После многих дней путешествия отряд наконец вышел к морю: Фарандуль привел его к самой северной точке Кореи – Хинхину, расположенному на берегу Японского моря. В Хинхине он намеревался зафрахтовать какое-нибудь суденышко и уже на нем добраться до Бангкока. Пусть и не без труда, но ему все же удалось раздобыть большую корейскую джонку, способную перевезти драгоценного слона без особых для него неудобств.
Мандарин финансов и мандарин полиции
Снова увидев море, бедный слон принялся выказывать беспокойство – он еще помнил о своих странствиях с пиратами и долгих неделях морской болезни. Однако, преисполненный веры в своих настоящих друзей, он поднялся на борт джонки без каких-либо возражений.
В бангкокский порт джонка вошла утром ясного погожего дня. Белый слон, заметно повеселевший под солнцем тропиков, уже почти не кашлял; как только джонка стала на рейд, он узнал родную страну и приветствовал купола пагод радостным хриплым ревом.
На берегу джонку ждала огромная толпа; набережные, лодки, крыши, деревья – все это было заполнено трепещущими от волнения жителями Сиама. Поспешно прибежавший полк амазонок, во главе с облачившейся в самые яркие свои парадные одежды полковницей, выстроился в ряд в порту высадки. Когда джонка коснулась причала, толпа приветствовала путешественников громкими восторженными криками и бурей аплодисментов. Фарандуль спрыгнул на землю первым, чтобы руководить высадкой местного идола.
В группе представителей власти, встречавших наших друзей, Фарандуль заметил теперь уже хорошо знакомую ему физиономию творца всех несчастий бедного слона, человека, который похитил его из Бангкока и протащил едва ли не по всем городам Азии, – Нао-чина, мандарина полиции. Тот приближался с улыбкой на губах, чтобы поздравить матросов.
– Вот это да! – пробормотал Мандибюль. – Глазам своим не верю!
– Разве мы не заключили мир – там, в Китае? – ответил Нао-чин. – Покинув вас, я возвратился сюда, чтобы предупредить его величество о скором прибытии отвоеванного у похитителей слона, и вернулся к исполнению своих функций мандарина полиции, за которые в мое отсутствие отвечали вице-мандарин и секретарь.
– Прекрасно! – ответил Фарандуль. – Я не сомневаюсь в том, что под вашим руководством полиция в Бангкоке работает прилежно и эффективно. Но скажите лучше – теперь, когда все закончилось, вы можете это признать, – вы действительно намеревались доставить слона обратно в Бангкок?
– Разумеется! Ведь это именно я внушил его величеству мысль назначить вознаграждение в шестьдесят миллионов. Зная, что государственная казна не всегда бывает полна, я даже на всякий случай распорядился отложить указанную сумму, так что сейчас вам остается лишь явиться к моему коллеге, мандарину финансов, и получить премию. Учитывая ту услугу, которую я вам оказал благодаря своей мудрой предусмотрительности, надеюсь, вы выделите мне небольшое пятипроцентное вознаграждение?
Полковница амазонок, подойдя к Мандибюлю с протянутой рукой, остановила разглагольствования мандарина. Эта добрая и искренняя офицерша примирила Фарандуля с сиамским народом; он повернулся спиной к неосмотрительному мандарину и приветствовал полковницу. Сиамский переводчик, спутник наших друзей во всех бедах и опасностях, подошел, чтобы предложить свою помощь.
Славный Мандибюль в переводчике не нуждался: он и так уловил глубоко ранящие упреки в глазах воительницы, упреки сугубо личные, поскольку с Фарандулем она разговаривала самым любезным тоном. Мандибюль уже хотел было улизнуть, когда полковница, покинув Фарандуля, грубо схватила его за руку.
«Что еще?» – вопросил удивленный взгляд Мандибюля.
Полковница многозначительно похлопала рукой по своей сабле.
– Дуэль! – воскликнул Мандибюль, отступив на пару шагов. – А может, я просто извинюсь перед вами?
«Извинений я не приму!» – ответили глаза полковницы.
«Черт! Черт! – подумал Мандибюль. – Нужно как-то выиграть время».
И он кивком указал полковнице на слона, словно спрашивая у нее позволения завершить свою миссию, прежде чем выйти с ней на поединок. Полковница поняла и поклонилась.
Мандибюль и полковница амазонок
Вскоре на набережной образовался огромный кортеж, и идола триумфально провели до резиденции его величества. Нет смысла говорить, с какой помпой кортеж был встречен в королевском дворце: министры, мандарины всех чинов, сановники всех каст – все были там.
Описывать, как обрадовался король, тоже, полагаем, нет смысла. Он, впрочем, быстро умерил свою радость, когда после первых объятий заметил, что священный слон, эманация божественного Будды, потерял свой августейший хобот!
Несчастный белый слон был до глубины души растроган этим возвращением в родные пенаты. Король, предупрежденный о слабости его здоровья, распорядился отвести животное в храм.
Нашим друзьям оставалось лишь нанести визит мандарину финансов. Когда они попрощались с его величеством, несколько роз, упавших к их ногам из окон дворца, заставили их поднять голову. За занавесками находились жены короля! Эти розы были памятными подарками людям, приговоренным когда-то к восемьсоткратному отсечению головы саблей.
Следующий день стал для наших друзей днем торжественным: они получили у мандарина финансов шестьдесят миллионов вознаграждения добрым старым европейским золотом.
– Наконец-то! – воскликнул Мандибюль. – Скорее в порт – и отчаливаем!
– Откуда такая спешка? – спросил Фарандуль. – В чем дело?
– Да в том, что меня ждет здесь дуэль и мне нужно уносить ноги! Полковница амазонок бросила мне вызов!
– Полковница! Тогда, конечно, нужно отчаливать! В джонку, дети мои, и берем курс на Калькутту. Оттуда ходят теплоходы во все страны мира. Куда вы хотите отправиться, дети мои, теперь, когда вы – миллионеры?
– В Париж! В Париж! – в один голос ответили новоиспеченные набобы.
– Что ж, будь по-вашему! Возвращаемся в Европу.
Часть пятаяЕвропа. Его превосходительство губернатор… Северного полюса
Глава I
Парижские тайны. – Набоб оперы. – Несчастья труппы миллионеров. – Как приемный отец Фарандуля после тридцати лет добродетельной жизни очутился в водовороте светских удовольствий
Переполох в Парижской опере
Следует вспомнить, что в октябре 18.. года все внимание Парижа было обращено, хотя и по разным причинам, на два события: одно – чисто научное, другое – исключительно светское.
Первым событием стало объявление об отправке на Северный полюс самой большой немецкой экспедиции, отплывающей туда с загадочными планами, коей не чужда была и политика.
Что касается другой парижской озабоченности, то она имела отношение к постоянному присутствию в опере, в одной из лож, располагавшихся напротив сцены, некоего иностранного дворянина, всегда появлявшегося в обществе четырех матросов, загоревших под солнцем тропиков. С первого же вечера этот благородный чужеземец привлек к себе все взгляды и бинокли зала; к величайшему возмущению певцов, публика повернулась спиной к сцене и, позабыв о музыке, занималась исключительно им! Зрительницы, едва ли не выпадая из лож, не упускали ни единого из его жестов и отмечали каждое подмигивание, что явилось причиной нескольких супружеских ссор и даже одного развода.
Знаменитый Персан старой оперы обрел наследника! Атмосфера глубокой тайны витала над этим иностранцем; никто не знал ни его имени, ни его социального положения, известно было лишь то, что матросы, его друзья, прибыли из Индии буквально заваленные миллионами.
Вскоре весь Париж, перевозбужденный этой загадкой, говорил лишь об этом благородном чужеземце; как только он появлялся в своей ложе в компании четырех друзей, волнение пробегало по залу и сцене. Одна из звезд оперы, баритон ***, не так давно возобновивший выступления в театре своих триумфов, обернувшись на шум, произведенный прибытием иностранца, взял в «Дон Жуане» фальшивую ноту. Даже не закончив партии, несчастный артист вернулся в свою ложу, чтобы свести счеты с жизнью, и занялся зловещими приготовлениями. Тщетно руководство оперы валялось у него в ногах: все, чего от него удалось добиться, так это обещания не совершать самоубийство. Он покинул оперу, вернулся домой и заперся там на три дня. Густой дым, выходивший денно и нощно из всех труб его особняка, интриговал весь город; знаменитый артист безжалостно сжигал все свои документы, любовные записки, сувениры, пряди волос. К утру четвертого дня все обратилось в пепел, и великий певец, отказываясь от мирской жизни, раздал все свои имущество и удалился в монастырь.
То было не единственное происшествие в опере, вызванное присутствием там загадочного персонажа. Как-то вечером, во время представления «Йедды», большого японского балета, очень понравившегося матросам, вся балетная труппа пришла в еще большее, нежели обычно, замешательство: во время первого антракта состоялась всеобщая раздача браслетов, украшенных драгоценными камнями, и сей акт анонимного великодушия был отнесен на счет чужеземца.
Дьявольская ложа в опере
Никогда еще балет не танцевали артисты более воздушные – то был уже даже не балет, а водоворот; в конце его, под па с веерами во дворце, солисты и примы пронеслись над рампой и упали в оркестровую яму! Весь зал, содрогнувшись, вскочил на ноги, хлыщи из оркестровых кресел, перескакивая через барьеры, бросились на помощь оказавшимся в опасности танцовщицам. К неслыханному счастью, никто не получил серьезных травм: несколько первых скрипок и второстепенных флейт, сильно контуженные, были увезены без сознания в пункты первой медицинской помощи, но балерины не пострадали, отделавшись лишь легкими пикантными синячками.
Что до чужеземца и матросов, то они в буквальном смысле до упаду хохотали в бархатных креслах своей ложи. Похоже, пришло время привести описание этого таинственного меломана, которого наши читатели уже, вероятно, узнали; его фотографии, появлявшиеся во всех парижских витринах, и портрет, опубликованный всеми столичными иллюстрированными газетами, впрочем, и так уже прочно засели в памяти у всех и каждого.