А что же? Отчасти ответ на этот вопрос дают многочисленные фильмы итальянского производства, которые мы видели и в России, например, «Сто дней в Палермо» режиссера Маурицио Феррары, рассказывающий о жестокой расправе над префектом Палермо генералом Карло Альберто Далла Кьеза. Однако фильмы рассказывают о преступлениях мафии и почти ничего – о ее истории, о том, в чем же причина ее поразительной живучести и фантастической неуязвимости. Ведь именно это вызывает сейчас большой интерес.
Дело в том, что за последние годы на Сицилии произошла целая серия громких убийств. Одного за другим мафия перебила чуть ли не всех крупных политических и общественных деятелей, которые пытались хоть что-то изменить на острове. Кроме того, сейчас все отчетливее проявляются связи мафии с политическим терроризмом, неофашистами и спецслужбами империалистических государств. Становится очевидным, что современная мафия – не просто уголовщина с сицилийским колоритом и не только любопытный социальный феномен, а явление политическое. А это заставляет смотреть на синьоров с лупарой и в шляпах набекрень совсем другими глазами.
Еще до поездки в Италию я интересовался мафией как филолог-романист – чисто с лингвистической точки зрения. И сразу столкнулся с парадоксом. Выяснилось, что этимология слова «мафия» до сих пор точно не известна. Впервые оно появляется в Сицилийско-итальянском словаре[2] А. Траина, вышедшем в Палермо в 1868 году. Но в нем его значение прямо противоположно нынешнему. «Мафия, – объясняет словарь, – это неологизм, служащий для обозначения смелых действий: отважного поступка, проявления доблести, удали».
Позитивное толкование этого слова приводит Дж. Питре, автор книги «Обычаи и традиции сицилийского народа». Он утверждает, что в прошлом веке в Палермо слово «мафия» являлось синонимом слов «красота», «совершенство», «изящество». О красивой девушке говорили: «Рагацца мафиуза», о чисто прибранном и ухоженном домике простолюдина – «Каза мафьюзедда».
А если судить по словарям итальянских диалектов Севера, то там слово «мафия» первоначально имело тоже совершенно иное значение, чем на Сицилии. В Тоскане, например, «маффия» (с двумя «ф») – это синоним «бедности», «нищеты», а в Пьемонте – «спеси», «важности», «надменности».
Любопытно, что во всех случаях слово «мафия» первоначально обозначало вовсе не какую-то тайную организацию, а манеру поведения человека или образ его жизни. Причем оно носило амбивалентный характер: означало либо «красота» и «доблесть», либо «бедность» и «спесь». Некоторые исследователи считают, что поскольку это слово пришло с севера Италии, где оно означало «спесь» или «бедность», то на юге страны, в Сицилии, якобы из духа противоречия в него стали вкладывать противоположный смысл: «красота», «доблесть», «богатство». Отсталый Юг издавна «в обиде» на индустриальный Север, который эксплуатирует его и превратил в аграрный придаток.
Есть, правда, еще одна версия, согласно которой слово «мафия» арабского происхождения и несет в себе отрицание «нет», «не существует». Теоретически это возможно: Сицилия долгое время находилась под игом арабов, но итальянские лингвисты сомневаются в возможности подобного заимствования.
Одновременно со словом «мафия» в книге Дж. Питре упоминается и производное от него – мафиузу (мафиозо). Автор объясняет, что оно означает человека, «заслуживающего уважения и всяческого почитания».
Однако в современном своем значении слова «мафия» и «мафиозо» впервые появились… на театральных подмостках. В конце прошлого века драматург Гаспаре Моска задумал пьесу об обитателях палермской тюрьмы «Викария». Возвращаясь как-то домой и обдумывая по дороге сюжет, автор оказался случайным свидетелем драки двух оборванцев, один из которых крикнул другому: «Да чего ты корчишь из себя мафиозо?!»
Моска подумал, что так называют друг друга уголовники, и решил назвать свою пьесу «Мафиози из «Викарии»». Пьеса, в которой впервые на сицилийской сцене была показана жизнь самого дна общества, имела шумный успех. Считают, что именно благодаря театру слово «мафия» и приобрело свой нынешний смысл.
Вслед за театральной афишей «мафия» появляется и в полицейском протоколе. Полицейский чиновник местечка Карини в донесении квестору Палермо сообщал, что им арестован некий злоумышленник, обвиняемый в причастности к преступлению, «совершенному мафией», причем мафия характеризовалась как некая «тайная организация преступников».
Словечко, видимо, понравилось начальству. Власти в то время безуспешно пытались навести «порядок» на острове, где бурлили народные волнения, громко раздавались требования земельной реформы. Квестору показалось выгодным объяснить в своих отчетах беспорядки на острове, а заодно и все нераскрытые там преступления действиями некой «тайной, но могущественной организации», или же мафии.
Вот и второй парадокс: сначала театральные подмостки, а потом полицейский протокол. Обычно бывает наоборот. Впоследствии это дало кое-кому повод утверждать, будто мафия вообще «не существует». «Мафии нет, – заявил кардинал Руффини, – ее выдумали враги Сицилии». «Да, – писал еженедельник «Эуропео», – мафию выдумали. Выдумали журналисты, бюрократы и судебные чиновники, чтобы разговорами о могущественном, вездесущем и секретном обществе объяснить сложное явление, которое они никак не могли понять…»
Но как это «выдумали»? С точки зрения сегодняшнего дня этот вопрос звучит и вовсе парадоксально. Кто же тогда убивает на Сицилии? О ком сняты фильмы и написаны книги? Тем не менее итальянские историки единодушны: мафии как некой единой, централизованной, секретной организации преступников никогда не было. Такой ее действительно «выдумали» писатели и журналисты. «Мафиозо, – пишет Дж. Питре, – это нечто совершенно иное, нежели вор, бандит, разбойник или убийца. Хотя он нередко и ведет себя как обычный преступник, его характеристика не укладывается в обычную схему, согласно которой по одну сторону находятся «порядочные люди», а по другую – все остальные». Мафиозо – продукт определенной социально-исторической среды. Да, он нарушает законы государства, но в рамках той среды, где он действует, эти нарушения вовсе не считаются незаконными. Мало того, в этой среде его искренне считают «уважаемым человеком, человеком чести», а саму мафию именуют «онората сочета» – почтенное общество.
«То явление на Сицилии, которое стали обозначать словом «мафия», – рассказал мне во время встречи в Риме товарищ Пио Ла Торре, секретарь федерации компартии на Сицилии, – возникло задолго до того, как Гаспаре Моска написал пьесу «Мафиози из «Викарии»».
Мафия – это весьма сложный социальный феномен. До образования в Италии единого государства, а это произошло только в 1871 году, на Сицилии безраздельно господствовали земельные бароны. При отсутствии сильной центральной власти латифундисты сами обеспечивали охрану своих владений и свои привилегии. Они создавали своего рода частные «армии» из вооруженных надсмотрщиков. Вербовали в них всякий сброд: воришек, беглых каторжников, сорвиголов, готовых на все ради хозяина, предоставившего им кров, пищу и покровительство.
Сами владельцы латифундий жили далеко – в Палермо, Риме или в Париже. В их отсутствие вся власть на местах принадлежала бандам надсмотрщиков. Они заставляли крестьян работать, сурово наказывая тех, кто осмеливался не подчиняться. Они всем диктовали свои законы и осуществляли «правосудие», ведь на Сицилии тогда практически не было ни государственных учреждений, ни судов, ни полиции. Хозяева впадений обеспечивали надсмотрщикам безнаказанность за любой проступок или даже преступление. Эти частные «армии» латифундистов, считает Пио Ла Торре, и явились прообразом той организации, которую потом стали называть мафией.
После объединения Италии и создания единого государства из Рима на Сицилию стали прибывать префекты, чиновники рангом поменьше, офицеры полиции, карабинеры. Надежды крестьян на аграрную реформу, а местных демократических слоев населения на либерализацию общественной жизни не оправдались. «Пришельцев с Севера» встретили в штыки не только местные феодалы, но и простолюдины. Одни не хотели делить с ними власть и привилегии, другие видели в них, и вполне справедливо, новых угнетателей. Забитые сицилийские крестьяне и нищие обитатели трущобных кварталов городов не доверяли высокомерным и чванливым «чужакам из Рима», которые даже говорили на непонятном им языке.
В этих условиях всеобщего недоверия к государственной власти функции реальной власти осуществляли те, кого сицилийцы считали «своими», те, кто издавна обеспечивал на острове «закон и порядок», распределял блага и урегулировал конфликты, то есть те, кого впоследствии стали называть мафией. В небольших населенных пунктах эти люди были связаны с остальным населением семейными узами, общими интересами и традициями. Постепенно сложилась и окрепла система власти, параллельная государственной и враждебная ей. Она-то на самом деле и решала все. Мафия нуждалась в поддержке народа, и этого ей удалось достигнуть, используя ненависть населения к враждебному ему государству-полицейскому, которое не дало сицилийцам ничего, кроме репрессий и нищеты.
«Разве можно сделать что-либо на Сицилии без участия мафии? – писал журналист Ф. Шанна. – К ней обращаются, когда хотят лечиться от рака, получить работу, достать разрешение на строительный подряд, сменить школьного преподавателя или сдать экзамен на аттестат зрелости. Мафиозо является посредником, он свободно проникает в любое учреждение, в муниципалитеты, имеет своих людей и в любом министерстве в Риме… А государство? На Сицилии никому и в голову не придет обратиться к полиции или к карабинерам, чтобы искать защиты от шантажиста».
В начале века мафиозо на Сицилии – это вовсе не главарь вооруженной шайки уголовников, живущих на нелегальном положении. Нет, это уважаемый всеми член общества, «человек чести». Все знают, где он живет; он регулярно ходит в церковь, имеет множество «друзей», которым он оказывает всякого рода услуги и которые в свою очередь готовы выполнить любую его просьбу.