Выносить эти листы из здания ТАССа у Никитских ворот было строго запрещено. Но самым секретным был вестник «ОЗП» (вестник «Закрытой печати»). Туда помещались сведения об «антисоветских событиях», статьях и заявления диссидентов и «отщепенцев», «антисоветские» высказывания западных политиков, резкая критика советского руководства в западной печати и т. п.
Был и еще один вестник, который большинство тассовцев вообще в глаза не видело, но на котором тогдашний Генеральный директор ТАСС Леонид Митрофанович Замятин сделал себе карьеру. Он назывался «Сводка». Предназначалась «Сводка» только для членов Политбюро и приравненных к ним по положению лиц. Идея «Сводки», как и все гениальное, была проста. Этот вестник, который выпускался ТАССом по утрам каждый день, состоял из простого и краткого перечня тех событий, которые произошли в мире. Причем, излагались они не так, как это тогда писалось в советских газетах, а безо всякой пропагандистской трескотни, – коротко, сама суть дела.
ТАСС был тогда самой информированной в нашей стране организацией. В него стекалась информация не только от корреспондентов со всего СССР, но и из десятков государств мира, где имелись отделения и корпункты ТАСС. Были страны, где не было наших посольств, но где сидели корреспонденты ТАСС. А по оперативности мы опережали и МИД и даже разведсеть ГРУ и КГБ за рубежом. Потому что тассовские корреспонденты передавали в Москву свои сообщения по открытым средствам связи, а другие пользовались шифрованным каналами, и много времени уходило на шифровку и дешифровку сообщений. В результате, когда каждое утро на столы к членам Политбюро ложились сводки сообщений ТАСС, МИДа, МВД и КГБ, то оказывалось, что ТАСС всех опережал.
Мало того, ТАСС в то время работал по ночам. Корреспонденты за границей ночью обрабатывали газеты, а в здании у Никитских ворот тоже ночью в поте лица трудились работники «Сводки». В результате преимущества «Сводки» быстро было замечено «наверху» и Замятин получил повышение – его назначили на специально созданную для него в ЦК должность – заведующим Отделом Международной информации. Заместителем в ЦК у него оказался его заместитель по ТАССу – комсомольский выдвиженец из Сочи Виталий Игнатенко. Именно он в те времена был одним из главных организаторов «закрытой» информации для ЦК и самой свирепой цензуры для всей остальной части населения СССР.
В грозном 1991 году Игнатенко спас случай: в момент «путча», когда он числился пресс-секретарем Горбачева, он оказался в отпуске и не успел «засветиться». Как, например, «засветились», тогдашние руководители ТАСС, навсегда потерявшие свои высокие посты. Непотопляемый же Игнатенко снова вернулся в ТАСС и стал учить нас с вами уже не «преимуществам зрелого социализма», а демократии. Впрочем, сегодня он уже в ТАСС не работает…
Надо сказать, что в ТАССе мне сразу необыкновенно повезло. Я проработал там всего немногим более года и был направлен стажером в наше отделение в Риме. Поехал туда на полгода, а вернулся в Москву только через семь лет уже с должности заведующего отделением. Замечательное это было время! Итак, сначала рассказ о работе в Италии.
Поезд «Москва-Рим»
В памяти застрял забавный диалог из комедийного телефильма «Ехали в трамвае Ильф и Петров»:
– В Италии был?
– Был.
– Кьянти?
– Пил.
– Спагетии?
– Ел.
– Папу римского видел? И т. д.
Диалог этот сочинили все известные авторы. Интересно, что именно такие вопросы и в самом деле до сих пор часто задают тем, кто побывал в Италии. Задают потому, что мы привыкли мыслить стереотипами: например, в Африке жарко, а в Италии едят макароны и пьют вино под названием «кьянти».
Другой широко распространенный стереотип применительно к этой стране: Италия прекрасна!!! Не просто прекрасна, а обязательно с несколькими восклицательными знаками. Такое представление об этой южноевропейской стране распространено очень широко. Живет оно в нас давно, откуда-то еще с детства, благодаря восторженным отзывам об Италии Гоголя, Брюллова, Герцена, художника Иванова, которые в ней долго жили. Благодаря Пушкину, который в Италии никогда не был, но всегда ею восторгался:
Адриатические волны,
О Брента! Нет, увижу вас…
Всякий стереотип – это всегда нечто упрощенное. На самом деле идиллической, «прекрасной Италии» нет и никогда не было. Еще в прошлом веке, когда очарованной Италией Гоголь считал, что «вся Европа существует для того, чтобы смотреть, а Италия, чтобы жить», поэт Афанасий Фет признался в своем разочаровании:
Италия, ты сердцу солгала!
Как долго я в душе тебя лелеял, —
Но не такой душа тебя нашла,
И неродным мне воздух твой повеял.
Чувства разочарования и горечи испытал позднее и Александр Блок, когда написал: «Хрипят твои автомобили, твои уродливы дома…» Интересно, чтобы написал он сейчас, увидев на древних улицах итальянских городов не десятки, а миллионы «хрипящих» автомобилей, вереницы уродливых бетонных коробок «доходных домов», понатыканных повсюду строительными спекулянтами? Особенно сейчас, когда их заполнили вдобавок ко всему еще и толпы иммигрантов с Востока и стран Африки. К счастью, в те времена, когда я работал в этой стране, их еще там не было. Но в Риме и в Милане было полно безработных и приехавших с отсталого Юга на заработки бедолаг. Вспомним хотя бы знаменитые фильмы неореалистов, в которых «прекрасной» Италию назвать никак нельзя. К тому же Италия – родина не только Данте, Микеланджело, Рафаэля, Верди и других корифеев мирового искусства, но и страна, в которой родился фашизма, где в 70–80 годах прошлого века гремели выстрелы террористов из «Красных бригад» и, где до сих пор никак не могут справиться с мафией.
И, тем не менее, Италией продолжают у нас восхищаться, Италию в России по-прежнему любят и продолжают считать страной необыкновенной. В этом постоянстве любви к Италии скрывается какая-то тайна. Лучше других это понимал, наверное, Гоголь. «Кто был в Италии, тот скажи “прости” другим землям. Кто был на небе, тот не захочет на землю. Словом, Европа в сравнении с Италией всё равно, что день пасмурный в сравнении с днём солнечным», – восторженно писал он.
Впрочем, злые языки говорят, что Николай Васильевич с таким упоением отзывался о жизни в Италии не столько из-за ее красот и чудесного климата, а благодаря тому, что он мог жить там беззаботно на деньги, и немалые, которые ему лично высылал Николай I. И жил, по свидетельствам современников, действительно неплохо.
Известно, например, такое высказывание Николая I на этот счет в разговоре с Бенкендорфом: «Послал ему 40 тысяч, через три месяца снова просит. На что он тратит такие суммы? У меня сенаторы столько в год получают. А этот хохол за три месяца растратил. В рулетку играет? Дом строит? Копит? На женщин? Насколько я знаю, женщинами он не интересуется».
– «Нет, Ваше Величество, – ответил Бенкендорф. – Ни на то, ни другое, ни третье». – «Так что же?» «Прожирает, Ваше Величество!» – «Как! Такие суммы? Это невозможно!» – «И тем не менее… – развел руками Бенкендорф».
Когда эти деньги кончились, Гоголь обратился к друзьям, и Погодин, Аксаков и другие прислали ему еще. Радости Гоголя не было предела. «Сколько любви! Сколько забот! За что меня так любит Бог? Боже, я недостоин такой прекрасной любви!» – отвечал он им в благодарственном письме.
До сих пор помню тот «исторический» для нас момент, когда мы в марте 1973 года впервые пересекли на поезде границу Италии. Мы – это я, моя жена Татьяна и четырехмесячный сын Петя, которого один мой приятель перед нашим отъездом в Италию в шутку переименовал в Петруччо. Честно говоря, на самом деле этот «исторический» для нас момент мы проспали. Сборы перед отъездом были утомительными, а за два дня, проведенные с ребенком в синем международном вагоне поезда «Москва-Рим», устали еще больше.
Ночью нас разбудил пограничник, когда поезд уже стоял на итальянской станции Вилла-Опичина. Офицер даже не зашел в купе, а лишь бегло взглянул на паспорта, торопливо тиснул тут же в коридоре штамп и возвратил назад. Я думаю, неожиданное доверие к нашим персонам в те времена «холодной войны» возбудили, конечно, не наши синие служебные паспорта с «серпастым и молоткастым» гербом, а вид безмятежно спавшего на нижней полке Петруччо, который так и не проснулся до самого Рима.
После ухода пограничника поезд простоял недолго. Скрипнули тормоза, вагон качнулся и медленно двинулся вперед. Все быстрее и быстрее стучал он колесами, но теперь уже по итальянской земле. За окном темно, мелькают светлячки ночных огоньков, пустынные полустанки, гулкие бесконечные тоннели. За окном спала Италия. Легли спать и мы, устав напрасно всматриваться в молчаливую черноту.
Проснулись от протяжного крика: «Ареццо-о-о! Ста-а-а-цьне ди Ареццо-о-о! В окно нашего купе било яркое солнце. На перроне толпились люди – усатые синьоры в шляпах и галстуках, молодежь в джинсах, матроны с пакетами и орущими «бамбини», железнодорожники, красивыми фуражками и выправкой, похожие на наших старорежимных офицеров. Смугловолосый «капеллоне», длинноволосый парень в синей рубашке, с высокой, как этажерка, тележки бойко продает пассажирам прохладительные напитки и жевательную резинку. На бетонной скамье сидит монах в черной рясе, подпоясанной простой веревкой, и читает ватиканскую газету «Оссерваторе романо». Возле него весело галдит кучка молоденьких румяных солдат в сизых шинелях с новенькими чемоданами. Видно отслужили свой срок и спешат домой.
Раздался свисток – состав громыхнул буферами, и снова монотонно застучали колеса. Ареццо – это к югу от Флоренции. Родина Франческо Петрарки. Где-то неподалеку, в деревеньке Капрезе, родился и великий Микеланджело. Мелькнуло название всего лишь одного небольшого городишка, а сколько с ним связано славных имен! Такова Италия…