Филеас и Паспарту уже дошли – так и не обнаружив ни одной из пропавших – до последней повозки, как вдруг оба вскричали от радости.
– Ну наконец-то! – воодушевленно проговорил Фарандуль. – Одна все-таки нашлась!
– А вот и нет, – ответил Мандибюль. – Это Халпа-Талка!
Спросить у него, как такое могло произойти, Фарандуль не успел – в центр лагеря вернулись Филеас и Паспарту. Филеас выглядел крайне изумленным, тогда как его верный Паспарту с ошеломленным видом сверялся со списком.
– В чем дело? – спросил Фарандуль.
– А в том, что нам незнакома эта мадам. Ничего не понимаю! – ответил Филеас.
– В моем списке она не значится, – добавил Паспарту. – Нам уже доводилось ошибаться в меньшую сторону, но чтобы в бóльшую – такое впервые!
– Не беспокойтесь! – степенно произнес Мандибюль, присоединившись к спутникам. – Эту мадам сопровождаю я, – точнее, мадам сопровождает меня, это Халпа-Талка, молодая патагонка, которой я предложил свою протекцию.
Патагонка Халпа-Талка
– Постойте-ка, – воскликнул Филеас. – Уж не означает ли это, дорогой господин Мандибюль, что вы похитили эту молодую Халпа-Талку? Не будем спорить: вы ее похитили – дело ваше; но я намерен ее спасти – и это уже дело мое!.. У меня на этот счет твердые принципы и восемнадцать патронов в помощь… Паспарту?
– Господин?
– Внесите мадам Халпа-Талку в наш список!
Мандибюль покраснел, потом побледнел, затем снова покраснел. Он уже собирался наброситься на сэра Филеаса, но тут снова вмешался Фарандуль.
– Черт возьми! – воскликнул он. – Давайте еще убейте друг друга – в тот самый момент, когда патагонцы уже готовы, судя по всему, атаковать нас! Как видите, пока вы спорили, они, потрясая оружием, окружили наш лагерь – вероятно, для того, чтобы не позволить нам сняться с места.
Действительно, четыре или пять сотен конных патагонцев окружили лагерь; оживленно жестикулируя на своих скакунах, воины указывали на повозки и издавали радостные вопли.
– Неприятный момент, – пробормотал Паспарту. – Этого-то я и боялся; они учуяли свежую плоть!
Четверо вождей, выделявшихся своими украшениями из перьев и конских волос, приближались к нашим друзьям.
Фарандуль, Филеас и Гораций Биксби, переводчик, вышли им навстречу. Филеас, вопреки возражениям Фарандуля, быстро положил конец любезностям.
– Гнусные пираты! – гневно вскричал он. – Я – англичанин! Вы похитили одиннадцать молодых женщин, находящихся под протекцией британского флага! Или вам неведомо, что все, что находится под защитой знамени его величества, – священно, презренные дикари?
– Эти одиннадцать женщин красивы, – отвечал один из вождей, – очень красивы! И они – белые, а патагонские воины никогда не видели белых женщин, и – клянусь Великим духом! – они были очень рады видеть молодых белых женщин.
– И что же? – воскликнул Филеас, когда Гораций Биксби перевел ему слова вождя.
– Великий дух добр, очень добр; он любит своих патагонских детей. Он послал им много белых женщин. Патагонские воины просят белых мужчин отдать им всех молодых белых женщин; с белыми женщинами будут хорошо обращаться, они станут женами вождей! Молодые черные женщины тоже красивы, очень красивы, они тоже станут женами вождей!
Сэр Филеас Фогг аж подпрыгнул от такого нахальства.
– В этом нет ничего необычного, – продолжал вождь. – Разрешили же патагонские воины одному из белых забрать себе Халпа-Талку, одну из молодых черных женщин.
По ходу этой беседы патагонские воины мало-помалу приближались. К счастью, Фарандуль не выпускал их из виду, так как, когда Филеас Фогг, разъярившись, выхватил револьвер, патагонцы издали боевой клич и устремились вперед.
Быстрые, словно две молнии, Фарандуль и Биксби набросились на Филеаса и силой оттащили его за образованный повозками пояс укреплений; матросы находились на своем посту, готовые открыть огонь по первому же сигналу.
– Попробуем сначала лишь напугать их! – сказал Фарандуль. – По моей команде стреляйте в ближайших к вам лошадей…
Биксби понял его задумку. Стоя с ружьем в руке у первой повозки, он прокричал зычным голосом:
– Патагонские воины поступают плохо, однако белые все еще хотят пощадить их, и сейчас патагонцы увидят, сколь могущественны белые!
– Пли! – скомандовал Фарандуль.
Раздались двадцать выстрелов – и двадцать лошадей упали наземь!.. Все патагонское полчище на мгновение в испуге отхлынуло, затем каждый, повернув назад, во весь опор умчался в глубины пустыни. Двадцать лишившихся скакунов всадников запрыгнули на крупы лошадей своих товарищей.
Несколько стрел просвистело над повозками, не причинив никому вреда, тем не менее на лице Биксби, вслушивавшегося в вопли беглецов, отразилась озабоченность.
– Это еще не конец, – сказал он. – Через пару дней у нас на хвосте будет висеть вся Патагония.
– А нельзя ли как-нибудь сбить их со следа? – задумчиво произнес Фарандуль.
– Едва ли это будет легко – с нашими-то пятьюдесятью повозками!..
– Уезжаем… Подумаем об этом в дороге.
Уехать удалось лишь после того, как угомонили Филеаса, призывавшего всех броситься в погоню за патагонцами. Наконец путешественники снялись с лагеря, и Фарандуль с Биксби ускакали вперед, в разведку.
Ближе к концу дня караван достиг озера, образовавшегося вследствие разлива по равнине широкой реки с капризными меандрами; однако же Фарандуль и Биксби, движимые неким предчувствием, еще в течение нескольких часов при свете луны неслись галопом по лесистым берегам озера. Ничто вокруг не указывало на присутствие патагонцев, тем не менее двое всадников все же насторожились, заметив вдали с сотню хижин. Приблизившись к деревушке, они увидели, что поселение, которое они приняли за патагонское стойбище, было всего лишь республикой бобров, республикой значительной, вероятно насчитывавшей по меньшей мере от семисот до восьмисот граждан.
Все спало в этой деревне. Фарандуль направил коня к воде и взял землю с крыши одной из хижин, Биксби последовал его примеру, и оба, крайне изумленные, внимательно осмотрели творение маленьких амфибий.
Тут действительно было чему удивиться! Наши двое друзей находились в одном из тех поселений бобров, какие нередко встречались в Европе в доисторические эпохи, когда наши предки жили совершенно нагими, преисполненными презрения к цилиндрам и прочим высоким головным уборам, поселений, которые можно было обнаружить в Канаде до того недавнего времени, когда трапперы вынудили бобров эмигрировать в глухие, уединенные места.
Круглые, высотой в два-три метра хижины стояли рядами на пересекающихся насыпных дорогах, построенных на сваях. Со стороны суши в этих хатках не было видно никаких дыр или проемов, но со стороны озера открывались своего рода окна примерно в метр шириной. Эти домишки выглядели очень прочными; Фарандуль, наклонившись, констатировал, что толщина стен в них составляет от пятидесяти до шестидесяти сантиметров.
– Жаль, что придется побеспокоить этих славных бобров, – сказал наконец Фарандуль, – но я должен заглянуть внутрь одного из их обиталищ… Есть у меня одна мыслишка!
И, стараясь производить как можно меньше шума, он просунул голову в окно хижины, но, прежде чем продвинуть следом оставшиеся части тела, зажег восковую спичку.
В хатке тут же поднялась невообразимая паника; двадцать или двадцать пять бобров, напуганные светом, бросились в воду через дыру, проделанную ниже уровня озера. Фарандуль пролез в хижину и позвал Биксби.
– Красотища! – воскликнул последний. – Недурно они устроились, эти бобры!
Хижина имела метра четыре в диаметре; половина ее поднималась без деления на этажи до потолка, то есть на высоту чуть более двух с половиной метров, тогда как другая половина была разделена на два этажа перекрытием из прочных балок. Пол, усеянный сухими листьями, оказался очень чистым.
– Вполне подойдет для проживания пяти или шести персон, – заметил Фарандуль. – Нам здесь будет весьма уютно!
– Что? – воскликнул Биксби. – Уж не хотите ли вы сказать…
– Да, черт возьми! Мы устроимся здесь на какое-то время, и пусть патагонцы ищут нас в пампасах. Бобров, конечно, жалко, но мы вынуждены экспроприировать их жилища для пользы общества! Но давайте-ка возвращаться в лагерь – к рассвету мы должны уже здесь устроиться.
Двое друзей вскочили в седло, не обращая внимания на царившую в хижинах суматоху; столь внезапно поднятые на ноги, бедные бобры уже держали совет, пытаясь найти способ изгнать захватчиков.
Все стало несоизмеримо хуже, когда по прошествии двух часов прибыл весь караван. Какие погружения в воды озера! Разведчики-бобры просигнализировали о приближении отряда в тот момент, когда он находился еще в километре от озера, и все население деревушки забралось на крыши.
Грянул целый хор стенаний и проклятий, который резко умолк, как только матросы – всего за пару минут – установили перекидной мост между берегом и хижинами. При виде этого зрелища все до единого бобры погрузились в воду, покидая свою родину, деревушку, в которой мирно жили сотни поколений их сородичей.
Фарандуль обошел домишки; их оказалось восемьдесят восемь, в том числе продовольственные склады и своеобразное убежище, в котором несколько старых бобров, наполовину впавших в детство, больных или хромых, отдыхали под присмотром молодого, оставшегося верным своему долгу. Матросы проявили уважение к убежищу и даже перенесли в хижину, вместе с кое-какой провизией для стариков, детишек-бобров, потерявшихся в общей сумятице.
Филеас, увидев эти приготовления, начал было возражать, но Фарандулю все-таки удалось убедить его в том, что иной надежды на спасение у них просто-напросто нет.
Всего за несколько часов дамы были размещены по пятеро в каждой из хижин, тогда как матросы оставили за собой дома первой линии, а весь провиант складировали в центральной хатке.
Касторвиль, общий вид (набросок господина Мандибюля)
Атакованный Касторвиль