Погруженные на нескольких слонов, бедняги были перевезены в казарму и помещены на гауптвахту, в тот день пустовавшую. Обведя взглядом своих товарищей по плену, Фарандуль не обнаружил среди них Мандибюля, – пожелав допросить того лично, полковница приказала поместить его в отдельную комнату, ключ от которой она носила при себе. Тем временем смеркалось; один из постов амазонок остался в казарме, тогда как другие отправились охранять дворец, погруженный в полнейшее смятение.
Полковница амазонок в тюрьме Мандибюля
Оставшаяся в казарме полковница лихорадочно расхаживала взад и вперед по своему служебному кабинету; судя по ее порывистым жестам, ей не давала покоя некая навязчивая мысль. Наконец, часов в десять вечера, она, похоже, решилась, подхватила фонарь и связку ключей и стрелой вылетела из кабинета. Но куда она направлялась? И почему бросала вокруг себя настороженные взгляды?
Царившую в казарме тишину нарушали лишь размеренные шаги часовой, поставленной у парадного входа, да громкий храп, доносившийся из той комнаты, в которую был помещен Мандибюль. Туда-то и направилась полковница, вероятно намереваясь допросить нашего друга. Повернув ключ в замке, она резко открыла дверь: связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту, Мандибюль спал прямо на полу.
Полковница несколько минут просто на него смотрела, затем, вдруг наклонившись, запечатлела поцелуй на его ясном челе. Храп тотчас же прекратился, Мандибюль открыл глаза, и пусть кляп помешал нашему герою испустить вопль изумления, выглядел он явно обескураженным.
Прочтя, как ей показалось, горький упрек в глазах Мандибюля, полковница выхватила саблю и избавила его от кляпа.
– Уф! – выдохнул Мандибюль.
Амазонка отставила фонарь в сторону и села на пол рядом с нашим героем. Вся ее гордость, весь ее воинственный вид исчезли; под униформой полковницы учащенно билось сердце женщины. Читатель, наверное, уже и сам догадался, что еще в их первую встречу у ворот дворца Мандибюль произвел на полковницу столь сильное впечатление, что теперь, когда он оказался в беде и под угрозой восьмисот смертных приговоров, она явилась к нему для того, чтобы чуть подсластить горечь его последних мгновений.
Разговор начался на сиамском, который Мандибюль не понимал вовсе; он ответил на французском – столь же непонятном для нее. Что она говорила? Что он отвечал?
Вероятно, она осыпала его пылкими признаниями, но утверждать мы этого не беремся, поскольку, как и Мандибюль, были воспитаны в полном неведении сиамского языка.
Он отвечал на французском, что веревки, коими связаны его руки, доставляют ему слишком сильную боль, из-за чего он не способен вслушиваться в ее речи с тем вниманием, которого они заслуживают, и, быть может, с развязанными руками он поймет ее лучше.
Полковница догадалась, чего от нее хотят, – женский ум, он столь тонок и проницателен! – немного помедлила, но затем сердце ее забилось еще быстрее, и бедная женщина сделала то, чего желал наш друг. Освободившись от веревок, Мандибюль первым делом схватил руки полковницы…
Вероятно, он собирался отблагодарить ее, расцеловав многократно каждую… так, по крайней мере, решила амазонка и закрыла глаза. Мандибюль, всегда и везде остававшийся галантным рыцарем – каким и следует быть французу, – не стал манкировать этим совершенно естественным долгом, но, пробежавшись губами по бархатистой коже воительницы, зажал обе ее руки в своем могучем кулаке и быстро связал веревками, снятыми с его собственных запястий.
Теперь уже настала очередь полковницы удивляться. Так и не разрешив ее сомнений, Мандибюль подтянул к себе саблю и разрезал веревки, коими были спутаны его ноги.
Он был свободен!
Четверть часа спустя, с фонарем в одной руке и связкой ключей – в другой, полковница амазонок на цыпочках вышла из комнаты. Этой полковницей был Мандибюль.
Теперь уже настала очередь полковницы удивляться
Настоящая, тщательно связанная по рукам и ногам, осталась лежать с кляпом во рту на том месте, где прежде лежал Мандибюль, а сам он, облачившись в ее униформу, отправился на поиски своих друзей.
Самым сложным оказалось отыскать в связке ключ от карцера; наконец Мандибюль преуспел в этом и вошел в помещение, где, снедаемые тоской и тревогой, лежали на полу его друзья.
При виде переодетого амазонкой Мандибюля у пленников от удивления округлились глаза. Сама же «амазонка», не теряя ни минуты, одну за другой перерезала все веревки.
Несчастный Турнесоль был последним, и Мандибюль не отказал себе в удовольствии его помучить.
– Мой бедный Турнесоль, готовьтесь к тому, что вам все же придется понести наказание: нам позволят бежать лишь при условии, что вы останетесь здесь для сатисфакции судей.
После того как вслед за остальными от веревок избавились Турнесоль и переводчик, пришло время покинуть казарму. У Мандибюля уже был готов план. Несколькими минутами ранее, по пути к гауптвахте, он заметил склад обмундирования полка амазонок и теперь отвел туда друзей, предложив им облачиться по его примеру в сиамскую униформу. Пока матросы переодевались, Мандибюль, вооруженный связкой ключей, продолжил поиски; в комнате полковницы нашему другу повезло обнаружить целый арсенал оружия. Вернувшись с револьверами и патронами, он увидел, что все уже готовы.
– А теперь – уходим! – сказал он.
– Минутку! – воскликнул Фарандуль. – Чтобы уйти от погони, нам нужны будут слоны.
– Тут рядом находится большой парк. Сможем выбрать там лучших из трехсот боевых слонов гарнизона.
– Вперед!
Проблем с выходом из казармы у них не возникло. Узнав фонарь и униформу полковницы, часовая взяла на караул, и съежившиеся матросы поспешили раствориться во мраке ночи.
Большой парк, служивший своеобразным загоном для слонов, находился слева. Маленький отряд отважно предстал перед охранявшим его полусонным постом, снял часового и приказал сложить оружие остальным.
Вскоре из числа наиболее могучих были выбраны шесть слонов. Матросы уже собирались расположиться в их паланкинах, когда Фарандуль остановил их.
– С рассветом, – сказал он, – наши враги бросятся вслед за нами на тех слонах, которых мы здесь оставим. Дорог мы не знаем, так что они вполне могут нас настичь. Не хотелось бы, чтобы завтра у нас на хвосте висела вся сиамская армия.
– И что вы предлагаете?
– У слонов тоже имеются пороки. Они-то и обеспечат нам безопасность.
– Но какие пороки?
– Пьянство! Неуемная тяга к потреблению крепких напитков. Этот порок встречается у всех высших созданий, таких как человек, обезьяна, слон… Это, конечно, печально, но тут уж ничего не поделаешь! Слоны – славные, порядочные и трудолюбивые животные, но им нравится, когда их труд вознаграждается небольшими удовольствиями; пообещав слонам несколько пинт коньяка или немного забродивших кокосов, можно добиться от них гораздо большей эффективности – они и бегают тогда куда веселее!
– И что же?
– А то, что где-то здесь, в этом парке, должны иметься запасы забродившего кокосового молока, нужно найти их, и тогда завтра наши враги не смогут отправиться за нами в погоню.
Допрошенный постовой офицер показал, где находится склад алкогольных напитков. Дверь быстро вышибли, и Фарандуль спустился в просторный погреб, полный крепкого спиртного.
– Восхитительно! – проговорил Мандибюль, сняв пробу.
– Скорее! Тащите по паре-тройке ведер этого напитка каждому из слонов. Нашим оставим лишь несколько бутылок.
Понимая, что от этого зависит их жизнь, матросы поспешили исполнить распоряжения Фарандуля: быстро организовалась цепочка, как при пожаре, и полные спиртного ведра передавались по ней слонам, которые, не веря такой удаче, выказывали по отношению к своим благодетелям крайнюю степень почтения: они вежливо принимали ведра хоботом и со сладострастным содроганием заливали внутрь. Люди в подобных обстоятельствах, при раздаче бесплатного алкоголя, толпой ринулись бы к виночерпиям и неизбежно разлили бы добрую половину спиртного, но слоны, существа серьезные и рассудительные даже во время их маленьких оргий, двуногим не уподоблялись: распределение проходило в строжайшем порядке, ни один из слонов не лез без очереди, – если кто-то начинал чересчур долго смаковать напиток, соседи разве что могли дружески постучать ему хоботом по спине, прося тем самым немного ускориться.
Вскоре каждый из трехсот или трехсот десяти слонов вылакал свои три ведра спиртного. Некоторые, обремененные семьей, выдули по пять, а то и по шесть: будучи благоразумными отцами, они позволяли детям выпивать по полтора-два ведра, не больше, оставляя излишек себе.
Для пущей уверенности решено было раздать еще по одному ведру на каждого; и пусть в подавляющем своем большинстве слоны и так уже спали, совершенно пьяные, или же предавались тысячам невообразимых чудачеств, это последнее ведро сыграло злую шутку даже с самыми крепкими. Тут уже весь лагерь потерял голову, порядок исчез, степенность испарилась, и даже старейшинам в голову вдруг полезли наибезумнейшие мысли.
Передача по цепочке забродивших кокосов
Ушедшие в запой слоны
Теперь можно было спокойно отправляться в путь: перепившие забродившего кокосового молока слоны были выведены из строя дня на два – на три.
Те шесть слонов, которых Фарандуль приберег для себя, надышавшись алкогольных паров, взирали на эту сцену с завистью. Чтобы чуть взбодрить их, Фарандуль приказал поднести каждому с четверть ведра спиртного и отдал сигнал к отбытию.
Ловкие матросы забрались на высокие спины своих верховых животных и устроились по трое на каждом, один – на шее, в качестве mahout, или погонщика, двое – в паланкине. Фарандуль, Мандибюль и переводчик возглавили процессию, и весь отряд двинулся на северо-запад.
Фарандуль, сидя на своем слоне, изучал при свете фонаря карту сиамского полуострова. Он намеревался поехать прямиком в Аютию, древнюю столицу королевства Сиам, теперь разрушенную; подняться вдоль большой реки Me-Нам, матери рек, до Банк-Та, где можно будет перейти реку вброд, и уже оттуда направиться в Бирму.