Где-то в поселке прокричали третьи петухи, я все изучал жаргон. Так со списком в руке и заснул.
Заведующий коммуной на другой день представил меня воспитанникам, и я приступил к своим обязанностям, имея о них весьма смутное представление.
«Назвался груздем — полезай в кузов. Жизнь покажет, что мне делать». Так я себя утешил, а сам внимательно приглядывался к ребятам, стараясь их понять. Какой все-таки с ними брать тон?
День миновал без всяких инцидентов. Вечером ко мне зашел учитель коммунской школы, которого ребята звали «дядя Коля». Был он немногословен, свои черные, жесткие волосы стриг ежиком и говорил авторитетно, тоном, не терпящим возражений. Я уже знал, что за плечами у дяди Коли пятилетний стаж работы с беспризорниками, и поэтому отнесся к нему уважительно, с почтением. Мне хотелось выведать от него «секреты» работы с подопечными.
Надо отдать должное, дядя Коля много рассказал мне интересного о жизни беспризорников «на воле», об их ночевках в подвалах, в дачных вагонах, о том, как милиция, общественность вылавливает этих «любителей свободы», определяет в детприемники, трудколонии. Засиделись мы до полуночи, а уходя, дядя Коля доброжелательно и сурово посоветовал мне:
— Духом не падайте, привыкнете. Чтобы ребята слушались, нужно быть с ними строгим, крепко держать в руках. Прикрикнуть, когда надо. Ногой притопнуть. Пускай видят, что вы их не боитесь… сумеете натянуть вожжи.
В дальнейшей своей работе я и стал следовать совету своих двух наставников. В разговоре с ребятами нет-нет да и вверну блатное словечко, желая показать, что знаю их психологию, вижу насквозь, меня, мол, не проведешь. Ходил по коммуне с таким видом, будто я тут хозяин, был не только суров, но и требователен, то и дело прикрикивал на ребят, стараясь держать их в страхе. В общем, «натягивал вожжи». Мне казалось, что авторитет мой среди воспитанников укрепился сразу.
Несколько раз я ловил на себе недоуменные взгляды ребят, но значение их понял только в конце недели. «Открыл мне глаза» Лешка Титов — верткий, веснушчатый подросток, звонкоголосый, с непокорными вихрами на макушке. Титов по наряду должен был подмести двор перед главным домом коммуны, но, бросив метлу на кучу мусора, увлекся бумажным голубем. Все воспитанники в этот день запускали бумажных голубей. (А недавно была другая эпидемия: стрельба из лука ореховыми стрелами, которая чуть не стоила одному воспитаннику глаза.) Близилось обеденное время, территория вся уже была убрана, и лишь один Титов и в ус не дул. Я уже дважды делал ему замечания, но мальчишка словно и не слышал их, вновь и вновь подкидывал голубя, звонко смеялся его удачному полету.
— Сколько раз тебе говорить? — вышел я наконец из терпения. — Это еще что? А ну живо!
И, перехватив титовского голубя, я разорвал его на клочки. Он остолбенел.
— Зачем ты? Ну? Зачем?
— Бери метлу и кончай свой участок!
Крикнул я это сурово и даже сделал такое движение ногой, будто притопнул. Я сам почувствовал, что покраснел от гнева. Ребята, закончившие свою работу, смотрели на нас с любопытством. Титов вдруг вызывающе прищурился, выпятил грудь, произнес негромко, но раздельно:
— На горло берешь? Запугать хочешь? Гляди, у меня коленки затрясутся!
Я никак не ожидал такого ответа и молча хлопал глазами.
— Ну, что ты мне сделаешь? — насмешливо и так же напористо продолжал Лешка Титов. — На хвост соли насыплешь? Ну и полит-ру-ук! Думаешь, в самом деле тебя тут кто боится? Вот на бога берет, вот дерет глотку! Да я на воле на мильтонов чихал! Понял?
И он звонко расхохотался мне в лицо. Никто из ребят не принял мою сторону. Мне ничего не оставалось делать, как повернуться и уйти со двора. Вслед мне несся смех. Я был окончательно уничтожен.
Всю эту ночь я проворочался на узенькой казенной койке. В ушах так и звенел насмешливый голос Титова. Как же мне воспитывать ребят, если авторитет у них потерян? К утру я окончательно убедился, что не в состоянии работать с беспризорниками. Сбежать? Но с какими глазами я приду в свой райком комсомола? Собирался в небе управлять самолетом, а тут с сопливыми ребятишками не справился. Неужели это труднее?
Два дня я не показывался из своей маленькой комнатки, обедал один, после воспитанников. Посоветоваться бы с учителем дядей Колей. Может, я неправильно понял его метод? Но почему-то я стал избегать дядю Колю. Очень уж у него непререкаемый вид. Положение разрешил заведующий коммуной Адольф Гаврилович Боярун, заглянувший ко мне на третий день. Это был загорелый черноволосый человек, с легкой сединой в висках, всегда занятый хозяйственными делами. Он прошел всю гражданскую войну, носил выцветшую командирскую фуражку, галифе и высокие сапоги.
— Заболел что ли? — спросил он меня.
Я сперва забормотал что-то невнятное, а потом вдруг искренне рассказал все, что со мной произошло. Ничего не утаил.
— Видно, нет у меня педагогического таланта, Адольф Гаврилович. Придется профессию менять.
— Да-а, бывает, — протяжно сказал Боярун. — Чего же это у тебя ни одного стула нету? Надо будет принесть парочку. Вдруг придет кто, хоть на пол сажай.
Он опустился на мою койку и стал рассказывать, как под командованием Фрунзе брал Перекоп.
— В брод через Сиваш шли. Ноги вязнут, вода соленая, вонючая. Темень. А белые жарят из орудий, пулеметов! Вокруг — бах! дзынь! Светло, как вот в грозу бывает… иль при зарницах. Полегло нашего бра-ата! Товарища моего ранило, пришлось несть. Совсем выбился… чуток сам не утоп. Так мокрые и шли в атаку. Да-а, всяко бывает. Ну… беляков с Крыму поперли. А ведь до революции-то я и винтовки в руках не держал.
Мне стало стыдно моего малодушия. Я молчал, опустив голову.
— Сходи-ка ты, Василь Андреич, в лесок, — вставая, сказал Боярук. — Прогуляйся, голова и проветрится. Прогуляйся. Вот. А завтра на работу. Все и обойдется.
Следующий день был воскресный, и питание воспитанникам полагалось усиленное. Вместо чая подали какао, к обеду готовили мясные котлеты. Я занял свое место во главе стола. Никто из ребят не улыбнулся при виде меня, не отпустил остроты, а Титов и вообще не глядел в мою сторону. Видно, ребята не придали большого значения моему «поражению» и забыли его, как забывают обычные незначительные происшествия. Я приободрился.
Не прошло и недели, как у меня с Лешкой Титовым завязались отношения прямо дружеские. Парнишка он был вольнолюбивый и очень любознательный, всегда с удовольствием слушал, как я читал воспитанникам рассказы Горького, Короленко, рассказывал о международных событиях. Титов стал захаживать ко мне, брать книжки. Я увидел, что если с ним «ладить», то он охотно исполняет все, что от него требуется.
На свою первую «воспитательскую» получку я купил отличные шерстяные брюки, первые новые в моей жизни. Через день мне предстояло ехать в МОНО на совещание, и я их собирался надеть. С вечера примерил, походил по своей комнатке, повесил в шкаф.
А утром, проснувшись, не обнаружил. Перерыл у себя все — брюки исчезли.
«Куда же они могли деться? — растерянно думал я. — Комната, правда, не запирается, но неужели кто взял?»
Я, как был в трусах, накинул шинель, зачем-то вышел в коридор и тут столкнулся с Лешкой Титовым. Он принес мне книжку «Железный поток» и хотел взять другую.
— Дадите?
Я вернулся в комнату, но все как-то не мог сообразить, что мне делать. Взял со стула старые брюки, стал рассматривать. Положительно, в них ехать было невозможно: не только грязные, изношенные до крайности, но и две латки на самом видном месте.
— Да вы что… такой? — удивленно спросил Титов. — В шинели ходите.
— Походишь, коль брюки пропали, — с досадой сказал я.
Титов оглядел комнату.
— Не разыгрываете?
Я не ответил и стал надевать старые: все-таки в Москву ехать было надо, что скажут в МОНО, если пропущу совещание? Титов повернулся и, не сказав ни слова, вышел.
Надо бы позавтракать на дорогу, но настроение у меня вконец было испорчено, и я решил, что перекушу в Москве где-нибудь. Я сунул в карман папиросы «Смычка» и уже собирался было выходить, как дверь сама открылась, и на пороге появился Лешка Титов с моими новыми брюками в руках. Я так и ахнул.
— Где нашел?
— Там, где их уже нету. Скажи спасибо, политрук, что захватил вовремя, а то уплыли бы твои шкары на Сухаревку. Понял?
Вот тут мне пригодилось знание блатного словаря: шкары это и есть брюки.
— Огромная благодарность тебе, Леша. Кто же все-таки «тиснул мои шкары»?
— Нашелся такой. Да ты на него не обижайся, политрук, он из новичков. Еще не обтерся в коммуне, вот и холодно ему стало. Мы ему объяснили, где раки зимуют.
Я дал Лешке почитать «Детство» М. Горького и отправился на дачный поезд. Больше к вопросу о пропаже брюк мы никогда не возвращались.
В конце сентября я писал в клубе стенгазету, когда услышал во дворе шумные возгласы ребят, смех. Выглянул в окно и увидел двух парней: их тесным кольцом окружили наши воспитанники. «Кто же это такие?» — подумал я и, отложив перо, вышел из здания.
— Шефы приехали, — сразу сказал мне первый встречный малец. — Из Болшевской коммуны.
От нас Болшевская трудкоммуна была совсем недалеко. Я уже знал, что там воспитывались не подростки, как у нас в Новых Горках, а настоящие «блатачи»: воры-рецидивисты! Признаться, я с большим любопытством смотрел на этих двух «шефов». Право же, встреться я с ними на улице, никогда бы не подумал, что у них такое необычное прошлое. Парни были самые обыкновенные, одетые вполне прилично, в чистых ботинках. У обоих на борту пиджака — кимовские значки.
Меня познакомили. Фамилия старшего была Груздев, я бы ему не дал больше двадцати двух лет. Второй, Беспалов, выглядел года на три моложе. Они с интересом расспрашивали о жизни нашей коммуны, охотно рассказывали о себе.
— Что вы собираетесь сейчас делать, ребята? — спросил наших воспитанников Беспалов.
— В футбол шабать.
— Дело. У вас две команды? Айда на поле, я буду судить.