— Наверное, она пришла свою личинку навестить. Соскучилась, вот и пришла. Очень даже просто!
Профессор засмеялся.
— А еще проще и вернее вот что, — сказал он — стрекоза опускается под воду, чтобы отложить яички.
— А страшная какая! — сказала Валя.
— Что ты, очень красивая, — возразил Иван Гермогенович, — недаром немцы дали ей поэтическое имя — вассерюнгфер — водяная дева, а французы называют стрекозу демуазель, что по-русски значит — девица.
В это время по озеру побежали волны. Паруса зашумели. За кормой заплескалась вода.
— Команда, по местам! — закричал Карик.
— Есть, капитан! — ответил Иван Гермогенович.
Корабль снова помчался по волнам.
Карик опять забрался на мачту и стал зорко смотреть по сторонам.
«Карабус» плыл, лавируя между зелеными плоскими островами, — это были мясистые листья кувшинок и белых лилий.
Наконец вышли на чистую воду.
Карик приложил ладонь к глазам.
Вдали, за синевой озера, сверкающей под солнцем, он увидел с мачты туманный берег. Берег почти сливался с водой. Огромные облака клубились над голубой полоской земли.
Когда Карик присмотрелся, он заметил на горизонте крошечную, тонкую, как булавка, черточку. Наверху трепетало что-то, похожее на красную пушинку.
— Вон он, маяк! Держите, Иван Гермогенович, вправо. Так, так! Еще правей! Натяните правые шкоты, тысяча чертей! Еще! Еще! Стоп! Так держать!
— Есть так держать! — гаркнул профессор.
Прямым курсом «Карабус» помчался к берегу. И вдруг все кругом зазвенело, запело. Пела вода, пело небо. Карик испуганно оглянулся и торопливо спустился с мачты на палубу.
— Кто это поет, Иван Гермогенович?
Профессор, задумчиво прищурив глаза и склонив голову набок, слушал удивительную музыку.
Казалось, что тысячи скрипок и флейт играли одну какую-то песенку, несложную, но очень приятную.
Профессор вздохнул.
— Вот так же плыл по морю легендарный Одиссей, и вокруг его корабля пели сирены.
— Это сирены поют? — спросил Карик.
— Нет, — сказал Иван Гермогенович, — сирены — это сказочные морские девы, заманивающие путников своим пением. А те существа, что сейчас поют, называются попросту сигара минтиссима. Не правда ли, какая нежная музыка?
— Очень! — сказала Валя.
— Да, они умеют петь, эти свирепые хищники! — сказал профессор.
— Хищники?
— Да, да, это ж водяные клопы кориксы. Обжоры и разбойники, но талантливы, как сказочные сирены.
— А как же они поют? Разве у клопов есть голос?
— Ногами поют, — сказал профессор. — На одной передней лапке у самца клопа есть такие щетинки, вроде зубчиков в музыкальном ящике… По этим щетинкам клоп проводит, точно смычком, второй передней лапой, и получается музыка.
Карику и Вале очень хотелось бы увидеть клопов-скрипачей, но, как они ни вытягивали головы, отыскать водяных клопов им не удалось. Кориксы сидели где-то в подводном лесу.
Между тем «Карабус» мчался на всех парусах к отлогому берегу, который приближался теперь с каждой минутой.
Вот уже из воды выступают камни; кое-где желтеют отмели.
Все яснее виден прибрежный травяной лес.
— Где будем приставать? — спросил Карик.
— Да где хочешь, — ответил Иван Гермогенович, поглядывая на берег, — немножко ближе, немножко дальше, — это не так уж важно, ведь, все равно придется недели две пешком тащиться.
Валя вздохнула.
— Неужели опять пешком? Ох, и надоело же мне!
— Ничего, Валя, потерпи, — сказал Иван Гермогенович, — когда-нибудь, я надеюсь, наше путешествие все-таки кончится. Мне и самому хотелось бы поскорее домой попасть. Меня же студенты в университете ждут! Экзамены скоро!..
Профессор вдруг захохотал..
— Вот если бы мои студенты увидели меня на этом кораблике из дубового листа, под парусами из мушиных крыльев — что бы они сказали?! Ведь, меня сейчас любой из них мог бы в жилетный карман посадить, за пояс заткнуть! Ха-ха-ха!
Царапая днищем о камни, «Карабус» тихо подошел к берегу и стал, покачиваясь на легкой зыби.
Путешественники вышли на песчаный берег.
За ближним лесом торчала черная мачта-маяк. Казалось, она стоит совсем рядом; только пройти через этот лесок — и вот она.
— Неужели до нее две недели ходу? — спросил Карик.
— Да, всего две недели! — ответил профессор бодро. — Вперед, друзья мои!
Валя украдкой смахнула слезу и, вздыхая, поплелась за профессором и Кариком.
Карик оглянулся, посмотрел грустно на славный «Карабус» и помахал на прощанье рукой.
— Прощай, «Карабус»! Не забывай своего капитана!
— А я думала, мы до самого маяка на нем доедем! — сказала Валя.
— Напрасно думала! — пожал плечами Иван Гермогенович.
— А тогда зачем же мы нагрузили на корабль столько продуктов?
— Как это зачем? — возмутился Карик. — А если бы началась буря? А если бы нас выбросило на какой-нибудь необитаемый остров? Что бы ты тогда стала есть?
— Верно, — сказал Иван Гермогенович, — надо быть предусмотрительным, когда отправляешься в путь. Лучше выбросить лишнее, чем умереть с голоду. Поэтому, друзья мои, возьмем-ка этот узел в дорогу.
И он потряс лепестковым узлом, который был туго набит медом.
Через два-три часа пути профессор и ребята расположились на опушке леса и плотно позавтракали.
Иван Гермогенович встал, вытер лепестком усы, бороду, руки и сказал:
— Ну, а сейчас мы с ва…
Он не договорил, отбросил прочь лепесток и проворно, как мальчик, взбежал на ближайший пригорок.
— Так, — сказал он, глядя вверх, — это здорово!
Ребята тоже подняли головы.
Над лесом пронеслись на широких, точно стеклянных крыльях какие-то тяжелые, мохнатые животные.
Не их ли разглядывал Иван Гермогенович?
— Осы! — сказал Карик.
— Не осы, а шмели! — поправил его профессор.
Темные с золотом, шмели кружились над густыми зарослями травяного леса, кружились и опускались на какие-то странные деревья, у которых вместо кроны были огромные лилово-красные шапки. Шмели садились на эти шапки, копошились в них, а потом, взмыв вверх, летели в сторону маяка и там исчезали, — должно-быть, садились на землю.
Профессор схватил ребят за руки и, пристально посмотрев на них, сказал:
— Вот что, друзья мои! Мне пришел в голову очень смелый план. Дальше мы полетим на шмелях.
Ребята испуганно попятились.
— На шмелях?.. Я… я не хочу на шмелях, — сказала Валя, — я боюсь их!
Профессор обнял Валю за плечи.
— Не бойся, голубчик! Это совсем безопасно. Ведь, летают же личинки жука-майки на пчелах, и пчелы их не трогают.
— А, может быть, и нам лучше на пчелах полететь? — спросил Карик.
Профессор покачал головой.
— Нет, на пчелах нельзя! Пчелы утащат нас к себе в улей, и там нам конец будет. А шмели понесут нас прямо к маяку. Наверное, у них там гнезда. Видите, куда они все летят. Значит, нам больше подходит шмель, а не пчела.
— Нет, я все-таки боюсь! — замотала головой Валя. — Я…
— Да ты постой, — перебил ее профессор, — я расскажу тебе подробно, как путешествуют на пчелах личинки жука-майки, и надеюсь, что после этого ты перестанешь бояться.
Профессор сел на пригорок, усадил ребят рядом с собой и начал:
— Очень прошу вас, друзья мои, не смешивать жука-майку с майским жуком. Это далеко не одно и то же. У этого жука-майки удивительная особенность… У всех насекомых — три превращения: из яйца выходит личинка, личинка становится куколкой, и наконец куколка превращается в совершенное насекомое. Ну, а вот у жука-майки целых четыре превращения: яйцо, личинка-триунгулина, потом просто личинка, куколка и взрослый жук-майка. Запомните: триун-гу-ли-на. Фабр называет ее попросту «вошкой». Так вот эта триунгулина питается пчелиным медом. А как найти ей соты? Кто покажет ей дорогу к пчелам? Кто отнесет ее в улей?
— Ее мама! — сказала Валя.
— Ну, на маму ей надеяться не приходится. Когда личинка только из яйца вылезает — ее мамы часто уж и на свете нет… Чтобы попасть в пчелиное гнездо на полное иждивение, триунгулина залезает в цветок и, притаившись, ждет пчелы. Лишь только пчела опустится на цветок, триунгулина хватается лапками за ее мохнатую шубу и держится до тех пор, пока пчела не перенесет ее к себе. Поняла, Валя? А теперь ты подумай: какая-нибудь глупая триунгулина — и та не боится воздушных полетов, так неужели же ты испугаешься?
— Так то триунгулина, — вздохнула Валя, — она же глупая!
— Да брось ты трусить, Валя, — сказал Карик. — Если мы не полетим на шмелях, нам придется итти пешком целых три недели, а может быть и месяц. Да еще неизвестно, что с нами случится дорогой. Может быть, в пути мы встретим тысячи новых опасностей. Какой-нибудь жук слопает нас, или гусеница раздавит, или бабочка смахнет крылом в пропасть. Уж лучше на шмелях!
— Ну что ж, поехали на шмелях! — сказала Валя дрожащим голосом. — На какой цветок нам лезть?
— А вот на этот! На красный круглый шар, который качается там наверху. Это — красный клевер. Любимый цветок шмеля.
По высокому стволу Иван Гермогенович и ребята вскарабкались на лилово-красную шапку клевера и спрятались между его трубочками, которые таили в себе капли чистого, светлого меда.
— А скоро этот шмель прилетит? — шопотом спросила Валя.
— Почем я знаю! — также шопотом ответил Карик.
— Тише вы! — зашипел профессор.
Так просидели они больше часа.
Наконец над головами у них загудели крылья. Широкая тень заслонила небо, как будто на солнце набежала туча.
Валя прижалась к брату. Сердце ее стучало, руки и ноги тряслись. Она хотела что-то сказать, но только шевелила губами.
— Приготовьтесь, — чуть слышно сказал профессор.
Валя украдкой стиснула Карику руку.
Все сильнее шумели могучие крылья. Взъерошенный, лохматый шмель кружась спускался к цветку. Вот он уже вытягивает лапы и собирается сесть.
Что было дальше — Карик и Валя не помнят. Огромное, волосатое тело опустилось на них, точно тяжелая медвежья шуба.