— А теперь смотрите, как этот большой и страшный будет удирать.
Иван Гермогенович повернул жердь вправо, влево, потом с силой вогнал ее в узкую щель и принялся ворочать жердью, точно кочергой в печке.
Чудовище забеспокоилось.
Темная голова, покрытая шипами, поднялась над входом, качнулась и свесилась вниз. Потом голован, точно ужаленный, вздрогнул, выбросил вперед три пары ног и, быстро перебирая ногами, пополз куда-то, волоча по земле коленчатое, изгибающееся тело.
Не успели ребята разглядеть его, как странное животное покатилось под откос, упало с легким всплеском в воду и, подхваченное быстрым течением ручейка, скрылось в темноте.
— Вот ловко! — засмеялся Карик. — В следующий раз уже не полезет в чужую гостиницу.
— Ладно, ладно, — добродушно заворчал Иван Гермогенович, — сейчас не стоит разбирать, кто у кого захватил территорию. Он у нас или мы у него. Во всяком случае, судиться с нами он не станет.
Иван Гермогенович принялся ворочать жердью точно кочергой в печке.
— Как? — догадался Карик, — значит, мы отняли у этого урода его собственную квартиру?
— То-то и есть! — сказал Иван Гермогенович. — Но раскаиваться теперь уже поздно, да и не стоит, пожалуй… Ну, друзья мои, давайте устраиваться на ночлег. Тащите ветки, листья, сучья. Складывайте всё это около входа.
В темноте закипела работа. Профессор и ребята подтаскивали к домику листья, корни и травы. Один лист пришлось тащить вдвоем. А лепесток какого-то цветка еле дотащили все трое.
Профессор покрикивал:
— Ну, ну, скорей, скорей! Валя, не лезь в воду! Карик, брось этот лист! Все равно не поднимешь! Ну-ка, помогите подтащить вон те ветки!
Профессор был доволен. Он боялся, что им придется провести ночь под открытым небом, и вдруг такое неожиданное счастье.
— Ах, друзья мои, — приговаривал он, — нам удивительно везет сегодня. Наверное, как говорят англичане, мы родились с серебряной ложкой во рту. Вот погодите, залезем под крышу гостиницы, и вы сами увидите, какие мы с вами счастливцы. В сущности, не будь наводнения, я даже и не знаю, где бы мы ночевали сегодня и что с нами случилось бы в эту ночь. Ведь, это наводнение выкинуло на берег ручейника с его домиком — чехлом.
— Он даже не защищался, — сказала Валя, — большой, а такой смирный.
— Кто? Это ручейник-то смирный? — засмеялся Иван Гермогенович. — Ну, совсем уж он не такой тихоня. Под водой ручейник никому не дает спуску. Он нападает на крошечных рачков, на личинки насекомых и даже нередко пожирает своих родичей.
— Такой разбойник?
— Самый настоящий разбойник. Он выходит на охоту, закованный, точно рыцарь, в крепкую броню. Но рыцари надевали только латы, шлемы и кольчуги, а этот господин таскает на себе целую крепость.
— Он, значит, в ней сидит как в танке? — спросила Валя.
— Не совсем так, — сказал профессор, — потому что танкисты сами едут в танке, а ручейник таскает свой танк на себе.
Валя поглядела на темную глыбу и покачала головой:
— Такая тяжесть, ой-ёй-ёй!
— Не у всех ручейников такие тяжелые дома, — сказал профессор, — там, где растет камыш и на дно падают кусочки сухого камыша, ручейники устраивают свое жилище внутри камышинок, а там, где дно песчаное или каменистое, они соединяют вместе камешки, ракушки и песчинки и из них строят свои дома. Можно, впрочем, встретить домики ручейников, построенные из простых листиков, которые падают в воду.
— А почему у него два входа в домик, один большой, другой маленький?
— Да потому, что ему нужно, чтобы вода свободно проходила через весь его домик. Иначе стены дома покроются плесенью, и здесь расплодятся миллионы разных бактерий. Помню, в детстве мы, ребята, пользовались этим черным входом для того, чтобы выжить ручейника из его дома.
— Зачем? — спросил Карик.
— А мы, мальчишки, рыбу на него ловили, — ответил профессор.
— Рыбу? — переспросил Карик. — И хорошо клюет?
Иван Гермогенович засмеялся.
— Да уж ты не рыболов ли?
— Ого! Я весь день могу просидеть с удочкой, — сказал Карик, — только мне почему-то не везет.
— Вот как! Ну тогда я скажу тебе: лови почаще на личинку ручейника. Нет лучшей насадки на крючок, чем вот эта самая личинка, которую мы выгнали сейчас из ее дома.
— А как же он теперь, этот ручейник? Без чехла? — спросила Валя. — Пропадет?
— Не пропадет! — махнул рукой профессор. — Пока мы разговариваем, он, наверное, уже полдомика себе построил. Да ты не бойся. Он не погибнет! Вырастет, а потом превратится в летающее насекомое.
— В летающее?
— Ну да… В насекомое, очень похожее на ночную бабочку. Впрочем, ручейник — мастер не только летать. Он неплохо бегает и по земле и по воде. А когда наступает время откладывать яички, он спускается под воду и здесь кладет свою икру-яички на водяные растения.
Иван Гермогенович окинул взглядом гору веток, листьев, лепестков, которые натаскали путешественники во время разговора, и сказал:
— Ну, хватит. А то так завалили, что и самим нам в пещеру не пробраться. Залезайте!
Карик и Валя не заставили себя долго просить. Одним прыжком они перескочили кучу веток и листьев и вошли в полутемный в низкий коридор.
В самом конце его еле заметно светилась узкая щель.
Ребята шли в темноте, ощупывая стены руками. Ноги ступали будто по мягкому, нежному ковру. Такими же мягкими, шелковистыми были и стены.
Карик поднял руку и пощупал потолок.
— И тут мягко!
Потолок был выстлан тоже чем-то пушистым.
Ребята дошли до конца коридора и остановились перед круглой дырой. Холодный ветер дунул по ногам.
— Эту форточку надо закрыть, — сказал Карик, — мама не велела на сквозняке сидеть.
Карик сдернул с палки лепесток, скомкал его и крепко забил, им отверстие.
Ребята вернулись ко входу, где копошился среди веток и лепестков Иван Гермогенович.
— Ну, как? Понравился дом? — спросил профессор.
— Кругом ковры, ковры, — весело сказал Карик, — очень не плохо живет этот ручейник.
— Недурно, — согласился профессор. — Между прочим, эти ковры не простые. Если кто-нибудь захочет вытащить ручейника из домика, он уцепится за эти ковры крючками и тогда уже никакая сила его не вытащит. Однако за дело, ребята. Помогите мне заложить вход, а то еще ночью заберется к нам какой-нибудь непрошеный гость.
Иван Гермогенович с помощью ребят навалил у входа кучу корней, на них положил ветки, на ветки — лепестки. Получилась настоящая баррикада. Только сверху оставалась узкая щель, через которую в дом ручейника проникал синий ночной свет.
— Прекрасно! — сказал Иван Гермогенович. — Теперь уж к нам никто не заберется. Располагайтесь, друзья мои! Отдыхайте!
Ребята выбрали себе в углу у самой стены удобное местечко, растянулись на пушистом коврике и крепко прижались друг к другу.
Профессор лег рядом.
Они лежали, слушая, как за стенами шумел ночной печальный ветер и как уныло скрипели деревья. Сверху, с мокрых листьев падали на крышу тяжелые капли.
В домике было тепло и сухо. Путешественники лежали на мягких пуховиках. Но ни профессор ни ребята не могли заснуть.
Это была их первая ночь в этом странном новом для них мире, где за один только день они так много пережили и встретили так много опасностей.
Сквозь щели баррикады просвечивало темное ночное небо, и в небе мерцали огромные звезды.
Валя лежала с открытыми глазами. Она не отрываясь смотрела на голубую звезду, которая висела над пещерой. Звезда была такая большая, как полная луна, но только она часто-часто мерцала.
Вот так и дома, когда лежишь в кровати и смотришь в окно: перед глазами качается большой, похожий на луну, веселый уличный фонарь.
Валя вспомнила дробное позвякивание трамваев, хриплые, сердитые гудки автомобилей и быстрые светлые полосы, которые бегут по окнам, как будто догоняя одна другую.
Она закрыла глаза.
На минуту ей показалось, будто лежит она у себя дома, в теплой кровати и слушает веселый уличный шум.
Дверь в соседнюю комнату закрыта, но из-под двери виднеется желтая полоска света.
В столовой мама убирает посуду. Гремят тарелки и чашки. Звенят чайные ложечки.
Перемыв посуду, мама наверно смахивает со стола крошки, накрывает стол чистой белой скатертью.
Валя вздохнула.
Она вспомнила крошки сыра, которые остались утром на столе после завтрака, и проглотила слюнки.
Ах, если бы сюда, вот в эту пещеру, попала бы хоть одна крошка сыра, такого свежего и вкусного. Этой крошки, конечно, хватило бы на ужин и профессору, и ей, и Карику, да и на завтрак еще осталось бы немало.
И Валя вздохнула снова.
А может быть — они навсегда останутся в этом страшном мире.
Вернутся ли они домой? Увидят ли маму?
— Мама, наверное, плачет! — тихонько сказала Валя.
— Плачет, — согласился Карик, — ясно — плачет!
Ребята задумались.
А что-то делает мама сейчас? Может быть, она лежит одетая на кровати и то и дело поднимает с подушки голову и прислушивается: не идут ли ребята?
На столе стоит покрытый салфеткой ужин, оставленный для них. В столовой тихо постукивают часы. В темном углу возится по кошка. На глаза Вали навернулись слезы. Она потихоньку вытерла их кулаком и крепко зажмурилась.
— Нет! Все-таки плакать не буду!
За стенами домика уныло свистел полночный ветер.
Путешественники лежали, думая каждый о своем, но все трое думали о большом мире, в котором они еще так недавно жили.
— Все ерунда, — с шумом вздохнул наконец профессор, — не может быть, чтобы мы не вернулись. Вернемся, ребята, не унывайте.
Карик и Валя ничего не ответили. Они уже спали крепким, здоровым сном.
Тогда профессор зевнул, повернулся набок и, положив под голову, вместо подушки, кулак, громко захрапел.
Путешественники спали так крепко, что не слышали даже, как ночью снова полил проливной летний дождь.