– Раджа Кифира имел жестокие намерения! – вскричал Фарандуль пронзительным голосом.
– Тише, не выдавайте нас! – пробормотал джагирдар Рунджет, хватая его за руки. – С вас не сдерут кожу… обещаю!
– Очень на это надеюсь! – продолжал Фарандуль. – Да будет вам известно, что вы в данный момент рискуете оказаться освежеванным не меньше, чем мы, а эти дамы вполне могут угодить на костер вдов!
– Замолчите, заклинаю вас именем Брахмы! Заключим договор: я спасу вас, а вы не выдадите нас!
– Сперва распорядитесь привести сюда моих друзей, спровадьте куда-нибудь колесницу Шаттирама, и мы поговорим спокойно!
Джагирдар повиновался. Он подошел к балюстраде и благожелательно махнул рукой мнимым факирам, предложив им подняться. Брахманы посмотрели на джагирдара с удивлением, но тот заявил им, что раджа Нана-Сиркар только что признал высочайшую святость факиров и берет их под свою защиту. Жрецам такого объяснения оказалось вполне достаточно, и вскоре процессия по их знаку двинулась в путь. Что до фанатиков, которые все еще позволяли себе роптать, то солдаты быстро разогнали их посредством ударов древками пик. Музыкант, который и вызвал всю эту суматоху, исчез, не дожидаясь, пока на него обратят внимание.
Восстановив порядок, джагирдар грациозным жестом предложил Мандибюлю и матросам пройти на балюстраду, дабы засвидетельствовать свое почтение радже.
Матросы лишь мельком видели происшедшую сцену, так как жены раджи поспешили при помощи зонтиков и опахал скрыть ее от глаз высших придворных сановников, выстроившихся в ряд на некотором расстоянии.
Фарандуль в двух словах ввел друзей в курс дела; его открытие спасало им, приговоренным жестоким раджой Нана-Сиркаром к медленной смерти, жизнь. Вместо того чтобы оказаться в ужасной опасности, теперь они сами потрясали, словно дамокловым мечом, над головами врагов этим страшным разоблачением!
И так очаровательные, все сорок жен Нана-Сиркара выглядели еще прекраснее благодаря тонкостям индийского кокетства. Кольца и изысканные драгоценности украшали их ноздри, лица и веки были посеребрены или же позолочены, их руки и ноги обвивали браслеты.
Фаворитка
Глядя на бедного Нана-Сиркара в сплоченной группе из сорока вдов, Мандибюль утратил всю свою степенность.
– Да он же набит соломой! Превращен в чучело! – бормотал он. – До чего же богатое воображение у этих женщин далекого Востока!
– Тише! Тише! – простонал джагирдар. – Речь ведь идет об участи всех нас – и о вашей жизни, и о судьбе этих очаровательных вдов раджи Нана-Сиркара!..
– Вы правы: положение серьезное… Если об этом узнают, этих дам сожгут на костре, а нас… да уж, положение действительно серьезное… Но как долго на троне Кифира восседает столь необычный раджа?
– Сейчас я все вам расскажу! Это случилось двенадцать лет тому назад. Уже довольно старый Нана-Сиркар – с тех пор он ничуть не изменился – женился на двадцати молодых и прелестных женщинах, дабы добавить сей новый блеск к сиянию других двадцати своих жен, уже сверкавших в его гареме лучистой рекой бриллиантов, ярким созвездием на небе! То были сорок жемчужин в оправе раджи, сорок роз, сорок…
– Да-да, прекрасно! Вы – любитель сияния жемчужин и аромата роз, я уже начинаю понимать.
– Так вот, в тот же вечер, после своей свадьбы, Нана-Сиркар пришел в жуткий гнев, увидев, как я, джагирдар Рунджет из Гхаполя, его первый министр, запечатлел почтительный поцелуй на руке одной из его новых жен. Нана-Сиркар вскочил на ноги, побледнел, покраснел, рассвирепел, выхватил саблю… и упал замертво на пол, задохнувшись от этой опрометчивой ярости. Все в слезах, прибежали сорок жен раджи. Они стали вдовами, и теперь, во цвете лет, им предстояло совершить сати, то есть самосожжение на погребальном костре их августейшего супруга. Жестокая перспектива! Мерзкая церемония!.. И тут в голову мне пришла гениальная мысль: никто при дворе, за исключением меня самого и августейших жен раджи, не знал об этом роковом событии, поэтому я решил их спасти и перенести тело в отдаленную комнату. Сорок жен тотчас же заперлись во дворце, и праздник продолжился без раджи, поскольку все полагали, что он отправился в гарем… В последующие дни раджа также не показывался на публике, так как все это время, по моему приказу, его бальзамировали самые искусные мастера этого дела, которым затем, дабы они не проболтались, я распорядился отрубить головы. Когда раджа принял презентабельный вид, я лично нарядил его в самые роскошные одежды и позвал августейших вдов… Они пришли в невообразимый восторг: раджа был прекрасен! Благодаря действию одного хитроумного механизма он мог время от времени шевелить головой и закатывать глаза – в десяти шагах иллюзия была полной. В дурбаре, то есть на общем собрании знати, раджа был представлен двору – разумеется, на почтительном расстоянии и в окружении жен, постоянно обмахивавших его длинными перьевыми опахалами. Я зачитал высшим сановникам королевства письмо раджи, объявляющее о его намерении облегчить себе старость, переложив на меня бремя государственных дел. Раджа изредка приветственно помахивал рукой благодаря действию моего механизма, так что сановники рассыпались в знаках почтения и покинули дурбар без малейших подозрений.
Несколько вдов Нана-Сиркара (зарисовка с натуры)
Смерть Нана-Синкара двенадцатью годами ранее
– И за все это время, – спросил Фарандуль, – никто так ничего и не заметил?
– Никто и ничего – нами были приняты все необходимые меры предосторожности! Я продолжаю править от имени старого раджи, долголетием которого восхищается вся Индия, я показываю его людям пару раз в год по большим праздникам, и этого вполне достаточно. Все остальное время ужасный раджа проводит взаперти в потайном шкафу, ключ от которого имеется только у меня, так что мы на сей счет спокойны!
– Позвольте засвидетельствовать вам наше восхищение, находчивый джагирдар, вы его заслуживаете! Вы спасли жизнь сорока очаровательным дамам! Вас следовало бы наградить медалью!
– Вы слишком любезны.
– Нет-нет, я с вами абсолютно честен! И я рад, вдвойне рад тому, что заметил подвох, – это позволяет мне вблизи любоваться сорока жемчужинами из оправы короны Нана-Сиркара, сорока розами, расцветшими в саду Кифира и спасительными для меня и моих друзей, так как три дня сдирания кожи, сколь бы оно ни было деликатным, не оставили бы нам ни малейшей надежды! Но скажите-ка: почему этот чертов раджа Кифира имел в отношении нас столь жестокие намерения?
Подзавод раджи
– Это уже совсем другое дело… Вы ведь явились сюда для того, чтобы похитить белого слона, бывшего слона короля Сиама, не так ли?
– Да, но откуда вам это известно?
– Вы видели, как я разговаривал с музыкантом из труппы баядерок? Это он мне все рассказал, это он открыл мне секрет вашего маскарада! Он знает все ваши планы, он в курсе вашего намерения похитить слона, чтобы затем вернуть его королю Сиама, он поклялся вам в этом помешать.
– Но кто этот музыкант?.. Каков его собственный интерес?
– Этот музыкант – вовсе не музыкант, это главарь сиамских пиратов, которые и продали мне белого слона! Получив четыре миллиона, он решил честно сообщить нам о той опасности, которой подвергается наша покупка.
Фарандуль погрузился в глубокие размышления, но вскоре тряхнул головой.
– Нужно заканчивать с этим, да поскорее, – сказал он. – Мы здесь все в величайшей опасности: с меня и с моих друзей могут заживо содрать кожу, вам, в свою очередь, следует опасаться более быстрого, но оттого не менее неприятного обезглавливания, а вдовам Нана-Сиркара, если их мошенничество будет раскрыто, придется совершить самосожжение. Давайте отдадим жизнь друг за друга: вы даруете нам помилование, избавив тем самым от мучительных пыток, мы же избавим вас от меча и топора, обязавшись хранить молчание; как говорится – баш на баш! Но скажу без всякого фатовства: я не вижу равного баланса между нашими восемнадцатью более или менее привлекательными мужскими лицами и сорока обворожительными вдовами раджи…
– Целой академией расцветших роз… – пробормотал Мандибюль, улыбнувшись дамам.
– Нет! Драгоценная жизнь даже одной из этих очаровательных вдовушек стóит всех наших, а так как мы спасаем жизнь сразу сорока, мы не может удовольствоваться восемнадцатью помилованиями, нам нужно нечто иное…
– Что вы хотите этим сказать? – вскричал встревоженный джагирдар. – Чего вы желаете? Скажите же, вы меня пугаете… Быть может, нескольких из вдов Нана-Сиркара… или пару миллионов, хотя, должен признаться, государственная казна и так уже почти пуста… когда у раджи сорок жен, расходов, как вы понимаете, хватает…
– Успокойтесь: все, чего я хочу, так это белого слона короля Сиама!
– Но он принадлежит нам, мы за него заплатили! Брахманы пагоды Шаттирама не пожелают с ним расстаться…
– Я забираю белого слона лишь для того, чтобы вернуть сие священное животное его законному владельцу, – это должно положить конец всяческим колебаниям столь совестливого человека, как вы. Полноте, я лишь прошу вас позволить нам похитить его, и тогда я обещаю, что мы будем хранить вечное молчание относительно того невероятного долголетия, которым имеет счастье наслаждаться раджа Нана-Сиркар. Мы удовольствуемся тем, что лишь слегка прикоснемся губами к изящным ручкам сорока не отправившихся на костер вдов раджи Кифира!
– Хорошо, договорились, – сказал джагирдар. – Вы получите вашего белого слона, хотя я и потеряю на этом четыре миллиона.
– Ба! Раджа введет какой-нибудь новый налог, и вы эти деньги вернете. В общем, вечером, как стемнеет, вы отведете нас к пагоде Шаттирама, поможете обмануть бдительность брахманов, и мы расстанемся добрыми друзьями.
Во время окончания этой сцены занавески, прикрывающие колоннаду, уже полностью отделили придворных от группы, образованной нашими друзьями и вдовами раджи! Нана-Сиркар, августейший и невозмутимый, был унесен вглубь зала и усажен на трон.