Обвиняемые продолжали упорно хранить молчание, и суду не оставалось ничего другого, как перейти к вынесению вердикта. После шести часов консультаций с самыми изощренными палачами, съехавшимися на торжественное состязание со всех провинций империи, судьи вернулись в зал заседаний в присутствии затаившей дыхание публики.
Полумертвый от страха переводчик весь обратился в слух, дабы выслушать приговор, который суровым голосом зачитал мандарин Ци-цан. После множества «учитывая…» и «принимая во внимание…» виновные были приговорены к ужасной казни «девяноста восьми тысяч кусочков», которая должна была состояться через три дня!!!
Толпа содрогнулась: казнь «девяноста восьми тысяч кусочков», зарезервированная когда-то для преступников, оскорбивших его величество, не применялась уже восемьсот лет, поэтому публика тотчас же потребовала недельной отсрочки, чтобы успеть предупредить о готовящемся торжественном событии родственников и друзей из других провинций.
Наши бедные друзья, теперь уже знавшие наверняка, чтó их ожидает, были немедленно препровождены в тюрьму. Так как они перешли из ранга подсудимых в ранг приговоренных, по прибытии им пришлось соблюсти кое-какие формальности. С них сняли цепи и шейные колодки, дабы надеть на их плечи вдвое более тяжелые «колодки смертников». Двум главарям, Фарандулю и Мандибюлю, были оказаны особые знаки внимания: им не надели на плечи колодки смертников, но их поместили в цепях в бочку, в которой, как и в колодках, было проделано отверстие для головы.
В этой бочке – что являлось значительным ужесточением наказания – можно было стоять лишь на коленях или же сидеть на корточках. Фарандуль и Мандибюль недовольно поморщились, когда столкнулись с таким обращением: можно ли было питать хоть малейшую надежду на побег с этой адской бочкой на плечах? Мандарин Ци-цан мог спать спокойно: его жертвам уже некуда было деваться!
Первым, кто навестил наших друзей после того, как их вернули в тюрьму, оказался палач – победитель конкурса! – который после долгих поисков в библиотеках обнаружил точное описание занятной казни «девяноста восьми тысяч кусочков». Он явился любезно предложить свои услуги несчастным, предоставившим ему возможность упрочить свою профессиональную репутацию. Сначала его авансы были плохо приняты матросами, но Мандибюль, отдав должное квалификации мастера и пожелав узнать, в чем же заключается смысл знаменитой казни, попросил переводчика расспросить славного палача.
Любезный палач
На самом деле в казни «девяноста восьми тысяч кусочков» не было ничего вульгарного: хитроумное приспособление во всем превосходило извечные и рутинные саблю, веревку или простой кроильный нож. Прежде всего, оно было механическим – уже плюс! – и могло приводиться в движение даже рукой ребенка. Запускалось обычное колесо, шестеренки начинали крутиться, и аппарат ровно за шесть часов разрезал преступника на девяносто восемь тысяч мельчайших кусочков. По просьбе Мандибюля палач вытащил из кармана план своего аппарата и пустился в длинную серию объяснений; сиамский переводчик от напряжения потерял сознание в своей шейной колодке, и палач снисходительно сбрызнул ему лицо водой, дабы привести его в чувство. Прежде чем уйти, палач предупредил наших друзей, что их статус приговоренных к смертной казни дает им право на кое-какие послабления – дополнительное питание, например, и несколько трубок опиума.
– Ну что, – сказал Мандибюль после ухода палача, – вы слышали? Через неделю нас разрежут на девяносто восемь тысяч кусочков! Надеяться больше не на что!
– Вы правы, – ответил Фарандуль, – надеяться больше не на что! Что ж, давайте хоть покурим, – может, удастся забыться? Раз уж мы имеем право на опиум, я хочу опиума, и, думаю, вы все тоже его хотите…
– Да нет, что-то у меня не лежит сердце к трубке…
– А я говорю – вы хотите опиума, вы все его хотите, да побольше… Позовите-ка палача, этого славного человека!
Палач не успел еще уйти далеко, один из боевых «тигров» сбегал за ним и привел обратно.
– Палач, – сказал ему Фарандуль через переводчика, – вы человек умный; мы счастливы, что пройдем через руки настоящего мастера своего дела, а не какого-нибудь живодера. Кажется, вы сказали: мы имеем право на парочку трубок? Так как я не желаю ничего просить ни у кого другого, кроме вас, не могли бы вы раздобыть для нас немного опиума и несколько трубок? У меня тут, в поясе, припрятано сколько-то золотых монет, возьмите их и принесите нам опиума… как можно больше, нас тут восемнадцать, и мы все – заядлые курильщики…
Опиум
– Можете на меня рассчитывать! – ответил палач, польщенный таким доверием. – Я вернусь со всем, что вам нужно, через четверть часа.
– Для чего вам столько опиума? – поинтересовался Мандибюль у Фарандуля.
– Да курить же! Мы покурим его все минут пять, затем, когда палач уйдет, заявим, что опиум – наркотик, подходящий одним лишь китайцам, и… Тишина, вот и палач!
Славный человек вернулся с прекрасной коллекцией трубок и большим пакетом опиума, купленным на половину выделенной ему суммы. Он сам раздал приговоренным трубки и набил их опиумом.
– Только постарайтесь не разбить трубки, – попросил он через переводчика, – я сохраню их в память о вас!
– Спасибо, – сказал Фарандуль. – За ваш добрый поступок я хотел бы, если позволите, дать вам один совет касательно вашего аппарата. Он практически идеален, я вижу лишь одно возможное улучшение: на вашем месте я бы приводил его в действие посредством пара…
– Я уже как-то думал об этом, – ответил палач, – но, знаете ли, в Китае не любят новаторов, так я лишь нажил бы себе врагов… Но я еще поразмыслю над этим, и со временем, полагаю, мне удастся претворить вашу идею в жизнь. Однако сейчас я вынужден вас покинуть. Я вернусь через неделю, можете пока курить сколько угодно.
Едва палач удалился, все восемнадцать смертников принялись выдувать из своих трубок первые клубы дыма; через пять минут, по знаку Фарандуля, они остановились, кривясь от отвращения. Боевые «тигры» смотрели на них, косо поглядывая на мешок опиума, который Мандибюль якобы осмотрительно отставил в сторону.
– Тьфу ты! Настоящий наркотик! – воскликнул Фарандуль еще через пять минут гримасничанья.
Все восемнадцать смертников побросали свои трубки.
– Больше не хотите? – спросил командир «тигров», подходя к нашим друзьям.
– Берите опиум, если вам это угодно, – ответил Фарандуль, – но при условии, что вы оставите нас подышать, вытащив из бочки.
– Хорошо, но вы в нее вернетесь, как только настанет время обхода.
Во исполнение данной договоренности Фарандуль и Мандибюль были извлечены из бочки, и боевые «тигры», налетев на опиум, сладострастно затерялись в облаках пахучего дыма.
Матросы поняли мысль Фарандуля; неподвижные и безмолвные, они всеми своими молитвами приближали тот благоприятный момент, когда эти жестокие стражники, погрузившись в пучины божественного экстаза, перестали бы обращать внимание на дела земные.
Разлегшись на полу в глубине комнаты, боевые «тигры» затуманенным взором следили за спиралями дыма, начинавшими принимать для них расплывчатые формы изящных женщин с приятной улыбкой и крошечными ножками. Командир «тигров», прилично захмелев, позабыл обо всем, даже о скором прибытии ночного дозора и тех ударах бамбуковыми палками, которые воспоследовали бы для него, если бы его ненароком застали в этом состоянии сонливого блаженства.
Фарандуль об этом не забывал. Пользуясь все более и более глубокой мглой, он с бесконечными предосторожностями проскользнул за спины курильщиков, но что он там делал? Китайцы время от времени трясли головой и подносили руку к своим длинным косам, словно их что-то смущало.
Внезапно Фарандуль рывком вскочил на ноги и, несмотря на свои цепи, схватил парочку сабель боевых «тигров». Матросы, вмиг позабыв о своих тяжелых колодках, уже бежали к нему. Боевые «тигры», сначала ошалев от такой дерзости, замахали руками, пытаясь разогнать клубы дыма, распрямились, но лишь для того, чтобы повалиться на пол запутанной беспорядочной массой.
«Тигры» распрямились
Фарандуль уже принял необходимые меры предосторожности: он связал их длинные косы вместе и теперь лишь смеялся над всеми их потугами.
– Скорее, скорее, ключи от колодок! – воскликнул он и слегка придушил командира боевых «тигров», дабы тот пошевеливался.
«Тигр» яростно воспротивился, и переводчик понял из его объяснений, что ключи от колодок находятся у одного из офицеров ночного дозора.
– Ну что, дождемся обхода? – спросил Фарандуль у матросов.
– Нет-нет! Пусть они и тяжелые, эти колодки, уходим сейчас же!
Связав «тигров» и сунув им в рот кляпы, моряки выбежали во двор. Фарандуль, изучивший местность по пути из суда в тюрьму, уверенно направил свой отряд к городской крепостной стене, за которой протекала Голубая река.
Уже у сáмой стены наши друзья наткнулись на часового. Турнесоль и Эскубико, не давая ему времени закричать, зажали беднягу между своими колодками, слегка сдавили и позволили ему повалиться на землю уже на три четверти задушенным.
Дорога была свободна. Правда, еще нужно было взобраться на стену с двадцатикилограммовыми колодками на плечах, но с горем пополам матросы это сделали и, как только очутились по ту сторону стены, со всех ног понеслись прочь, дабы за ночь оставить между собой и хитроумным аппаратом, разреза́вшим человека на девяносто восемь тысяч кусочков, как можно большее расстояние.
– Уф! Уф! – повторял Мандибюль на бегу. – Как же хорошо быть свободным! Как же приятно прогуливаться целым и невредимым, вместо того чтобы чувствовать себя разделенным на мельчайшие частицы… Уф! Уф! Когда, черт возьми, мы уже покинем этот Китай?
– Как только отыщем белого слона! – ответил Фарандуль.
Когда, часа в четыре утра, начало светать, наши друзья принялись искать убежище, в котором можно было бы укрыться от всех глаз, но никакого леса на горизонте не было видно.