То была колесница Шаттирама, уже проехавшая по телам нескольких привилегированных индусов. Вследствие того что ее тянули за собой около тысячи человек, обвязанные канатами, продвигалась колесница довольно быстро.
В узком проходе, где сгрудились матросы, следовало ожидать большой давки; многим предстояло задохнуться в толпе или же угодить, вопреки собственной воле, под колеса. Фарандуль шепнул пару слов на ухо переводчику, поручив ему предупредить об опасности, одного за другим, всех мнимых факиров, не возбуждая при этом подозрений у индусов.
И сделал он это как нельзя вовремя. Шум усилился, обвязанные канатами люди появились в проходе. Все взоры устремились на мнимых факиров; пришло время им сдержать свою клятву, так что пятеро или шестеро исступленных богомольцев поспешили затесаться среди них, дабы угодить под ужасные колеса в столь прекрасной компании.
– Назад! Назад! – жестом скомандовал Фарандуль.
Но сказать это было куда легче, чем сделать: живая стена, состоящая из бесноватых, уже отрéзала путь к отступлению. Катящаяся с оглушительным грохотом колесница была всего в нескольких метрах от Фарандуля, решение следовало принять незамедлительно.
Увидев, что факиры отступают, толпа взревела от ярости и принялась подталкивать их к колеснице. Фарандуль наконец решился; подав знак друзьям, он бросился к одному из колес, поставил ногу на какой-то выступ, вцепился в одну из рук богини Кали и взобрался на самый верх колесницы.
Мандибюль и все матросы последовали его примеру. Перескакивая через головы, они вскарабкались на колесницу и победоносно расселись верхом на каменных слонах или же на плечах богов.
Невообразимое смятение поднялось в толпе: одни сочли сей поступок факиров благочестивой шалостью, но большинство все же усмотрело в нем святотатство и принялось извергать в адрес осквернителей священной колесницы страшные угрозы.
Сорок сожженных заживо женщин. Что – читатель, помни! – может случиться с каждым, кто совершит хоть малейший бестактный поступок
Колесница по-прежнему продвигалась и следовала по эспланаде по направлению к дворцу раджи Нана-Сиркара. Фарандуль уже знал об этом; переводчик сообщил ему, что колесница Шаттирама должна нанести визит старому радже, так что Сатюрнен рассчитывал воспользоваться суматохой при подъезде к дворцу, чтобы соскочить с колесницы и улизнуть незамеченными.
Мы не будем даже пытаться описать дворец Нана-Сиркара: эти феерические дворцы неописуемы! Конечно, восхищенный художник может набросать его эскиз, но беспомощное перо способно отметить лишь основные красоты: сверкающие кружевные фасады, воздушные колоннады, украшенные скульптурами балконы, изумительные окна, покрытые тысячами шпилей и колоколенок ажурные крыши! У входа в кифирский дворец, перед стеной, увенчанной невероятных форм зубцами, были распахнуты настежь украшенные изысканной резьбой ворота, давая проезд колеснице.
Возвышавшийся над толпой Фарандуль обвел внимательным взглядом странную и грандиозную сцену.
В большом дворе дворца, вплоть до центральной колоннады, у которой держались высшие сановники, стояла в ряд стража раджи; в глубине, за балюстрадой, виднелась седая голова Нана-Сиркара, неподвижно сидевшего на диване в окружении его сорока жен.
Быстро прокатившаяся вдоль шеренги солдат колесница остановилась прямо перед балюстрадой, метрах в двадцати от раджи. Все взгляды с удивлением стремились на мнимых факиров, не нашедших ни малейшей возможности незаметно скрыться.
Пробравшийся вслед за колесницей вместе с толпой переводчик сумел протолкнуться вперед.
– Тревога! Тревога! – вскричал он. – Народ уже шумит: мол, факиры осквернили священную колесницу; нужно уносить ноги!
И действительно, позади стражников раздавались крики, фанатики взбирались на плечи солдат и грозили несчастным факирам кулаками.
Среди всех этих бесноватых больше всех неистовствовал музыкант из труппы баядерок. Фарандуль быстро огляделся: позади матросов уже бесшумно выстроились два взвода стражников. Отступление было отрезано, следовало сохранять самообладание и продолжать невозмутимо играть свою роль.
Тем временем молодой человек с приятным лицом, стоявший рядом с раджой, подошел к балюстраде, чтобы расспросить группу фанатиков. Офицеры подвели к нему музыканта из труппы баядерок, не перестававшего отчаянно жестикулировать. К величайшему изумлению Фарандуля, между важным вельможей и скромным музыкантом завязалась продолжительная беседа на равной ноге. Музыкант начал с наигранной почтительностью, но мало-помалу головы собеседников сблизились, и разговор продолжился шепотом!
– Музыкант баядерок! – пробормотал Мандибюль. – Черт бы его побрал! Акульи кишки!
Фарандуля внезапно осенило.
– Мандибюль! Мандибюль! Вы болтали с баядерками! Роковая беспечность!.. Вы недостаточно невозмутимы для факира… Будем готовы ко всему! Нас раскрыли!
– Знатный вельможа, который говорит с музыкантом, – шепотом пояснил переводчик, – это джагирдар Рунджет, первый министр старика Нана-Сиркара, которого вы можете видеть вон там, в окружении его жен.
– Но он ведь даже не шевелится…
– Раджа давно уже, лет девяносто, не выходит из дворца. Его живучесть удивляет всех в Кифире, но, как вы и сами понимаете, его сорок жен серьезно заинтересованы в том, чтобы он был жив и здоров: пока он в полном здравии, им не грозит сати – сожжение на кремационном костре мужа.
– Стало быть, в Кифире сохранился обычай сжигать вдов?
– Ну а как же! В английских владениях, тем более здесь, это все еще происходит. В Кифире ни одной вдове из высшего общества не удастся избежать этого обычая, и уж точно – не женам раджи, обязанным подавать пример в силу своего высокого положения. К тому же для них самопожертвование вовсе не является факультативным, оно обязательно!..
– Не хотел бы я оказаться на их месте – больно уж стар этот раджа!
– Полноте! За ним ведь ухаживают! Как по мне, так я нахожу этот обычай восхитительным для мужей.
– Внимание, – сказал Фарандуль, – джагирдар Рунджет идет к нам… Осторожно, вид у него не слишком довольный… Постарайтесь объяснить ему наше положение факиров, вынужденных хранить молчание вследствие данной клятвы…
После беседы с музыкантом джагирдар Рунджет переговорил с раджой и его женами и теперь, с хмурым и строгим лицом, приближался к мнимым факирам.
Круг стражников позади «факиров» сомкнулся, так что деваться им было уже некуда.
Остановившись на балюстраде, в двух шагах от Фарандуля, джагирдар без единого слова окинул мнимых факиров пристальным взглядом, а затем подал офицерам стражи знак еще плотнее сомкнуть ряды.
Джагирдар
– Плохо дело! – проворчал Мандибюль. – Ох уж эта вероломная баядерка!
Джагирдар наконец заговорил по-английски:
– Судя по всему, европейцы, вам известно, какие запреты и ограничения были введены раджой Кифира, раз уж вы потрудились изменить внешность, чтобы проникнуть в наш священный город в дни торжественных церемоний Шаттирама! Выходит, вы знали, что вас ждет, если обман раскроется.
– Могущественный джагирдар! – смиренно пробормотал переводчик. – Эти люди – никакие не европейцы, это святые анахореты из моего родного края, факиры, пришедшие в Кифир в благоговейной думе…
– Молчать!.. Ты – сообщник этих людей, и потому ты разделишь их участь. Вы теперь во власти могущественного раджи, которому вы бросили вызов, нагло явившись в Кифир! Уже за одно только это преступление вы заслуживаете смерти, но это еще не все: вы посмели осквернить своим присутствием наши храмы, коснуться своими нечистыми руками священной колесницы Шаттирама, ступить ногой на высокочтимые статуи Шивы, Вишну, Ханумана и Кали… За все это вас ждет ужасное наказание!.. Нана-Сиркар, раджа Кифира, приговаривает вас к смерти в жестоких и долгих мучениях… Выслушайте же наш приговор: по приказу Нана-Сиркара вы будете препровождены в большую пагоду Шаттирама и там, на колоннаде, что возвышается над Кифиром, на глазах у всех верующих, которых вы разгневали своим святотатством, с вас живьем сдерут кожу столь медленно, что эта пытка продлится до окончания празднеств, то есть три дня! Вам есть что сказать в свою защиту?
– Не вам, любезнейший джагирдар, но лично радже! – ответил Фарандуль, который на протяжении всей речи Рунджета не сводил глаз со старого правителя, все так же неподвижно восседавшего на подушках.
И прежде чем джагирдар Рунджет успел этому воспротивиться, Фарандуль перескочил через балюстраду в один прыжок, свидетельствовавший о ловкости воспитавших его обезьян. Он приземлился на ноги шагах в десяти позади Рунджета и уже через доли секунды очутился среди испуганных его дерзостью жен Нана-Сиркара. Несмотря на их крики и удары опахалами и зонтиками, отважный Фарандуль положил руку на плечо раджи, но тот – странное дело! – не изволил даже повернуть голову или нахмурить седые брови! Лицо, обрамленное длинной седой бородой, осталось столь же бесстрастным, старик Нана-Сиркар даже не пошевелился, его усеянный бриллиантами эгрет не колыхнулся, его украшенные изысканными драгоценными камнями сабли и шпаги так и остались торчать за поясом…
Жены Нана-Синкара, испуганные дерзостью Фарандуля
Фарандуль в своей дерзости дошел до того, что посмел поднести руку к августейшей бороде Нана-Сиркара и дернуть за нее изо всей силы, но ни один мускул не дрогнул на лице раджи, он даже не повел в сторону своими рыжеватыми зрачками…
Но ужасный Фарандуль не ограничился одними лишь этими посягательствами на достоинство их господина и повелителя: поставив локоть на голову раджи, он наклонил эту голову к плечу.
Жены раджи в смятении ломали руки: их тайна была раскрыта!
Раджа Нана-Сиркар, живучестью которого восхищался весь Кифир, оказался всего лишь чучелом!..
Нана-Сиркар умер еще двенадцать лет тому назад! Двенадцать лет королевством Кифир правила кукла! Двенадцать лет этого никто не замечал! Лишь Фарандулю, с его проницательным взглядом, удалось раскрыть мошенничество: неподвижность старого раджи поразила Сатюрнена еще в тот момент, когда он только-только приблизился к балюстраде. Он принялся наблюдать – и в итоге обо всем догадался! Как описать растерянность жен раджи и их страх перед грозным Фарандулем?