Отважные беглецы вышли в море ночью. Часового при катере оглушили и связали. Их отсутствие было обнаружено только на утренней поверке. Беглецы могли уйти за ночь на 250–300 километров. «Самолет!» Мотор его был разобран для генеральной чистки. Некоторые его части оказались негодными. Силин был расстрелян, но никого не назвал на допросах. Он «положил живот свой за други своя» и совершил этот подвиг, следуя славной традиции Русского императорского флота. Он был верен ей до конца.
«Однажды, – пишет Ширяев в заключение своей книги, – глухой безлунной ночью я возвращался пешком из отдаленной командировки». Дорога шла лесом, и он сбился с тропинки. Вдруг в темноте мелькнул отблеск какого-то луча. Подойдя вплотную, автор понял, что свет идет из крохотного оконца землянки. Заглянув в него, он увидел стоящего на коленях возле раскрытого гроба отшельника. Горела лампадка, и бледные отблески ее света падали на темный лик древней иконы… До рассвета пораженный заключенный стоял у окна, не в силах войти. «Я думал, – пишет он, – нет… верил, знал, что пока светит бледное пламя Неугасимой, жив и дух Руси – многогрешной, заблудшейся, смрадной, кровавой… кровью омытой, крещенной ею, покаянной, прощенной и грядущей к воскресению…».
Судьба самого Ширяева и до Соловков и после них была необыкновенной. Он родился в Москве в 1889 году. По окончании Московского университета он посвятил себя педагогической деятельности, вскоре прерванной революцией. Два раза Ширяев был приговорен к смертной казни: в 1918 году за попытку перехода границы; тогда ему удалось бежать за несколько часов до исполнения приговора, во второй раз он был приговорен к смертной казни в Москве в 1922 году, но смертная казнь была заменена ему десятью годами концлагеря на Соловках, позже срок заключения был сокращен. По отбытии наказания Ширяев был отправлен в ссылку в Среднюю Азию, в 1930 году он очутился в Ставрополе и до нападения Германии на СССР жил в разных городах Северного Кавказа; урывками ему удавалось возвращаться к преподавательской деятельности и читать лекции в провинциальных высших учебных заведениях. Вскоре после оккупации Северного Кавказа немцами Ширяев оказался в лагере в Германии, а в начале 1945 года судьба забросила его в Италию, где он и написал свою потрясающую книгу о Соловках.
Написал он и книгу о своей жизни в Италии – «Ди Пи в Италии», так называли «перемещенных лиц», которые оказались в Европе после разгрома гитлеровского Рейха. Там ему пришлось помыкаться, торгуя на рынке самодельными куклами, и с трудом спастись от рыскавших по стране офицеров НКВД, которые занимались депортацией советских граждан в СССР, где Ширяева, конечно же, ждал неминуемый расстрел. Но ему удалось спастись, и умер он действительно, как ему предсказали на Соловках, в Италии.
Мережковский и Муссолини
Этот, почти забытый у нас сегодня писатель, который умер в эмиграции в Париже, в начале прошлого века был необыкновенно популярен не только в России, но и в Европе. Достаточно сказать, что его десять раз выдвигали на Нобелевскую премию по литературе (правда, вместо него от России ее получил Иван Бунин). Он был, пожалуй, единственным русским, который водил тесную дружбу с итальянским диктатором Муссолини и даже некоторые время жил в Риме на его пенсион.
Литературный салон Дмитрия Мережковского и его жены, не менее знаменитой поэтессы Зинаиды Гиппиус был в Петербурге перед революцией настоящим центром литературной жизни России. А сам Мережковский вошёл в историю как один из основателей русского символизма, основоположник нового для русской литературы жанра историософского романа.
С восторгом встретив Февральскую революцию, Мережковский затем с ненавистью отнесся к перевороту большевиков. Он истолковал происшедшее как воцарение «народа-Зверя», смертельно опасного для всей мировой цивилизации, торжество «надмирного зла». Впрочем, все это он предсказал в своей пророческой статье «Грядущий хам», которую опубликовал еще до революции. В 1919 году вместе с Гиппиус Мережковский бежал за границу, обосновавшись в Париже, где у него ранее была куплена квартира.
В эмиграции писатель продолжил литературную и общественную деятельность. Он считал, что «русский вопрос»– это вопрос всемирный и спасение России от большевизма – основная задача и смысл западной цивилизации. А когда в Италии к власти пришел Муссолини, а в Германии – Гитлер, то Мережковский не скрывал к ним своих симпатий, полагая, что именно они спасут Европу от угрозы распространения коммунизма.
Летом 1941 года, вскоре после нападения Германии на СССР, Мережковский выступил в Париже по немецкому радио и произнес речь «Большевизм и человечество». В ней он говорил о «подвиге, взятом на себя Германией в Святом Крестовом походе против большевизма». Писатель сравнил Гитлера с Жанной д’Арк, призванной «спасти мир от власти дьявола».
Большевизм, говорил Мережковский, никогда не изменит своей природы, как многоугольник никогда не станет кругом, хотя можно увеличить до бесконечности число его сторон… Основная причина этой неизменности большевизма заключается в том, что он никогда не был национальным, это всегда было интернациональное явление; с первого дня его возникновения Россия, подобно любой стране, была и остается для большевизма средством для достижения конечной цели – захвата мирового владычества.
«Он ощущал себя предтечей грядущего Царства Духа и его главным идеологом… Диктаторы, как Жанна д’Арк, должны были исполнять свою миссию, а Мережковский – давать директивы. Наивно? Конечно, наивно, но в метафизическом плане, где пребывал Мережковский, «наивное» становится мудрым, а «абсурдное» – самым главным и важным; так верил Мережковский», – вспоминал его коллега по эмиграции Ю. Терапиано.
Однако взгляды Гиппиус и Мережковского в отношении к фюреру расходились. Если для Гиппиус Гитлер, как вспоминала Н. Берберова, всегда был «идиотом с мышь под носом», то Мережковский считал его удачным «орудием» в борьбе против «царства Антихриста», каковым он считал большевизм.
Узнав о выступлении Мережковского по немецкому радио, Гиппиус не на шутку перепугалась. Первой её реакцией стали слова: «Это конец». В кругах русской эмиграции во Франции их подвергли остракизму, обвинив в «сотрудничестве с Гитлером». Хотя на самом деле это «сотрудничество» заключалось лишь в одной этой радиоречи. Но и этого Мережковскому не простили.
Позднее вести о зверствах гитлеровских войск в России заставили Мережковского усомниться в своем выборе. Незадолго до смерти он, по свидетельству близкого к кругу Гиппиус поэта В.А. Мамченко, осуждал Гитлера.
Но вот с фашистским режимом Муссолини Мережковский действительно сотрудничал активно. Мало того этот русский писатель искренне восхищался дуче. Во Франции в 30-х годах к власти пришли социалисты, и Мережковский вместе с Гиппиус опасались, что к ней могут прорваться коммунисты и потому они подумывали обосноваться в Италии. Кроме этого писатель задумал книгу о Данте и обратился к дуче за помощью. Это его не просто подобострастное, а попросту льстивое письмо к итальянскому диктатору сохранилось.
«Дуче, – писал Мережковский, – я полностью отдаю себе отчет, что словами не выразить благодарность за то счастье, которым Вы меня одарили, пригласив в Италию; эту благодарность я должен выразить действием, творческой работой, своей книгой о Данте… Между Вами и Данте есть изначальная гармония. Ваши два существа обладают первичной и безграничной гениальностью. Ваш союз в вечности предначертан. Муссолини в размышлении, в рассуждении – это Данте; Данте в действии – это Муссолини…»
В ответ итальянский диктатор, который тогда охотно демонстрировал свое покровительство людям искусства, милостливо принял русского писателя. Первая их встреча состоялась 4 декабря 1934 года? которую Мережковский описал потом в своем мемуаре «Встреча с Муссолини».
«Но это первое впечатление от Муссолини, – начало нездешнего ужаса перед Духом Земли, – было у меня только мгновенным и сменилось удивлением…, – захлебываясь от восторга, писал Мережковский. – Первое: он прост, как все первозданное, – земля, вода, воздух, огонь, как жизнь и смерть. Второе удивление, большее: он добр и хочет сделать добро всем, кто в этом нуждается, а тому, кто с ним сейчас, – больше всех. Он для меня близкий и родной, как на далекой чужбине, после долгой разлуки, нечаянно встреченный и узнанный, – брат…»
В результате «узнанный брат» дал писателю денег и Мережковский смог на «стипендию» фашистского правительства прожить в Италии три года, создавая свою книгу о Данте. Известно, что в ходе этих личных встреч с дуче, которых было несколько, Мережковский убеждал Муссолини в необходимости начать «священную войну» с Советской Россией.
Однако в мае 1937 года, завершив «Данте», Мережковский уже в октябре говорил о том, что разочарован в Муссолини, называя его «политиком-материалистом» и «пошляком». По словам его биографов, некоторое время писатель безуспешно пытался связаться с диктатором Испании, генералом Франко. Эта страна стала казаться ему возможным убежищем от «коммунистической экспансии» в Европу.
Последние месяцы своей жизни Мережковский не переставал писать. Читал лекции о Леонардо да Винчи и Паскале, пытался прочесть доклад о Наполеоне, но он был запрещён властями. К июню 1941 года у Мережковских кончились деньги. В сентябре, одолжив деньги у знакомых, супруги вернулись в свою скромную парижскую квартиру.
Мережковский скоропостижно скончался в декабре 1941 года. Похоронили писателя на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, где покоятся многие другие эмигранты. Присутствовало всего лишь несколько человек, а могильный памятник бывшему почитателю дуче был поставлен на подаяние французских издателей…
Пиния на ветру
Мы здесь назвали всего несколько имен выходцев из России, который волею судеб оказались связанными с Италией. Конечно, на самом деле их было куда больше и, когда о них говорят, то обычно упоминают о жившем на Капри Горьком и приезжавшим к нему туда Ленине. Но это – всем известные факты, а я постарался рассказать лишь о тех, драмтические судьбы которых у нас не так известны.