«Надо слезать на землю!» подумала Валя.
Прижимая крепко к груди вкусный шар, она обошла чашку-цветок и остановилась перед узкой щелью между лепестками. Она попыталась протиснуться сквозь щель, но щель оказалась слишком узкой.
Тогда Валя попробовала взобраться наверх по шесту, но, лишь только она ухватилась за него руками, стены чашки задвигались словно живые и медленно стали сближаться.
Огромный цветок, в который залезла Валя, сложил над ее головой лепестки. В цветке сразу стало темно.
Напрасно Валя пыталась раздвинуть лепестки руками и выбраться из цветка. Лепестки крепко сжались и не выпускали ее из душистой тюрьмы.
— Карик! Ка-арик! — испуганно закричала Валя. — Скорей! Сюда! Ко мне!
Она кричала что было силы, но голос ее не мог пробиться сквозь мягкие, толстые стены. Казалось, что она кричала, уткнувшись лицом в пуховую подушку.
Этот придушенный, еле слышный крик, точно отголосок далекого эхо, донесся до Карика. Он остановился, прислушался. Но ему даже и в голову не пришло, что это Валя зовет его. Ему показалось, что где-то, далеко, далеко за холмами, кричит Иван Гермогенович.
— Ага! — обрадовался Карик, — идет сюда. Нашел нас все-таки.
Он быстро взбежал на высокий пригорок и снова, сложив руки рупором, закричал:
— Зде-есь! Сю-юда! Мы здесь!
В ответ только гукнула ночная птица.
У подножья холма с шумом катилась река. Волны плескались о берег. Мягко шуршал осыпающийся с обрыва песок.
«Откуда же он кричал? — думал Карик. — Справа или слева?»
Он постоял еще немного и снова крикнул.
Но никто не отозвался.
Карик нахмурился.
— Нет. Должно быть, показалось.
Он взглянул на темную рощу, где осталась Валя, и громко сказал:
— Валя, ты слышала? Как будто бы Иван Гермогенович сейчас кричал. Слышала ты, или не слышала?
Но на этот раз и Валя не ответила Карику.
«Ну, нехватает еще, чтобы и она пропала!» подумал Карик и крикнул погромче:
— Ва-аля!
С обрыва упал в воду камень. Карик вздрогнул, оглянулся. Он постоял немного и снова крикнул что было сил:
— Ва-алька-а-а!
Валя не отвечала.
— Ну, вот, говорил ей, чтоб сидела на дереве и ждала, а она ушла куда-то. Свяжешься с девчонками — и сам не рад будешь.
Он не спеша пошел через поле к роще.
Но вот и роща.
Карик подошел к деревьям и, задрав голову вверх, долго смотрел на густые вершины.
Утренний ветерок тихо покачивал широкие листья, из которых выглядывали огромные желтые шары.
Вали нигде не было.
— Где же она? — совсем растерялся Карик.
Он крикнул еще раз и еще раз, но только ветер прошумел ему в ответ.
Валя не отзывалась.
Карик прикусил губу. Он остановился и задумался:
«Валя не могла убежать далеко. Значит?.. Значит, ее кто-то схватил, утащил куда-то, а может быть… сожрал».
Карик даже вздрогнул.
«Ах, если бы здесь был Иван Гермогенович! Он непременно бы что-нибудь придумал, непременно нашел бы Валю».
Карик беспомощно огляделся.
Вокруг лежали безмолвные холмы. Холодное, какое-то чужое небо висело над мертвыми песками. Тоскливо шумел голый, высохший лес на соседнем пригорке.
Над головой со свистом мчались куда-то исполинские жуки, задевая крыльями уродливые деревья.
Все кругом было каким-то чужим, непривычным, страшным. Карик вздрогнул и с пронзительным криком побежал вперед, не разбирая дороги.
Перед рассветом Иван Гермогенович проснулся от страшного холода. Он придвинулся к стенке, но тотчас же отскочил от нее, точно ужаленный. Роговая стенка раковины была холодна, как лед. Спать в таком леднике было совсем невозможно. Иван Гермогенович выбрался из раковины и принялся бегать вокруг нее, стараясь хоть немного согреться.
Еще светила луна.
Холодный ветер дул в лицо, в спину, поднимал тучи мелкого песка, и песок больно хлестал по рукам и ногам.
— Ну и ночка! — ворчал профессор. — Хорошо еще, что ребята устроились в теплом месте.
Он решил посмотреть, как-то они спят в орехе? Удобно ли им? Спокойно ли?
Дрожа от стужи, Иван Гермогенович пошел к реке, на берегу которой ребята устроились в орехе.
Бледная луна освещала голый пригорок с одиноким сухим деревом на вершине. Профессор взбежал на пригорок и растерянно огляделся.
Пригорок был пуст. Сухое, искривленное дерево скрипело на ветру, грустно шуршало высохшими листьями. Черные тени листьев печально ползали по холодной земле.
— Странно… Очень странно… — пробормотал Иван Гермогенович. Он прекрасно запомнил, что здесь, на этом самом месте, лежал огромный орех. Вот и неглубокая впадина, вдавленная его круглыми боками. Ну, конечно, это то самое место. Сомнений быть не могло.
Профессор наклонился к земле и принялся внимательно рассматривать ее.
От впадины к реке тянулась черная широкая полоса, как будто здесь протащили совсем недавно тяжелую кладь.
Профессор вытянул шею и, поминутно нагибаясь, пошел по следу.
След довел его до реки. Иван Гермогенович остановился на самом краю обрыва и задумчиво посмотрел вниз, на черную реку, которая с шумом катилась у него под ногами.
Дальше итти было некуда.
Пощипывая бороду, хмуря брови, профессор стоял над обрывом и вслух разговаривал сам с собой:
— Если бы кто-нибудь напал на них, они бы закричали, позвали бы меня. Я всегда сплю так чутко, я бы непременно услышал их. Но что же тогда случилось? Утащил кто-нибудь орех, что ли? Да нет. Кому он нужен, старый, испорченный орех? Чепуха. Все дело значительно проще: орех сдуло в воду.
Профессор быстро спустился к реке.
— Куда же понесло орех? Вправо? Влево?
Иван Гермогенович поднял кусочек сухого листа и бросил его в воду.
Течение подхватило листок, закружило его и помчало, подбрасывая на пенящихся волнах.
Профессор побежал по берегу в ту сторону, куда понесло листок.
Лес подступал к самой реке. Профессор то пробирался сквозь чащу, то шел по воде, теплой, как парное молоко. Ночь была светлая, лунная. Только у берегов, где густо росли высокие травяные деревья, лежали черной полосой широкие тени.
Посредине реки, по лунной дорожке неслись, обгоняя профессора, лепестки, гигантские листья и бревна.
Они ныряли, то пропадая, то появляясь снова. Издали казалось, что это кто-то плывет, кто-то борется с волнами.
Всякий раз, когда на середине реки проплывало, ныряя, бревно, Иван Гермогенович останавливался и с тревогой следил за ним.
— Не ребята ли плывут?
Он лез в реку, заходил по пояс в воду, готовясь броситься на помощь.
Но вот бревно подплывает ближе. Уже совсем отчетливо видны голые сучья.
— Фу! — с облегчением вздыхает Иван Гермогенович и быстро идет дальше.
Река долго петляла среди темных лесов и гор и наконец раскинулась перед профессором широким, сияющим плесом.
Раздвинув руками мокрые ветви, Иван Гермогенович вышел из леса и вдруг невольно остановился.
— Ребята!
По залитой лунным светом реке плыли Карик и Валя.
— Да, да, это они! — зашептал Иван Гермогенович.
Вон посредине реки плывет Карик, а немного правее его, ближе к берегу — Валя. Головы то исчезают под водой, то появляются снова, точно поплавки. Очевидно, ребята давно уже выбились из сил. Вот-вот они пойдут ко дну.
Ах, только успеть бы!
Профессор бросился в воду. Течение подхватило его и понесло вдоль берега.
— Держи-те-есь! — закричал Иван Гермогенович.
Рассекая руками воду, он быстро поплыл на помощь к ребятам.
С каждым взмахом рук расстояние между ним и ребятами сокращалось.
И вот уже профессор подплыл к ним вплотную, протянул руку… Что же это? Он увидел под водой изгибающиеся буквой S суставчатые тела.
— Ах, будь ты неладна! — вырвалось с досадой у профессора, и он повернул обратно к берегу. То, что он принял при неверном лунном свете за ребят, были только самые обыкновенные личинки мухи-львинки. Они держались на поверхности реки, цепляясь за водную пленку своими удивительными хвостами, похожими на растрепанные парики. Личинки плыли вниз головой, то и дело хватая зазевавшихся речных жителей. Дышали они своими волосатыми хвостами.
Когда-то в молодости профессор собирал эти личинки для аквариума. Из личинок выходили мухи с черными и желтыми полосками, похожие на пчелку, и даже откладывали яички на цветущие, водные растения аквариума.
О кузнечиках, которые слушают ногами, и о львинке, которая дышит хвостом, профессор написал даже целую книгу.
В другое время Ивана Гермогеновича нельзя было бы оттащить и силой от этих удивительных насекомых, но сейчас ему было не до того.
Нащупав ногами дно, профессор вышел на берег и, дрожа от холода, побежал, стараясь согреться на бегу.
Время от времени он останавливался, прислушивался. Но слышал только, как стучит его сердце, да как шумит над головой ветер.
Заметив в стороне пригорок, он бежал к нему, забирался наверх и, сложив ладони рупором, громко кричал:
— Ка-а-а-ари-ик! Ва-а-аля!
И снова бежал к реке.
«А что, если спустить на воду плот? — подумал Иван Гермогенович. — Толкнуть в реку три-четыре бревна, связать их и — плот готов. На плоту я, пожалуй, скорее догоню ребят».
Но профессору не пришлось сколачивать плот.
Плот, точно в сказке, точно по щучьему веленью, сам подплыл к берегу. Он остановился около темной песчаной отмели и закружился на месте.
— Вот это замечательно! — крикнул Иван Гермогенович и с разбегу вскочил на плот. Он принялся раскачивать его, помогая сойти с песчаной мели.
Плот дрогнул, закачался на волнах и поплыл. В это время мимо профессора проплыл еще один такой же плот, а за ним еще и еще.
«Странно, откуда это столько плотов появилось?» подумал Иван Гермогенович.
Сильное течение быстро мчало плоты по реке. На лунной дорожке профессор внимательно осмотрел свое удивительное судно. Он увидел, что стоит на толстых бревнах, заостренных с обеих сторон. Бревна были похожи на гигантские сигары; они лежали так плотно, как будто их кто-то склеил. Профессор нагнулся, потрогал их рукой и растерянно пробормотал: