Приятный разговор с глазу на глаз
После франко-японского разговора, в котором оба друг друга услышали, даже не понимая ни слова из того, что говорил собеседник, Фарандуль и Ямида прошли к балюстраде, чтобы полюбоваться поэтическими красотами этого восхитительного места.
Была ли это иллюзия, но Фарандулю показалось, что большая ваза, на которую он опирался, когда вел страстный разговор с Ямидой, немного дрожала. Впрочем, наш друг не придал этому особого значения: он держал в своей руке очаровательную ручку Ямиды.
– О Ямида! Ямида! – говорил он взволнованным голосом.
– О Фа-ран-дуль! – ответила молодая японка, которая уже выучила его имя и, похоже, находила удовольствие в произнесении этих трех слогов.
Фарандуль запечатлел горячий поцелуй на лежавшей на его ладони руке.
– О Фа-ран-дуль! – повторила японка.
Страшный шум прервал их беседу: двенадцать фарфоровых ваз с грохотом обрушились на пол террасы… Двенадцать японцев, вскочившие на ноги среди осколков, набросились на Фарандуля и, прежде чем он успел вытащить хотя бы одну из трех своих сабель, придавили его своей массой.
– Обманут! Я обманут!!! – вскричал ликующий князь Кайдо. – Оракулы будут довольны! Наконец-то мое правление станет удачным!
Перепуганная Ямида упала перед ним на колени.
– Встаньте, мадам, – сказал князь, – дайте мне руку и позвольте проводить вас до вашего норимона! И ведите себя как обычно – на нас смотрит вся Япония!
Весь тот путь, который днем он проделал, весело гарцуя рядом с паланкином княгини, Фарандулю пришлось повторить ночью, но уже в гораздо более печальном положении. Запертый в узком и не слишком мягком норимоне, он смог пересчитать все ухабы дороги и все толчки, производимые грубыми носильщиками его передвижной тюрьмы, возвращавшимися во дворец уже не шагом, а бегом.
По прибытии в Мико извлеченный из ящика Фарандуль был брошен в тесную и темную камеру, где на него в который уже раз накатили самые мрачные мысли. Какие удары судьбы! До чего же переменчива бывает фортуна! Полноте! Еще не вся надежда потеряна: Мандибюль и матросы остались на свободе, они смогут вытащить его из этой переделки!
Возвращавшемуся домой в чрезвычайно веселом настроении Кайдо жизнь виделась уже в розовом свете. Оказавшись во дворце, он первым делом созвал совет министров и высших сановников княжества.
Немного удивленные таким спешным вызовом, эти благородные персонажи сбежались во дворец в течение часа, спрашивая себя, не разразился ли в провинции какой-нибудь новый мятеж. Войдя в зал совета, они нашли князя пребывающим в столь благостном расположении духа, что тотчас же успокоились.
– Благородные даймё! – воскликнул князь, как только все расселись по своим местам. – У вашего князя стало одной тяжкой заботой меньше: отныне и во веки веков княжество Мико будет счастливым, ничто больше не мешает его процветанию!
– Ничто? – вскричали министры вне себя от волнения.
– Абсолютно! Пророчество сбылось! Условие, навязанное нам судьбой, было выполнено, ваш князь пожертвовал собой ради благополучия своего народа!
– А как же виновный? – строгим голосом спросил министр юстиции и казней.
– Виновный ожидает приговора. Но я пригласил сюда бонз и ученых. Сейчас мы узнаем, довольны ли и они тоже.
В зал вошли старые профессора астрологии и всезнающие бонзы. Князь принял их очень почтительно и взволнованным голосом описал им ситуацию.
– Да благословен будет Будда! – воскликнули они, выслушав Кайдо. – Княжество Мико спасено, князь был обманут супругой!
Любопытствующие красавицы в ожидании казни Фарандуля
Глава VIII
Новый приговор. – Вжик, вжик! Рубануть пару раз крест-накрест – и дело с концом. – Погоня по стенам. – Храм тридцати трех тысяч трехсот тридцати трех духов
Часа в два пополудни этого памятного дня, отмеченного празднествами и гуляньями среди тех частей населения, которым было известно о самопожертвовании князя Кайдо, Фарандуль был вытащен из его камеры и препровожден в цепях в суд, где предстал перед самыми влиятельными сеньорами княжества.
Сам процесс длился недолго: Кайдо изложил факты, и суд единогласно высказался за смертный приговор. Определенная дискуссия касательно того, какую казнь следует применить в отношении данного обвиняемого, выдалась более продолжительной; собрание хотело чего-то торжественного и достойного как оскорбленного князя, так и столь значительного преступника.
Спор грозил затянуться навечно, когда одному из министров пришла в голову следующая мысль.
– Но мы зря стараемся, – сказал он, – придумать что-либо изощренное. Разве виновный Фа-ран-дуль не был уже приговорен к смерти в кипящем жире? Нам нужно лишь вернуться к этой идее – ничего лучше мы и не изобретем.
– Вжик, вжик! Рубануть пару раз крест-накрест – и дело с концом!
– Браво! – воскликнули все даймё. – Прекрасно, просто прекрасно! Остается лишь должным образом сформулировать приговор.
– Постойте! – вскричал вдруг Кайдо. – Не нужно никакого кипящего жира, я категорически против! В мое правление человек, которому Япония обязана стольким – так как, не будем этого забывать, именно ему наша родина обязана своим благополучием! – так вот, в мое правление подобный человек никогда не умрет столь гнусным образом!.. Кипящий жир! Скажете тоже!.. Нет, он должен погибнуть от сабли, как настоящий рыцарь, как отважный воин! Пусть чья-нибудь твердая рука вскроет ему живот – вжик, вжик! Рубануть пару раз крест-накрест – и дело с концом!
Возбужденные судьи больше не колебались; наспех составленный писарем приговор был гордо каждым парафирован и зачитан несчастному Фарандулю. Так как наш друг еще не успел за эти несколько дней выучить восхитительный и приятный на слух японский язык, он не очень-то много из этого приговора понял: как ни был любезен Кайдо, из его пантомимы и повторяющихся «вжик! вжик!» Фарандуль долго не мог уяснить, сколь мучительная смерть его ожидает.
Проголодавшиеся за время этого долгого заседания судьи и князь собрались на банкет. Пребывавший в прекрасном настроении Кайдо пригласил на него и приговоренного, пожелав на протяжении всего вечера иметь его по правую от себя руку. Фарандуль, которого в тюрьме кормили довольно плохо, даже не подумал отказываться от такой милости и составил за столом, где подавали саке, серьезную конкуренцию заправским выпивохам из совета министров.
Но даже самая веселая компания когда-то расходится: в одиннадцать вечера несчастному преступнику пришлось вернуться в свою камеру. Едва за Фарандулем закрылась дверь, как он вдруг вспомнил, что забыл спросить у князя, на какой же день назначена казнь. Исправлять эту оплошность было слишком поздно, так что пришлось ему оставаться в неведении.
До следующего дня ни от кого никаких новостей не поступало. Один лишь тюремщик навещал приговоренного; время тянулось для Фарандуля слишком медленно, но утром в камеру явился министр юстиции и казней и зачитал ему целую кипу бумаг.
«Чистая юридическая формальность», – подумал наш друг, не поняв ни единого слова.
Но министр юстиции, заметив его рассеянность, заговорил на более или менее вразумительном французском.
– Какая удача! – воскликнул Фарандуль. – Вы говорите по-французски – вот вы-то меня и просветите! Когда состоится эта небольшая сабельная церемония?
– Но… мне поручено вас уведомить, что уже этим вечером!
– Уже этим вечером!.. Я полагал, у меня будет больше времени.
– Если вам это не слишком удобно, возможно, мы сможем перенести все на несколько дней… если, например, скажетесь заболевшим. Но нам бы этого не хотелось, так как народ уже предупрежден… Это… э-э-э… событие должно пройти в торжественной обстановке – на эспланаде, где обычно проводятся казни, у Ниппонских ворот… повсюду уже размещены афиши…
– Афиши, говорите?
– Да, чтобы предупредить все население о вашем проходе, так как вы проследуете к эспланаде в составе процессии.
«Отлично! – подумал Фарандуль. – Если есть афиши, раз уж все предупреждены, то и Мандибюль в курсе. Должно быть, он уже готовит спасательную операцию, не будем ничего менять в его планах!»
Вслух же он сказал:
– Что ж, раз уж повсюду размещены афиши, пусть церемония состоится в назначенный вами час… Тогда – до вечера, и благодарю за любезность!
Этот день тянулся не так долго, как предыдущий. С наступлением сумерек Фарандуля вывели из его камеры и препроводили в центральный двор дворца.
Там, желая его приветствовать, уже собралась целая толпа официальных лиц. Возглавлявший их министр юстиции и казней встретил Фарандуля и вручил ему полутораметровой длины лакированную красную коробку, покрытую изысканными рисунками.
– Это еще что такое? – спросил удивленный Фарандуль.
– Откройте ее! – ответил министр юстиции.
Фарандуль развязал пару шелковых тесемочек, приподнял крышку – и раскрыл рот от изумления. В коробке лежала восхитительная сабля закаленной стали, с вытравленными на лезвии золотыми узорами и чудесной рукоятью, украшенной бриллиантами.
Фарандуль, идущий на казнь
– Это… орудие казни? – спросил наш герой.
– Да, это роковое орудие. Князь Кайдо просит вас принять его на память о нем и применить должным образом… Ну, вы знаете – два надреза крест-накрест, вжик-вжик! Это наилучший способ, поверьте.
– Сделаю все как надо, – скромно сказал Фарандуль, – вот только я хотел бы избавиться от этих неудобных цепей.
– Обычному преступнику я бы не оказал подобной любезности, но вам не имею права в чем-либо отказывать – ваши цепи сейчас падут!
Все население Мико, вот уже неделю пребывавшее в лихорадочном возбуждении, заполонило улицы, по которым должен был проследовать кортеж. Женщины, плача, указывали одна другой на идущего на казнь молодого героя; мужчины, будучи более сдержанными, приветствовали проходившего мимо них смертника. Все взгляды были устремлены на саблю, призванную сыграть столь важную роль в последней церемонии.