ремени.
Как меня вербовали
Вернувшись с Афона, я сделал большой репортаж и отправил его вместе с фотографиями в Москву, в редакцию популярного тогда тассовского еженедельника «Эхо планеты». Не будучи, впрочем, вполне уверенным, что его напечатают. Однако напечатали. Публикация вызвала сенсацию. В редакцию стали приходить письма со всей страны, где самые разные люди предлагали свою помощь монастырю, выражали готовность сами поехать на Афон, чтобы участвовать в восстановлении обители. Ведь про старинный русский монастырь в Греции почти никто в СССР тогда не знал.
Не будем забывать, что на дворе стоял 1988 год, когда компартия, лозунгом которой был «воинствующий атеизм», еще держала бразды правления в своих руках. Общение с церковью, монахами, тем более за границей никак не поощрялось, а тем более для совзагранслужащих. Однако, коварные ветры «перестройки» уже задували во все щели «застойной» советской жизни, прежние догмы слабели, и именно по этой причине мой очерк и вышел в свет. Тем не менее, неприятность меня все-таки поджидала. Но не со стороны бдительного ЦК КПСС, который «курировал» всех зарубежных корреспондентов, а оттуда, откуда я и не подозревал. Через пару месяцев после афонской публикации в «Эхо планеты» меня неожиданно пригласили в МИД Греции.
Журналиста? В МИД? Зачем? Не ожидая, конечно, ничего хорошего, но и не ведая за собой никаких грехов, я нацепил галстук и отправился во всем известное в Афинах здание министерства, расположенное в центре Афин, напротив парламента. В указанном кабинете меня поджидал пожилой чиновник.
А! Кирие Малишов, присаживайтесь, – сдержанно приветствовал он меня, и указал на стул. Уже привыкший к тому, что греки никак не могут правильно произнести мою трудную для них фамилию, я боковым зрением разглядел на столе журнал «Эхо планеты» с моей статьей и листок с печатным текстом, видимо, перевод.
Это ваша статья, кирие Малишов? – строго спросил чиновник, перехватив мой взгляд.
Да, моя, – подтвердил я, ломая голову, что крамольного мог усмотреть в ней мидовец. Ведь в православной Греции не было ничего предосудительного в поездке журналиста в монастырь, тем более что разрешение на эту поездку я получал в том же МИДе.
Вот тут вы пишете: «Русский монастырь на Афоне», – чиновник сделал на листке бумаги глубокую пометку ногтем. – А известно ли вам, кирие Малишов, что на горе Афон сегодня нет никаких русских монастырей? Все монастыри там – греческие!
«Вот так номер»! – я оторопел. – Как это нет?
А так! – все так же строго подтвердил чиновник. – Афон – суверенная территория Греческой республики и там нет никаких русских монастырей.
Ах, вон оно что! Наконец, догадался я. Меня подозревают в том, что покусился на суверенные греческие территории! Раньше афонские земли пользовались особым международным статусом и только в 1926 году были присоединены к Греции!
Но, ведь я же нигде не писал, что Афон – российская территория! Такое мне и в голову придти не могло! – отпарировал я. – Я пишу «русский монастырь», имея в виду тот факт, что он основан русскими людьми, что живущие сегодня в обители Святого Пантелеймона монахи – русские и говорят они все по-русски.
Да, но все они – греческие граждане! – решительно возразил чиновник. – У них – греческие паспорта!
Так ведь я и не имел в виду гражданство! Я имел в виду историю! Ведь даже на греческих туристических картах монастырь Святого Пантелеймона обозначается, как «Росико монастери» – русский монастырь, каким он и был тысячу лет! Не будете же вы против этого возражать?
Да, с исторической точки зрения так оно и было, – согласился, наконец, со мной мидовец.
Так вот и я писал о монастыре с исторической точки зрения! «Русский монастырь» в Греции с исторической точки зрения! Разве не так? А разве можно забывать, что именно Россия помогала в те времена всем афонском монастырям? Что если бы не православные русские цари, то еще неизвестно, что турки оставили бы от Афона! – я уже перешел в наступление, заметив, что административный пыл чиновника несколько поутих.
Верно! – кивнул головой мидовец, уже заметно смягчаясь. – Россия помогала в Греции в борьбе за ее освобождение от турецкого ига. Мы это помним.
Словом, никакого выговора я не получил, так как и никакого посягательства с моей стороны на суверенные греческие территории, конечно, не было, и быть не могло. Впрочем, и Россия никогда на них не посягала, хотя афонская земля и была подарена русским монахам еще самим византийским императором, о чем уже я писал выше.
С тех пор прошло уже немало лет. Теперь на Афон из России уже даже организуют экскурсии, былой аромат тайны и запретности развеялся. Да и сам монастырь сильно изменился. Многое отремонтировали. Жизнь монашеской братии стала лучше, жить им стало веселей. Изменилось отношение к церкви и в России. А ведь помню, когда впервые по телевизору показали Рождественскую службу из Москвы, то это выглядело, как что-то совершенно невероятное. А сейчас все это стало привычным.
Кстати, ругали меня за новые темы, которые я поднимал, не раз. Однажды, «телегу» на меня прислали в наше посольство уже из МИДа в Москве. Какому-то тамошнему «специалисту по Греции» не понравилось, что я написал об истории скандального развода тогдашнего лидера правящей партии ПАСОК Андреаса Папандреу со своей женой и его сенсационном браке со стюардессой Димитрой Лиани. В этом усмотрели попытку «дискредитации видного политического деятеля, много сделавшего для укрепления дружественных связей с СССР». Ну, не могли наши чиновники с партбилетами допустить, чтобы маститый и уже довольно пожилой премьер-министр разводился и женился на молоденькой стюардессе! То есть, женился-то он и в самом деле женился, но вот писать об этом ТАССу «не следовало»! Знал бы этот горе-чиновник, что будут писать московские газеты всего несколько лет спустя и, что совершенно голого гражданина, «похожего на генпрокурора» будут показывать в Москве по центральному телевидению!
Надо признать, что дипломаты всегда снисходительно относятся к журналистам, полагая, что те всегда что-то «путают», не учитывают «специфики момента» и вообще «лезут не в свое дело». Думаю, что в этом проявляется своего рода ревность профессионалов. Ведь и дипломаты тоже – «писатели». Их работа состоит вовсе не из одних только переговоров и походов по приемам. Львиную часть своего рабочего дня дипломаты в любом посольстве занимаются тем, что пишут отчеты в свои столицы. Однако это их рукописное творчество остается неизвестным широким массам. Справки и отчеты опытных профессионалов читает только небольшая группа таких же профессионалов в МИДе, а то, что пишут журналисты, читают миллионы.
За время своей долгой работы за границей я знал многих послов и должен сказать, что лучшие из них всегда относились к журналистам очень хорошо. Тактично, без раздражения и высокомерных попыток поучать, понимая, что у каждого – своя профессия. Ведь не придет же в голову журналисту упрекнуть дипломата в том, что он пишет нудно и скучно? Служебный отчет – одно, а очерк для газеты или журнала – совсем другой жанр. И очень часто живость изложения наносит ущерб точности. Тут уж ничего не поделаешь. Главное, не врать, писать честно и добросовестно проверять факты. А потому долг дипломатов, не делать журналистам замечания, а помогать им, снабжать информацией, подсказывать интересные темы.
Надо признать, что в советские времена к журналистам в наших посольствах относились гораздо более внимательно и куда больше помогали. После развала СССР, пресса как бы «откололась» от официальных инстанций и стала работать сама по себе. Мало того, крупнейшие средства массовой информации, в том числе и некоторые телеканалы, оказались в частных руках и превратились в инструмент политического влияния олигархов, часто нанося государству огромный вред. Под разговоры о «свободе печати» она стала вовсе не свободной, а превратилась в «служанку» денежных мешков.
Власти спохватились только в последнее время, когда многое уже исправить трудно. Впрочем, это тема для отдельного разговора. Как и тема отдельного разговора – положение пишущих за границей на русском языке. Еще задолго до всякой перестройки один из таких людей написал:
Я, извиняюсь, – советский поэт,
Сижу за границей, денег нет.
Потому что в России – сплошной бардак,
А я беспорядка не выношу никак!
Воруют все: и так и сяк!
Даже премьер и тот воровать мастак!
Смотреть на это – нету сил,
Потому за границей я с горя запил…
Но пьют, конечно, не все. А на работе в телеграфном агентстве вообще нет времени для этого, привычного для пишущего русского человека занятия. Надо сказать, что в те годы корреспондент ТАСС воспринимался на Западе вообще и в Греции, в частности, как нечто экзотическое. Как гость из какой-то таинственной и загадочной страны. Разумеется, убедить кого-нибудь, что я – простой журналист, а не тайный агент КГБ не было абсолютно никакой возможности.
Да, знаем, знаем, что ты – не «практорас»! – отвечали с хитрой улыбкой знакомые греки, давая понять, что уж они-то понимают, почему я не могу им сам в этом признаться. Так тогда все про нас думали: раз из СССР, то значит, – агент КГБ!
Один раз меня даже пытались завербовать. Сделать это, правда, старались еще в Италии, но здесь – не место итальянским воспоминаниям. А в Греции дело было так. Как-то раз на каком-то приеме ко мне подошел сотрудник посольства США. Назовем его… ну, хотя бы господин Джонсон.
А! Русский журналист! Хай! – радостно приветствовал он меня на размашистый американский манер. – Я очень люблю Россию. Лев Толстой, водка, казаки, загадочная русская душа!
Выпалил он разом, давая понять, что хорошо подкован по русской теме. Обменялись визитными карточками, на том знакомство, казалось, и закончилось. Ан, нет! Новый американский знакомый стал мне настойчиво названивать, приглашать домой в гости, в рестораны.