Елена РумянцеваПальмовая ёлка
Мы помним тех, кого обнимаем, и их возраст становится невидимым. Голос. Шепот. Слова, темнота. Мы обнимаем свою память. Все те же. Все те же.
Когда понеслась побудка, Иван отжимался на балконе.
В их заведении побудка выглядела так – настежь распахивается дверь, громкий хлопок ладонью по выключателю верхнего света и зычный крик: «Подъем!» В следующей комнате происходит то же самое, и так двадцать раз – десять комнат по одну сторону коридора и десять по другую. Проще через громкую связь на весь этаж сыграть горном «Зарю», но, возможно, персоналу нравился сам процесс.
В темной духоте комнат заворочалось, заперхало, закряхтело. Гулко стукнул в стену чей-то неловкий локоть. В уборной грянул водопад спускаемой воды. По коридору зашаркало многоножно в сторону процедурной. Загремели увозимые из комнат капельницы. Скрипнул линолеум под колесами сидячей каталки. Грохнули двери лифта и потянуло запахом какао и каши – на «ходячий платный» этаж привезли завтрак. Иван Сергеевич пошел в душ.
Отгремело в процедурной лихое гусарское: «Эх, Леночка, кабы не мои лишние пятьдесят!» Отшипело язвительное: «Извиняюсь, конечно, Лия Изральевна, но я на всех девочек занимала! Сейчас наша палата на кровь идет…»
Анализы благополучно сданы, и вся богадельня потянулась на завтрак. Место общей кормежки персонал дипломатично называл «кафе», но местные обитатели упорствовали в привычном названии – столовка. В «третьей половине жизни» переучивать понятия уже не имеет смысла, знаете ли.
Иван Сергеевич намазал булочку маслом и зачерпнул из банки яблочный джем. В кружку с какао свалилось из окна холодное зимнее солнце.
– Доброе утро, друзья! – звонко раздалось от дверей.
Рука Ивана дернулась, джем сорвался с ножа и плюхнулся на скатерть в красно-белую клетку. Все вздрогнули, разом замолчали и повернули головы – как птенцы в гнезде. Один Михалыч, как обычно, ничего не слышал и продолжал возить ложкой кашу по тарелке. После того как пару лет назад сын Михалыча выселил его из дома и сдал в дом престарелых, Михалыч не реагировал на окружающий мир, даже если бы рядом взорвали гранату.
Тишина случилась такая, что зачесались уши.
Она была в платье. Не в тренировочных штанах с начесом, не в байковом халате с оттянутым карманом, из которого торчит несвежий носовой платок. А в платье такого насыщенного темно-синего цвета, что захотелось его потрогать – казалось, что ткань на ощупь окажется прохладной и шероховатой. И еще – она улыбалась! Давненько не видал Иван Сергеевич женщин старше шестидесяти без уныло опущенных уголков губ и депрессивных надломов от носа ко рту.
В гробовой тишине он встал, и стул мерзко скрипнул по кафельной плитке.
– Идите сюда! – громко позвал Иван. – Здесь свободное место.
И отодвинул для нее стул.
О приятеле Мишке-Творожке, соседе по столу, у которого с утра «расшалились» колени и тот остался завтракать в палате, Иван даже не вспомнил.
Она шла к нему, провожаемая напряженными взглядами, как светом прожекторов. Это напоминало проход ледокола – льды, конечно, расступались, но царапались ощутимо.
Завтракающие очнулись и деятельно заговорили об ерунде. В кафе загудело, как на вокзальном перроне.
– Должно быть, я сделала что-то не так? – тихо спросила новенькая, присев и наклонившись через стол.
Седой волнистый локон выбился из высокой прически и упруго качнулся. К платью на груди было приколото дамское украшение, каких теперь не носят – оправленный в золото черный овал с нежным женским профилем. Солнце отрикошетило от золотого ободка, и Иван невольно зажмурился.
– Здесь не принято желать друг другу доброго утра?
Ее глаза сияли, как полупрозрачные голубые льдинки в проточной воде, и морщинки разбегались лучиками к вискам от осторожной и внимательной улыбки.
– Вам просто завидуют, – важно поведал Иван Сергеевич. – Во-первых, я завидный жених. Во-вторых, у меня у единственного столик у окна, а из окна вид на парк. И, в-третьих, вы тут, как синичка среди воробьев. Неудивительно…
Изрекши это, он почувствовал себя идиотом. Она коснулась его руки кончиками пальцев и захохотала, запрокинув голову. Иван открыл рот и остолбенел – сам не зная от чего больше – от ее прикосновения или от безудержного легкомысленного смеха на всю столовку.
Новенькую звали Мария. Маша. Машенька.
Иван ловил себя на том, что знает эту женщину давно. Может быть, всю жизнь. И сейчас он только вспоминал ее. И узнавал заново. Походкой она напоминала первую жену, не дождавшуюся его докторской и уехавшую из страны еще до перестройки. А опускала взгляд, раздумывая или подбирая слова, как вторая его жена, Дашенька, которую он пережил вот уже на двенадцать лет. Наклоняла голову к плечу точно как та светленькая аспирантка… как же ее… она еще носила такие штуки с высоким воротом без рукавов, и тонкая черная ткань туго обтягивала грудь. Кстати, о фигуре… У Маши она была, и даже возраст не смог с этим ничего поделать.
Неповторимым, особенным был ее смех.
Мишка-Творожок был в комнате один, когда они зашли его проведать. Соседи уже ушли на лечебную физкультуру и процедуры. При виде гостей Мишка вскочил с постели, забыв про капельницу, пижаму и больные колени. Схватил Машину руку своими лапками, наклонился и поцеловал с ухватками бывалого ловеласа. Легкая прядка, призванная прикрывать обширную лысину, слетела перышком ему на ухо. Мишка втягивал живот, распрямлял плечи, взмахом головы отбрасывал прядку и нес околесицу. Новенькая смеялась, отпихивала его проворные руки и стреляла глазами.
– Ты с коленями-то осторожнее, – мрачно посоветовал Иван Сергеевич, у которого испортилось настроение. – Вроде бы тебе лежать следует, а не скакать козлом с капельницей наперевес.
Творожок глянул орлом, подтянул полосатые штаны и сдул с носа упавшие на него остатки волос. Ивану надоело.
– Идем, пока этот клоун себе воздух в вену не загнал. – Он вытолкнул Машу в коридор, не обращая внимания на гримасы приятеля. – Дон Жуан пижамный.
На пороге комнаты Ивана Маша остановилась, оглядываясь с интересом.
– Ого, как ты здесь все обустроил! Не верится, что такое возможно в… – Она не договорила и пошла вдоль полок, ведя пальцем по корешкам книг. – Кем ты был в той жизни? До пенсии. Океанологом?
– Адвокатом, – неохотно признался Иван Сергеевич. – Довольно успешным. Коллеги до сих пор приезжают посоветоваться, если случай интересный. Бывает, зовут читать лекции. Соглашаюсь, это вносит разнообразие. Платное пребывание в нашем заведении дает некоторые привилегии. Одноместных палат мало, и одна из них моя. Притащил свою мебель и часть книг. Основная библиотека осталась в квартире. Истории про океаны, тайны и затонувшие корабли – это моя не случившаяся любовь. В молодости мечтал найти сокровище, даже приглядел парочку мест. Но все не до того было, бизнес, работа, семья. А потом… Не сложилось как-то.
– У тебя бы получилось. Есть в тебе что-то от авантюриста и пирата. – Маша вскинула голову и внимательно посмотрела ему в лицо снизу вверх. – Скулы высокие и черные глаза. Смуглый брюнет. Волосы как солью присыпанные. Тебе бы пошла бандана и косичка с черным бантом.
– Греческие корни. – От пристального разглядывания ему стало неловко и жарко. – Или цыганские. Какие-то очень глубокие и цепкие корни… Черт знает, почему меня назвали Иваном. Чай будешь? Мне знакомые привозят хороший.
– Чай буду. – Новенькая важно, по-королевски, опустилась в его любимое кресло под торшером с желтым тканевым абажуром и аккуратно расправила на коленях подол платья. Замерла, соображая. – Подожди. Адвокат, платная палата… Почему ты оставил практику? Почему не живешь дома? Или… не знаю, на Лазурном берегу. Где нынче принято жить успешным адвокатам?
Щелкнул, закипев, электрический чайник. Иван Сергеевич аккуратно насыпал ложечкой заварку в пузатый чайник с маками, достал с полки синие чашки с золотым ободком. Расставил блюдца. Она ждала, приоткрыв рот и округлив глаза. Как ребенок в предвкушении сказки. Не будет сказки. Иван криво усмехнулся:
– Где только не живут успешные адвокаты. Я бросил практику после того, как помог оправдать убийцу. Мы всё проверили, каждого свидетеля, протоколы допросов, все детали. Сомнений в невиновности моего клиента не было. И, тем не менее, я ошибся. Не помогли опыт и хваленое профессиональное чутье. Через полгода его взяли на втором убийстве, и на этот раз доказательная база была неопровержимой. Жертвой оказалась женщина, мама двухлетней девочки. Вот так-то.
Иван Сергеевич потер онемевшее лицо. Почему он не соврал, не ушел мастерски от ответа? Его ли этому учить… Поспешно отвернулся к столу. Смотреть на нее сейчас он не мог.
– А здесь я потому, что вокруг меня люди. Сын с семьей живет отдельно, жена умерла. Не мог больше быть в квартире один. Паркет скрипит, все время слышишь, как кто-то шаркает по коридору. На кухне смеется. Не разберешь, это соседи за стеной или призраки по углам мерещатся. Я подумал, что самое время, от греха подальше… Опять же – здесь никаких бытовых проблем. Полный пансион. Медицина вполне приличная, пациенты под приглядом. Витаминчики, процедуры, прогулки. Могу свободно уходить и приходить, главное – соблюдать правила и режим. Я соблюдаю.
Помолчал и спросил через силу:
– Ну? Ты все еще хочешь выпить со мной чаю?
– Бедный мой. – Она вдруг прижалась к его спине, обнимая. Иван вздрогнул. Оказывается, Маша подошла сзади вплотную, а он все это время слышал только себя. Осторожно пошевелил лопатками, спине стало как-то мокро и знобко. Нос она об него вытерла, что ли?
– Бедный Ваня. Конечно же, я буду чай.
Иван Сергеевич опустил взгляд на ее руки на своей груди. Что там первым выдает возраст женщины? Кому вообще это интересно…
Он перехватил ее запястья, развернулся и притянул ее к себе.