Нао-чин, мандарин полиции
Тем временем Нао-чин, придя в себя от изумления, подошел к матросам и небрежно промолвил:
– Ожидаете его величество?
– Да, – ответил Фарандуль.
– Что ж, проходите сюда. Его величество вскоре к вам присоединится.
И министр полиции указал рукой на находившуюся под галереей массивную дверь, украшенную изящными барельефами из слоновой кости, оттененными золотом и усеянными драгоценными камнями.
– Благодарю, ваше превосходительство.
Произнеся эти слова, Фарандуль подал знак матросам, и все прошли к указанной двери. Очутившись за дверью, Фарандуль и Мандибюль сразу же узнали опьяняющие ароматы, временами доплывавшие до них во дворе.
– Ого! – пробормотал Мандибюль.
Ничто из того, что им уже довелось увидеть во дворце, не могло сравниться с великолепием зала, по которому они проходили сейчас: повсюду сверкали золотые, перламутровые, малахитовые пластины; заднюю часть зала занимала величественная монументальная лестница, похоже уходившая к другим, еще более дивным покоям. Матросы неспешно поднялись по ступеням этой лестницы. На верхней площадке Фарандуль приподнял расшитую золотыми нитями портьеру и вскрикнул от изумления…
Мандибюль и матросы, поспешив присоединиться к командиру, просунули головы под золотые ламбрекены и, как и он, застыли на месте, ошеломленные увиденным…
Стены огромного, располагавшегося под открытым небом зала были изукрашены золотом, жемчугами и драгоценными камнями; посреди этих неслыханных красот несколько сотен женщин, еще более ярких и искрометных, предавались приятностям отдыха, томно растянувшись на подушках или же танцуя под аккорды сиамских арф и гитар.
Увидеть что-то еще наши друзья просто-напросто не успели: внезапно поднялся оглушительный шум и раскатами грома пронесся по всем залам, как вверху, так и внизу. Два десятка гонгов устрашающе прозвучали под двойными ударами, в других частях дворца им ответили такие же гонги, и на посту амазонок дважды громыхнули орудия.
Во дворах послышались топот ног, бряцание оружием и переклички торопливых голосов, трубы амазонок протрубили тревогу, и мрачная дробь их барабанов присоединилась к устрашающему набату гонгов.
В зале все женщины рвали на себе волосы и вопили во весь голос, большинство из них – даже не зная причины столь отчаянной тревоги, и рабы с гладко выбритыми лицами тщетно пытались восстановить порядок. Некоторые из этих рабов, вооруженные кривыми саблями, со свирепыми жестами бросились было к морякам, но, увидев, сколь спокойно те держатся, так и не решились пустить в ход оружие.
– Так это что, весь этот шум из-за нас? – прошептал Мандибюль на ухо Фарандулю.
– Думаю, да, – ответил тот. – Похоже, мы забрели в гарем.
И он повернулся, чтобы расспросить сопровождавшего их переводчика. Молодой сиамец катался по полу с распростертыми руками и стонал от отчаяния.
– Полноте, полноте! Что с вами? – спросил Фарандуль, поднимая его на ноги.
Рабы с гладко выбритыми лицами
– Жены короля! Жены короля! – пробормотал переводчик. – Нам конец, мы проникли в покои… непростительное преступление!.. Нам придется умереть в муках…
– Умереть в муках! – вскричал Мандибюль. – За какую-то ошибку… ведь что мы, в конце концов, сделали?.. Всего-навсего ошиблись дверью… Тут не из-за чего даже…
– Пытки! Смерть!.. – зарыдал переводчик.
Снаружи шум только нарастал. Во дворах было уже полным-полно народа; заполонив нижние комнаты, стража подступала к ведущей наверх лестнице.
Наклонившись, Фарандуль заметил в нижнем зале с ног до головы покрытого драгоценными камнями мужчину, о котором переводчик сказал, что это и есть король, а позади него – толпу охранников и высших сановников, среди которых был и Нао-чин. На лице министра полиции играла дьявольская улыбка.
Король, повышая голос, раздавал приказы рабам, находящимся на втором этаже.
– Что он говорит? – спросил Фарандуль.
– Чтобы нас взяли живыми и заковали в цепи, – пролепетал переводчик.
– Ну, так просто мы не дадимся! – проворчал Фарандуль.
Матросы в мгновение ока подтащили к двери всю имевшуюся мебель. Как по волшебству, у каждого из них в руке появился револьвер, что лишь усилило ужас женщин.
– Успокойте их, – приказал Фарандуль переводчику, – а мы тем временем разоружим рабов.
Широкие кривые сабли полетели на пол, и безбородые рабы пали ниц перед матросами. Дамы, все еще немного взволнованные, перестали кричать.
– Теперь можно поговорить с его величеством, – сказал Фарандуль.
Вследствие избранного матросами образа действия король и высшие сановники покинули зал и теперь держались во дворе, посреди толпы вооруженных до зубов стражников и амазонок. Треща как сороки, придворные отчаянно размахивали руками, причем самым неуемным, вне всякого сомнения, был министр полиции, то и дело проводивший ладонью по шее в многозначительном жесте.
Когда Фарандуль с несколькими своими людьми появился в окне, стоявшие внизу сиамцы вскричали от ужаса, гонги звучали не умолкая. Фарандуль подождал, пока установится относительная тишина, и силой подтащил к окну обезумевшего от страха переводчика.
– Объясни его величеству нашу оплошность, представь извинения и переложи всю вину на министра полиции. Давай, да побыстрее!
Несчастный сиамец, запинаясь, начал. Не соизволив отвечать лично, король дал слово Нао-чину, мандарину полиции. Диалог посреди невообразимого шума продлился несколько минут. Едва он завершился, переводчик рухнул на руки Мандибюля.
– Ну что? – спросил тот.
– Добиться мне удалось лишь следующего: его величество решил не казнить нас сейчас же, но настаивает на том, чтобы мы передали ему кого-то из наших людей для того, чтобы те были осуждены в соответствии с сиамскими законами.
– Ха! Гран мерси, как говорится, за такую милость… очень рад… Ты все же объясни королю цель нашего визита, скажи, что мы явились предложить свои услуги по поискам белого слона.
Переводчик повиновался.
Его слова были встречены во дворе новыми криками, еще более громкими, нежели предыдущие.
Мандарин Нао-чин пренебрежительно ухмыльнулся и бросил в ответ:
– Ваше преступление не должно остаться без наказания!
– Ха! Ну, раз они так, – воскликнул Фарандуль, – пусть попробуют нас взять! Мы уже вошли в покои королевских жен – так вот, здесь мы и останемся! Место хорошее, будем обороняться до последнего патрона!
Под колоннадой король и высшие сановники держали совет, стражники и амазонки обустраивали что-то вроде ночного лагеря. Произведя инспекцию священных покоев, Фарандуль увидел, что они со всех сторон выходят во внутренние дворы, – покои эти оказались абсолютно изолированными от других строений дворца и вполне пригодными для обороны. Заметил он и то, что во всех дворах постовые блокируют выходы, и потому, не теряя времени, расставил несколько человек по позициям в качестве наблюдателей, а остальных собрал в центральном зале.
– Дождемся развития событий, – философски сказал он им. – Наш дебют в Сиаме явно не удался, но все же попытаемся выйти из этого плачевного положения.
Ближе к утру, после нескольких часов сна, Фарандуль вернулся к окнам вместе с Мандибюлем и переводчиком. Все обстояло по-старому: стражники и амазонки находились на своих постах, и лишь король и его свита исчезли.
– Странно, что они нас не атакуют, – заметил Мандибюль.
– Да пощадит меня бог преисподней, – воскликнул переводчик, – но, похоже, вам неведомо, что у нас категорически воспрещается нарушать религиозные предписания! Король есть эманация Будды, восемьсот его жен причастны его святости и считаются частичкой божества, эманацией эманации. Любой, кто проникнет в эти покои, совершит преступление против божества и должен будет умереть в муках. Вот почему никто не осмеливается прийти сюда, чтобы арестовать нас…
– А так как мы не намерены сдаваться, чтобы тут же оказаться обвиненными в оскорблении Будды, подобное положение вещей может продлиться довольно долго. Что ж, спешить нам некуда…
– Но как быть с едой? – воскликнул Мандибюль.
– С едой? Ну, у нас ведь тут есть священные жены – придется им с нами немного поделиться; полагаю, того, чего хватает на восемьсот персон, должно хватить и на восемьсот двадцать. Сходите-ка, господин переводчик, спросите у жен короля, в котором часу они завтракают.
– Браво! Не успели замарать руки, как уже собираемся погрязнуть в преступлении целиком! Так ему, этому Сиаму, и надо!..
Все восемьсот жен, уже гораздо более спокойных, чем накануне, толпились в главном зале, и Фарандуль через переводчика попросил у них разрешения без лишних церемоний присоединиться к завтраку, на что они ответили единодушным согласием. Рабы, увидев приготовления к этому новому святотатству, затряслись с головы до ног и принялись ждать вмешательства самого Будды. Но кушанья прибыли из королевских кухонь, как обычно, и, усевшись на пол рядом с женами короля, матросы беззаботно умяли эту священную пищу.
Так как даже среди эманаций Будды наблюдается определенная иерархия, восемьсот супруг короля Сиама делились на жен первого, второго и третьего класса. За стол пятидесяти жен первого класса были приняты только Фарандуль с Мандибюлем, остальным матросам пришлось делить завтрак с женами второго класса.
Не забыли и про караульных – нескольким дамам, чрезвычайно сим фактом растроганным, отнесли блюда с закусками и пару бутылок игристого кокосового вина.
Один лишь переводчик отказался принять участие в завтраке, предпочтя подпитываться исключительно перспективами различных пыток. При каждом блюде, то есть припоминая одно за другим все применяемые в Сиаме наказания, он испускал печальные стоны.
Во втором часу дня громкий шум, раздавшийся под колоннадами, привлек моряков к окнам: под знаменитым семиярусным зонтом, знаком королевской власти, прибыл его величество король Сиама; следом, всего лишь под трехъярусными зонтами, шествовали мандарины. Позади двора, между двумя шеренгами амазонок, тянулся длинный кортеж, состоящий из бонз и талапойнов. Король уселся в специально приготовленное для его святейшей персоны кресло, тогда как мандарины и бонзы расположились на корточках вокруг него.