Хоувинг вспоминает, как однажды во флорентийском музее «Барджелло» его внимание привлек инкрустированный крест из слоновой кости. Желание рассмотреть его получше было столь велико, что директор нью-йоркского музея, не колеблясь, вскрыл перочинным ножом витрину (ни один из служителей не заметил этого!) и взял драгоценный предмет в руки. Но, разглядев его, он почувствовал жгучее желание положить крест в карман. Однако на этот раз верх взяли благородные чувства, и крест был возвращен на свое место.
А вот другой случай. Директор Метрополитен-музея рассказывает во всех подробностях, как ему удалось украсть барельеф работы одного из мастеров эпохи Возрождения из церкви во Флоренции. «Речь шла о «Благовещении», а поскольку в Италии уже есть шесть подобных изображений, я подумал, что седьмое будет лишь обузой для ее музейных работников», – повествует он с развязностью чиновника из метрополии, явившегося в колониальную страну.
Заморский ценитель искусства встречается с «посредником». Затем следует похищение барельефа из церкви и доставка его в некий гараж в Генуе. Отсюда «Благовещение» переправляют в Швейцарию – промежуточный этап перед доставкой в США. Как, однако, перевезти скульптуру через границу? «Я применил один из самых простых способов, – рассказывает Хоувинг. – Барельеф поместили в багажнике машины типа «универсал». Сверху положили детский матрасик, а на матрасик – ребенка двухлетнего возраста. Перед самой границей малышу дали мороженое так, чтобы испачкался и он сам, и вся постелька. Таможенники, как и следовало ожидать, брезгливо отвернулись от ребенка и пропустили машину без досмотра».
Охранять художественные сокровища в Италии, конечно, не просто. Прежде всего потому, что в стране огромное количество музеев (только государственных около полутора тысяч), частных собраний и галерей, церквей. А сколько музеев под открытым небом, монастырей, заповедных зон! По данным Центрального института статистики, в Италии зарегистрировано 35770 тысяч «произведений искусства»: картин, скульптур, памятников, фресок, гравюр и т. п. Выставлено же в музеях всего около 12 миллионов предметов, то есть меньше половины. Остальное пылится в запасниках, на складах. А количество ценных предметов, находящихся в частных коллекциях, вообще не поддается никакому учету.
Эти цифры государственные чиновники приводят всякий раз, когда речь заходит о необходимости улучшить охрану национальных сокровищ.
– У нас мало средств, господа, – разводят они руками. – Нужны тысячи дополнительных сторожей, хранителей, реставраторов. Нужны деньги на электронные системы охраны. Нужно, наконец, ремонтировать старые музеи и строить новые. Многие из них находятся в плачевном состоянии или попросту закрыты. В церквах уникальные картины и скульптуры установлены в темных сырых углах. Чтобы их увидеть, посетитель должен опустить в специальный ящичек монету, и тогда на несколько секунд вспыхивает лампа, освещая изумительную фреску или полотно всемирно известного мастера. Иногда, правда, она освещает то место, где картины уже нет…
Однако ссылки на нехватку средств вряд ли могут служить оправданием. Достаточно вспомнить, какие доходы приносит стране иностранный туризм – а туристы едут в Италию прежде всего из-за ее уникальных музеев. Поэтому охранять культурное достояние не только необходимо, но и выгодно. Однако власти предпочитают экономить на музеях, не понимая, что такая «экономия» обходится для страны очень недешево.
Я хотел посвятить в этой книге отдельную главу музеям, но потом от этого намерения отказался. Обо всех не расскажешь, а выбрать трудно. Как можно, например, написать о галерее Уффици во Флоренции и ничего не сказать о музее виллы Боргезе в Риме? Повести читателя в пинакотеку Амброзиано в Генуе и не зайти с ним в неаполитанский музей «Каподимонте»? Побывать на раскопках Помпей и не заглянуть в Ватиканский музей? А венецианские галереи? А римский Музей современного искусства? И т. д. и т. п. А писать обо всем – места не хватит.
Когда я приехал из Италии, на меня набросились с вопросами: видел Микеланджело? А Рафаэля? А Леонардо? Да, видел. Но описывать картины – трудное дело. Пусть этим занимаются специалисты. Изучать их, кстати, можно и по альбомам. Техника репродуцирования сейчас так далеко шагнула вперед, что краски на цветных иллюстрациях ярче и свежее, чем на оригинале в музее. Главное впечатление, которое оставляют заполняющие итальянские музеи и соборы произведения искусства, – ощущение титаничности проделанной работы. Нигде, кроме как в Италии, не чувствуется такого гигантского размаха, нигде нет такого изобилия произведений творческого гения человека, нигде и никогда не было взлета в искусстве, равного по масштабам, силе и глубине итальянскому Возрождению.
Изумление – вот, пожалуй, самое точное слово для выражения того чувства, которое охватывает каждого, кто, попав на Апеннины, начинает знакомиться с сокровищами их музеев. Нет на земле бездарных народов, везде есть выдающиеся мастера, но титанов Возрождения потому и называют титанами, что таких, как они, не было и нет.
Мы, люди иного века, знаем, конечно, несравненно больше, чем наши далекие предки, – проявляем наивное высокомерие. Наивное потому, что забываем, что даже «карлик на плечах гиганта видит дальше, чем гигант». Будем же помнить, что вся европейская, да и мировая современная культура возникла на плечах атлантов итальянского Возрождения. А ведь нынешние итальянцы – их прямые потомки…
Мне хочется рассказать о двух шедеврах живописи, которые многие считают величайшими произведениями человеческого гения: о росписи Микеланджело в Сикстинской капелле и о фреске Леонардо да Винчи «Тайная вечеря».
Сикстинская капелла, как известно, находится в Ватикане. Музей огромный. Я там бывал не раз, но нередко долго блуждал по залам и коридорам, прежде чем найти капеллу. Конечно, можно взять при входе переносной магнитофон в виде желтой телефонной трубки и совершить экскурсию, прижав ее к уху. Мелодичный женский голос объясняет, куда и когда поворачивать. Но радиогид не учитывает, что не всегда все залы открыты. Можно спросить дорогу у подтянутого служителя со скрещенными ключиками – ватиканской эмблемой – в петлицах. Он с готовностью объясняет: «О, капелла Систина, синьоре! Э мольто семпличе. (О, синьор, Сикстинская капелла! Это очень легко.) Прима а синистра, пой а дестра, пой а синистра е анкора уна вольта а дестра. Мольто, мольто семпличе!» (Сначала налево, потом направо, потом налево, потом снова направо! Очень легко! Очень!)
Лучше всего ориентироваться на Ватиканские сады – «Джардини ватикани». Их всегда легко найти по стрелке указателей, а оттуда до капеллы рукой подать.
В сады посетителей музея не пускают. Их можно увидеть через окно в галерее. Сады изумительные! Тишина, покой. Стриженые лужайки, прохладные струи фонтанов, вековые деревья. Порхают птицы какого-то райского обличья. И ни одного человека! Прямо-таки рай в миниатюре. Быть может, не надеясь оказаться в нем после смерти, римские папы решили соорудить себе райский уголок на земле. Говорят, что, когда музей закрыт, нынешний папа катается по дорожкам сада на велосипеде. На велосипеде в «рай» – не дурно!
Но вот, наконец, и Сикстинская капелла. Полутемное помещение заполнено гудящей толпой посетителей. То и дело молниями вспыхивают блицы фотоаппаратов. Когда шум голосов становится особенно сильным, невидимый служитель громко и сурово провозглашает: «Силенцио!» (Тишина!)
Шуметь нельзя, ведь здесь церковь. В итальянских церквах повсюду вешают таблички с напоминанием: «Господ туристов просят не забывать, что здесь не музей, а «луого сакро», то есть «место святое», «место отправления культа».
Рассмотреть фрески как следует трудно, особенно те, которые находятся на потолке капеллы. Приходится задирать голову так, что шее становится больно.
Я пробираюсь в глубину капеллы, к деревянным скамьям. Откинувшись на высокую спинку скамьи, можно, наконец, хоть что-то рассмотреть. Прямо передо мной – гигантская коричневых оттенков фреска «Страшного суда», на плафонах потолка – сцены «Сотворения мира». Смотришь, смотришь, и голова кружится от напряжения. Что же это был за титанический труд – создать эти фрески! Ведь в те времена не было электрического освещения. День и ночь, прикрепив ко лбу обруч, на котором горела свеча, Микеланджело лежал на спине и писал, писал, писал.
«Он забыл в своем рвении всякую меру. Работая под самым потолком, он должен был закидывать голову, оттягивать назад плечи и сильно выгибать шею, отчего у него начиналось головокружение и ломота в суставах; в глаза ему капала краска… Неделями он спал прямо в капелле, не раздеваясь, а когда однажды, еле живой от усталости, велел помощникам снять башмаки, то вместе с башмаками у него слезла с ног и кожа…»
Когда боль и усталость становились невыносимыми, Микеланджело бросал кисть и писал стихи:
От напряженья вылез зоб на шее
Моей, как у ломбардских кошек от воды,
А может быть, не только у ломбардских.
Живот подполз вплотную к подбородку,
Задралась к небу борода. Затылок
Прилип к спине, а на лицо от кисти
За каплей капля краски сверху льются…
Мутится, судит криво
Рассудок мой…
Почти горбатый, ослепший от напряжения и непосильного труда, с лицом, превратившимся в ужасную сморщенную маску, с корявыми, исковерканными зубилом руками, но с сердцем горячим, любвеобильным и чувствующим тончайшие оттенки человеческих страстей. Простолюдин, перед которым терялись князья и даже папы. Это он, Микеланджело, создал величайшее произведение, перед которым и теперь, через 500 лет, в изумлении толпятся потомки, не в силах понять, как один человек мог создать такое.
Говорят, что за годы, которые отделяют нас от времени создателя фресок Сикстинской капеллы, человечество сильно продвинулось вперед. Что ж, это действительно так. Но вот найдется ли сейчас художник, способный, нет, не создать нечто подобное – это невозможно, а лишь выдержать такое же гигантское напряжение?! А ведь Сикстинская капелла всего лишь один из шедевров великого флорентийца, всегда считавшего, что его призвание – не живопись, а скульптура.