный Фарандуль, – взмолилась охваченная жалостью Мизора, – и убей монстра!
И, так как Сатюрнен колебался, добавила:
– За меня не бойся, спасай кита!
Фарандуль бросился вперед. С топором в руке, он оседлал змея и, несмотря на липкость рептилии, добрался до головы и принялся наносить по ней яростные удары. Змей, сначала не обративший внимания на этого нового противника, беспокойно задергался, но, не позволяя сбросить себя, Фарандуль удвоил частоту ударов и в конце концов достиг своей цели – череп морского чудища со звонким хрустом раскололся надвое.
Челюсти змея широко раскрылись, тело конвульсивно задергалось, и кит вырвался на простор.
В тот же миг – к величайшему ужасу Фарандуля и прежде, чем тот осознал, что происходит, – кит в два взмаха плавников подлетел к бедной Мизоре, с волнением наблюдавшей за перипетиями сражения.
В следующую секунду несчастная девушка исчезла в его огромной пасти.
До чего ж мерзкая душонка! Гнусный кит, вместо того чтобы засвидетельствовать признательность нежному дитяти, которое, в общем-то, его и спасло, не нашел ничего лучше, чем проглотить свою благодетельницу!