– Чуть добавьте огня, – распорядился Фарандуль.
Очередные охапки сельдей были брошены в печь, вспыхнуло пламя, от которого тотчас же начали подниматься клубы рыжеватого дыма. От представительниц прекрасного пола послышались новые жалобы.
– Середины тут нет, – сказал им Мандибюль. – Мы либо замерзнем, либо подкоптимся!
– Или же, – предложил Фарандуль, – давайте снова займемся зарядкой.
– Лучше давайте спалим все, что здесь можно спалить, – воскликнула одна из дам, – и этот рояль, от которого никакой пользы, тоже…
– Прошу прощения, рояль служит нам буфетом; именно на нем мы расставляем все то, что нам удалось спасти из растительности полярного острова. Эти салаты, если потреблять их экономно, позволят нам избежать цинги!
– Что ж, переставьте салаты в другое место, в железный буй, например, а рояль давайте все же спалим!
– Несчастное дитя! – вскричал Мандибюль. – Этот рояль, который вы предлагаете сжечь, даст нам всего лишь пять минут огня… это никчемный предмет мебели, но в настоящих обстоятельствах он ценен для нас как буфет. И потом, в случае нового кораблекрушения, его герметичный корпус станет для кого-то одного спасительным плавсредством!
48 градусов ниже нуля!
Рояль в очередной раз был спасен. Смирившись, дамы молча коптились до самого ужина, который, будучи менее оригинальным, нежели завтрак, все же отличался обильной солидностью: огромные ростбифы были главным блюдом, а сельди шли лишь в качестве закусок, легких блюд, подаваемых перед десертом и, собственно, самого десерта.
– Сорок девять градусов! – воскликнул Мандибюль, поднимаясь из-за стола. – Скорее! Не дайте онеметь вашим членам, дети мои, займитесь зарядкой!
И, сопровождая слова делом, он принялся боксировать с солиситором Коджеттом. Вследствие того что каждый понимал необходимость этих неистовых упражнений, образовалась большая куча-мала, в которой затрещины и тумаки раздавались налево и направо и принимались с радостью. Вскоре кровообращение восстановилось, онемение прошло! Теперь уже тумаки и удары принимались с меньшей охотой, вызывая недовольные гримасы и крики. Решено было немного передохнуть; были констатированы многочисленные синяки, а у солиситора Коджетта и вовсе оказался подбит глаз, – по его собственным заверениям, фингал ему поставила мадам Гаттерас.
Зарядка и бокс на данный момент себя исчерпали, нужно было найти им замену.
– Танцы, – предложила одна из певиц.
– Принято! – воскликнул Фарандуль. – Но у нас нет оркестра, вы и сами знаете, что рояль пуст.
Шеф-повар запрыгнул на один из буев, а его помощники вооружились кастрюлями. Оркестр был создан; он тотчас же «сыграл» нечто до боли знакомое – Сезару Пиколо, обладавшему слухом, показалось, что он узнал фрагмент одной из самых известных симфоний Бетховена.
Танцы во имя спасения от холода
– Это ведь «Пасторальная симфония», не так ли? – спросил он.
Несколько озадаченный, шеф-повар посмотрел на своих учеников, которые покачали головами, тоже явно пребывая в замешательстве. Несчастные играли «Пасторальную симфонию», сами того не зная!
– Только не надо ни Фантазий, ни Лунных сонат, сейчас не тот случай, – продолжал Сезар Пиколо. – Нам нужна воодушевляющая музыка, что-нибудь заводящее…
– Какая-нибудь полька! – предложил Мандибюль.
– Или джига! – воскликнул Кирксон.
– Святая Анна Орейская! – завопил Трабадек. – Вот бы у меня была здесь волынка!..
Воодушевленные музыканты выбили на своих кастрюлях первые такты песни «Прекрасный табак в моей табакерке!». Танцоры остановились.
– Нет-нет, это не то! – воскликнул Мандибюль.
– Мы знаем, что вам нужно! – вскричали в один голос трое немецких ученых, выходя из своей группы. – Дайте-ка сюда инструменты!
И, схватив кастрюли и железный буй, ученые выбили на них звонкую мелодию.
– Это Рихард Вагнер! – пояснили они. Мандибюль остановился, вернулись туманные воспоминания: ему казалось, что он уже где-то это слышал. Внезапно он хлопнул себя по лбу: эти отрывки из «Нибелунгов» Рихарда Вагнера поразительно напоминали некоторые опусы четверорукого маэстро Коко, которые тот исполнял когда-то в мельбурнской опере-микст. Вот так и подтвердились слухи, согласно которым Рихард Вагнер держал этого несчастного маэстро-квадрумана на цепи где-то в подвале в Байройте, заставляя писать музыку к своим операм.
Ужас! Ужас! Но давать волю чувствам было не время, нужно было двигаться. Мандибюль грациозно пригласил мадам Гаттерас, и оба исполнили первые па некоего характерного танца. Матросы последовали примеру командира, вскоре в будке для них стало слишком мало места и, бросая вызов суровому полярному холоду, все устремились наружу.
Восхитительное северное сияние освещало косяк сельдей так, словно стоял уже день. Никогда люстры оперы, свечи бальных залов не смогли бы соперничать с этим чудесным и совершенно бесплатным освещением; Мандибюль, в свое время часто бывавший на светских раутах президента республики Гаити, даже заявил, что этот бал на косяке сельдей затмевает для него своим сиянием блеск самых пышных дипломатических вечеров.
Мандибюль часто бывал в светских салонах Гаити
После вальсов пошли польки, за польками – джиги.
– Опьяняющая ночь! Восхитительный бал! – шептала мадам Гаттерас. – Ах, этот чудесный вечер, этот блаженный покой усыпляют все мои воспоминания об обрушившихся на меня несчастьях…
Она все еще говорила, когда вдруг обнаружила, что сидит на косяке рыб, а рядом с ней, опрокинутый навзничь, лежит Мандибюль… Музыка прекратилась, большинство танцоров, растянувшись на плавучем острове, пытались понять, что стало причиной их падения…
Фарандуль вскочил на ноги первым.
– Землетрясение! – воскликнул один из немецких ученых, прославленный геолог.
– Нет – сельдетрясение! – поправил его Фарандуль. – Осторожно! Вот и второй толчок!
Косяк задрожал, целая серия мощных толчков сотрясла его справа налево и спереди назад… Те путешественники, что уже успели распрямиться, едва удержались на ногах, в косяке разверзлось несколько трещин, и огромная волна едва не дотянулась до бедных путешественников.
– В будку! – приказал Фарандуль. – Скорее!
Бал завершился; несчастные танцоры, по щиколотку в воде, с трудом сохраняли равновесие. Тем временем толчки сделались менее мощными, а вскоре и вовсе прекратились. Дрожа, все устроились вокруг огня.
– Что это было? – спросила мадам Гаттерас.
– Обычное землетрясение, – ответил геолог. – Должно быть, наш косяк ощутил контрудар какого-то эндогенного катаклизма…
– Полноте! – воскликнул Мандибюль. – Не хотите же вы сказать, что теперь нам нужно ждать извержения какого-нибудь вулкана? Вулкан на нашем косяке – это было бы здорово, хотя бы согрелись! К несчастью, это нечто более серьезное…
– И что же?
– А то, что наш косяк начинает сердиться. Сельди долгое время безропотно терпели наш вес на своих спинах, все эти наши хождения туда и сюда, поедание их сотоварищей, но теперь, похоже, терпению косяка пришел конец – наш бал окончательно вывел сельдей из себя. Наши польки и джиги явно им не понравились, и они дали нам это понять! Что нам теперь нужно, так это тишина и спокойствие, потому что, если мы станем упорствовать в своей ажитации, косяк может и взбунтоваться, и тогда – как знать, что нас ждет!
Сельдетрясение
– Хо! – воскликнули матросы, размахивая саблями. – Взбунтоваться! Уж с сельдями мы как-нибудь справимся!..
– Да проблема не в бунте сельдей! Чего следует опасаться, так это распада косяка; если одни батальоны сельдей повернут направо, а другие – налево, мы пойдем ко дну в ледяной воде…
Солиситор Коджетт резко повернулся к мадам Гаттерас.
– Вы слышите, мадам? – воскликнул он. – Вот они, приятности дела «Гаттерас против Гаттераса»! И вы еще оспариваете мои справедливые требования!..
– Успокойтесь, солиситор, нам сейчас не до этого, – раздраженно бросил Мандибюль. – Похоже, сельди угомонились; вскоре между ними и нами должна возродиться былая гармония. Будьте милы с ними, внимательны к ним – и я отвечаю за все!
– Хорошо, – ответили все в один голос. – Спокойствие, спокойствие и еще раз спокойствие!
– За исключением часов приема пищи, – тихим голосом заметила одна из дам.
– Разумеется, за едой мы будем отбрасывать всяческое почтение и заглушать крики наших жертв во фритюре. Но в качестве компенсации между трапезами мы станем сражаться, защищая наш косяк от прожорливых кашалотов. Но уже девять часов вечера, давайте забудемся сном, дабы отвлечься от наших страданий!
Вскоре в будке и на косяке воцарилась мертвая тишина. До утра ни единый толчок не потревожил сон наших героев; в семь часов повеселевший Мандибюль разбудил всех звонкими ударами кастрюли о железный буй.
Шеф-повар, вернувшись к исполнению своих обязанностей, подал чудесный завтрак, состоявший из кофе с молоками сельдей. К счастью для путешественников, значительно потеплело: термометр показывал всего лишь сорок один градус ниже нуля, поэтому, когда Фарандуль предложил прогулку на свежем воздухе, никто и не подумал возражать; каждый взял свое оружие, как можно плотнее закутался в меха и вслед за Фарандулем вышел из будки.
День еще не занялся, но в восхитительном лунном свете вдали мерцали зубчатые глыбы многочисленных айсбергов.
– Спокойствие! Только спокойствие! – повторил Мандибюль.
– И война с кашалотами! Защитим наш косяк! – ответили его спутники.
Задняя часть косяка никоим образом не походила на зону спокойствия: кашалоты, морские свиньи и катраны по-прежнему, и даже еще большими силами, атаковали бедных сельдей.
За ночь косяк потерял от зубов жестоких врагов семь или восемь метров! Царило ужасное опустошение, котелки с жиром для освещения косяка практически все погасли.
Матросы принесли с собой доски, которые они уложили как можно ближе к краю косяка, а затем по этому мобильному настилу, с топором или гарпуном в руке, двинулись навстречу кашалотам. Один из углов, атакуемый морскими свиньями, стал боевым постом для прочих путешественников под командованием Турнесоля, и сражение началось.