Ребята услышали глухой голос профессора:
— Хватайтесь крепче!
Они вцепились руками в шерсть и в ту же минуту вихрем взлетели вверх.
Глава XVII
От ветра у путешественников перехватило дыхание, земля качнулась и пропала.
— Держитесь крепче! — крикнул профессор.
Ребята едва расслышали его голос. Их оглушало ровное густое гудение шмелиных крыльев, пронзительный свист ветра.
Сначала шмель летел высоко над землей. Но потом ему, как видно, стало тяжело, а может быть и больно. Три пары рук вцепились в его мохнатую шерсть, три пары ног колотили его по брюху и груди при каждом резком повороте.
Шмель стал метаться из стороны в сторону, — должно быть, для того, чтобы сбросить непрошеных пассажиров.
Он летел, спускаясь все ниже и ниже, отряхивался на лету, но избавиться от тяжелой ноши не мог.
У Вали кружилась голова, сердце так и ёкало. Профессор со страхом поглядывал на нее.
«Только бы удержалась, бедняжка, только бы не разжала рук…»
И вдруг шмель еще сильней затрещал крыльями и стрелой понесся вниз.
«Эх, жалко будет, если сядет раньше времени, — мелькнуло в голове у Карика, — уж хоть бы дотащил до середины пути».
Профессор и ребята поджали ноги, чтобы не стукнуться обо что-нибудь твердое при посадке.
Все ближе и ближе верхушки травяного леса.
И вот сильный толчок — один, другой, третий…
Путешественников выбросило из меховых кабин, и они, кувыркаясь через головы, покатились по какому-то синему, мохнатому, бугристому полю.
Наконец, перекувырнувшись в последний раз, Иван Гермогенович ухватился руками за край огромного круглого камня.
Придерживаясь за край рукой, профессор, кряхтя и охая, встал на ноги и пошел вокруг камня.
Он летел, спускаясь все ниже и ниже, но избавиться от тяжелой ноши не мог.
— Странно, — бормотал он, ощупывая плоский, гладкий камень, — что же это такое — колесо, жернов?.. А вон еще точно такой же круглый камень… третий, четвертый…
Профессор с трудом взобрался на один из камней, осмотрел внимательно его гладкую, черную, блестящую поверхность, и вдруг смелая догадка пришла ему в голову:
— Пуговица… На пуговице стою. А синее поле внизу — это… это…
— Ребята! — закричал он Карику и Вале, которые сидели на бугорке и потирали ушибленные бока и колени, — ребята, мы почти дома. Это — мой пиджак.
Ребята, обрадованные, вскочили на ноги.
— Значит, и ящик с увеличительным порошком должен быть где-нибудь поблизости?
— Ну да. Вон он!
Профессор протянул руку к густым зарослям травяного леса.
— Ур-ра! — закричали ребята и побежали туда, куда показал профессор.
— Ребята, — закричал он Карику и Вале, — это мой пиджак!
Сквозь просветы деревьев они увидели четырехугольное деревянное здание. Рядом с ним, точно толстая фабричная труба, высился маяк Ивана Гермогеновича, красный флаг на верхушке маяка терялся где-то чуть ли не под облаками.
У маяка профессор остановился, повернулся к ребятам и сказал взволнованно:
— Итак, друзья мои, через минуту мы станем снова большими, настоящими людьми. Здесь, на этом холме, кончается наше тяжелое, опасное путешествие. Мы стоим на пороге большого мира. Но прежде, чем покинуть этот малый мир, я хочу сказать вам только несколько слов. Вы многое увидели за эти дни, но, если правду вам сказать, вы заглянули только в один из крошечных уголков малого мира. Вы прочитали только несколько строчек из толстой книги, которая называется «Природа». И эти строчки, я бы сказал, еще далеко не самые интересные. В книге природы, есть страницы, от которых просто невозможно оторваться.
Вы увидели пока лишь крошечный кусочек соседнего с нами мира. Он мал, он незаметен, этот мир. Мы часто не обращаем на него внимания. Мы плохо знаем его. А между тем — это очень важная часть нашего большого мира, мира, в котором живем мы с вами. Его жизнь крепко связана с нашей жизнью.
В этом малом мире есть и друзья наши, есть и враги.
И тех и других нам нужно знать.
Мы еще вернемся когда-нибудь снова сюда. Мы придем с большой экспедицией, вооруженные с ног до головы, и завоюем этот еще мало исследованный мир.
Для такого похода нам не понадобится уменьшительная жидкость.
Мы придем с микроскопами, с большими знаниями, с опытом многих ученых.
Нашим оружием будет терпение.
Но мы об этом поговорим дома, когда вернемся к себе. А сейчас займемся самым неотложным делом.
«Давайте увеличиваться».
Профессор подошел к стене деревянного здания и заглянул в единственное круглое окошко.
— Ну-с, кажется, все на месте. Залезайте, друзья мои, в ящик. Справа в углу вы найдете коробку с увеличительным порошком. Действуйте.
Карик, а за ним Валя полезли в окошко.
Профессор подсадил их и уж собирался было лезть за ними следом, но тут вдруг на стену ящика села бабочка с блестящими крыльями металлического оттенка.
Это была очень маленькая бабочка, всего только вдвое больше профессора.
Иван Гермогенович взглянул на нее, да так и замер.
— Оливковая экофора! — прошептал он, задыхаясь от волнения.
Он прижался к фанерной стенке и весь насторожился, точно охотник, увидевший неподалеку редкостного зверя.
Экофора, не обращая внимания на профессора, ползла мимо него по стене.
Сердце Ивана Гермогеновича забилось, застучало.
— Стой! — крикнул он и, высоко подпрыгнув, схватил экофору за крылья.
Они вместе грохнулись на землю.
Бабочка забилась, замахала свободным крылом и уперлась ногами в грудь профессора. Но Иван Гермогенович не выпускал ее. Он лежал на земле и, напрягая все силы, старался удержать свою драгоценную добычу.
Он позабыл обо всем на свете.
Да и не мудрено.
В руках его билась оливковая экофора — редкая в наших краях бабочка-моль, крошечный представитель чешуекрылых.
Как она появилась на стене фанерного ящика — эта бабочка, живущая в теплых странах, об этом профессор сейчас и не думал. Он помнил только одно: в его богатой коллекции, в отряде бабочек, в семействе молей, там, где под стеклом на тонких булавках сидит, распластав крылышки, ковровая моль, меховая моль, волосяная, зерновая, вишневая, боярышниковая, лопушниковая и полевая моль, — в этом семействе нет еще до сих пор оливковой экофоры.
И теперь она будет.
— Да погоди же ты! Ай, какая! — уговаривал профессор бабочку, которая таскала его по земле.
А пока Иван Гермогенович боролся с бабочкой, Карик и Валя пробирались в правый угол ящика, где стояла коробочка с увеличительным порошком.
Постепенно глаза их привыкли к полумраку.
Они разглядели пустую комнату с голыми стенами. Сквозь круглое окошко падал на пол косой, узкий солнечный луч. В углу стояла огромная белая коробка, накрытая толстым листом пергамента.
— Вот она! — сказал Карик.
Он взобрался на край коробки и протянул Вале руку.
— Залезай сюда. Ну!
Валя тоже вскарабкалась наверх и села рядом с Кариком.
— Ешь, увеличивайся, — сказал Карик.
— А Ивана Гермогеновича мы не будем ждать? — спросила Валя.
— Нет. И знаешь что? Давай, увеличимся раньше его. Подумай, как будет интересно. Мы уже большие, а он еще маленький…
— Ладно, — сказала Валя и, засунув руку под пергамент, достала полную пригоршню блестящего, как бертолетовая соль, порошка.
Она поднесла ладонь ко рту и вдруг остановилась.
— Карик, а ты знаешь, сколько его надо съесть? Что будет, если мы вырастим больше, чем нужно?
— Ничего, ешь, — спокойно ответил Карик. — Если перерастешь лишнее — уменьшительной жидкости выпьешь и подравняешься. Вот и все.
Ребята насыпали себе в рот по горсти.
— Уменьшительная жидкость вкуснее, — сказала Валя, глотая порошок.
— Нет, и порошок тоже ничего. Кисленький.
Карик спрыгнул на пол и дернул Валю за ногу.
— Бежим скорей отсюда. Скоро нам здесь тесно станет.
— Почему? — спросила Валя.
— Да ты же сейчас вырастешь! — крикнул Карик и прикусил язык.
Голова его стукнулась о потолок.
Раздался громкий треск, и ящик развалился.
Яркий дневной свет ослепил Карика. Он протер глаза и увидел перед собой Валю. Она ничуть не изменилась. Зато все вокруг стало совсем другим: лес превратился в траву, толстая, как фабричная труба, мачта сделалась тоненьким шестом, комары опять стали комарами.
— Как хорошо, — сказала Валя, — подумай только — комара не надо бояться… Вот сейчас хлопну ладонью — его и нет.
— Погоди, — перебил ее Карик озабоченно, — где коробка с порошком?
Они посмотрели себе под ноги, где валялись обломки фанерного ящика.
Среди этих обломков они нашли крошечный пергаментный листок и картонное дно коробочки. Ветер разносил по траве легкую белую пыль.
— Это же наш увеличительный порошок! — крикнул Карик и бросился ловить пыль.
Но было уже поздно.
— Что же теперь будет? — испуганно сказала Валя. — Значит, Иван Гермогенович останется навсегда маленьким? А может быть — мы его уже раздавили?
— А ты не суетись! — прикрикнул на нее Карик. — Чего доброго, и в самом деле раздавишь.
Валя застыла на месте, а Карик, присев на корточки, принялся прочесывать пальцами, точно граблями, траву.
Но все было напрасно.
Тогда Карик нашел среди обломков ящика маленькую, гладкую дощечку, смахнул с нее соринки и положил на ровное место. Потом сказал негромко, но внятно:
— Иван Гермогенович. Выходите на эту площадку. Не бойтесь, мы не пошевельнемся.
Прошло несколько минут.
Ребята сидели неподвижно на корточках и, склонив головы, смотрели на дощечку.
И вдруг на желтой фанере появилась какая-то мошка.
— Постой! — прошептал Карик, сдерживая дыхание.
Он еще ниже наклонился над дощечкой, прищурил один глаз и стал пристально рассматривать крошечное существо, которое бегало взад и вперед вдоль края дощечки.