Карик наклонился к Вале и сказал ей что-то на ухо. Валя одобрительно кивнула головой:
– Обязательно скажи.
Карик встал, одёрнул незабудковую рубашку и, вытянув руки по швам, отрапортовал с торжественным видом:
– От имени двух пионеров Фрунзенского отряда благодарю за вкусную яичницу и за костёр!
Профессор поклонился.
– Надеюсь быть полезным и в будущем! – шутливо ответил он.
И, подкинув в костёр новую охапку сучьев, сказал:
– А в сущности, друзья мои, и здесь, в этом мире лилипутов, можно неплохо прожить! Вот подождите, привыкнем немного – и тогда устроимся поуютнее.
– Как? – с тревогой в голосе спросил Карик. – Разве вы думаете, что мы никогда не вернёмся домой и останемся такими, как сейчас?
– Этого я не думаю, – ответил профессор, – однако мы должны быть готовы к самому худшему… Наш маяк может повалить буря; наконец, какой-нибудь любопытный паренёк может забрать фанерный ящик домой для исследования… Мало ли что на свете бывает…
– И что же тогда?
– Да ничего особенного, – пожал плечами Иван Гермогенович. – Будем жить травяными робинзонами… Кстати, друзья мои, наше положение куда лучше, чем у настоящего Робинзона. Ему нужно было целое хозяйство завести, а у нас всё под рукой. Молоко, яйца, мёд, душистый нектар, ягоды, мясо. Лето мы проживём без особых забот. А на зиму насушим черники, земляники, грибов; запасёмся мёдом, вареньем, хлебом…
– Хлебом?
– Ну да. Мы посадим одно только зерно, и нам хватит урожая на всю зиму…
– Но откуда же мы возьмём мясо?
– А будем есть насекомых.
– Насекомых? Разве их едят?
– Представьте себе, – сказал Иван Гермогенович. – Даже в большом мире, и там едят очень многих насекомых… Вот саранча, например. Её едят и жареную, и копчёную, и сушёную, и солёную, и маринованную.
Профессор, вспомнив что-то, улыбнулся.
– Когда спросили арабского халифа Омар Бен-эль-Коталя, что он думает о саранче, халиф ответил: «Я желал бы иметь полную корзину этого добра, уж я бы поработал зубами…» В старые времена, когда саранча налетала целыми тучами на арабские земли, в Багдаде падали цены на мясо… Между прочим, из саранчи приготовляют муку и пекут на масле превосходные лепёшки.
– Фу, гадость! – с отвращением плюнула Валя.
– Ну вот уж и гадость! – засмеялся Иван Гермогенович. – Просто непривычная для тебя пища – и только… Едим же мы омаров, креветок, крабов и даже раков, которые питаются падалью… Едим да ещё похваливаем. А вот арабы смотрят на тех, кто ест крабов и раков, с отвращением… Кроме саранчи, люди едят и других насекомых. В Мексике, например, туземцы собирают яйца полосатого плавунчика клопа, называют они их «готль» и считают самым лакомым блюдом… Неплоха, по мнению знатоков, и цикада. Та самая цикада, которую воспел в своей оде поэт Древней Греции Анакреон.
Иван Гермогенович откашлялся и, подняв руку над головой, прочитал нараспев:
Сколь блаженна ты, цикада.
Ты – почти богам подобна.
Профессор задумчиво погладил бороду.
– А простые греки-прозаики жарили эту богоподобную цикаду в масле и с аппетитом ели… Даже таким насекомым, как муравьи, и тем случалось попадать в руки поваров. Когда-то во Франции из муравьёв делали соус к мясным и рыбным кушаньям… Индейцам, между прочим, очень нравятся зонтичные муравьи. Они жарят их, чуть подсолив, на сковородке, но, бывает, едят и сырыми.
– А жуков едят? – спросила Валя. – Они самые противные, по-моему.
– В Египте, – ответил Иван Гермогенович, – из жука-медляка бороздчатого приготовляют особое кушанье. Это кушанье едят женщины, желающие потолстеть.
– Вот это здорово, – сказал Карик. – Теперь я вижу, что у нас дело пойдёт на лад… Мы закоптим окорока кузнечиков, наготовим колбасы из бабочек, засолим бочку стрекоз… Прямо целый амбар придётся строить. Под потолком повесим окорока и колбасы, а вдоль стен поставим бочки с маринованными тлями.
– А муравьи? – спросила Валя. – Они кисленькие!
– Из муравьёв приготовим пикули… Нет, лучше сделаем из них разные приправы к блюдам.
– Замечательно! – поглаживал бороду Иван Гермогенович. – Просто замечательно!.. Как видите, друзья, ваше будущее прекрасно. Если случится что-нибудь и мы не сумеем попасть домой, то проживём здесь лучше всех робинзонов мира.
– Всё это хорошо, – сказала Валя, – но ведь мы замёрзнем зимой, и все эти окорока и маринады пропадут зря.
– Ничего, – успокоил Валю Иван Гермогенович, – мы найдём пещеры с газовым отоплением. Наконец, можно провести по камышовым и по тростниковым трубам этот газ куда угодно.
– Конечно, – сказал Карик. – Торфяной газ даст нам тепло и свет и… Иван Гермогенович, мы ведь сможем построить тут целые фабрики и заводы.
– О нет, мой друг, – улыбнулся Иван Гермогенович. – Но мы могли бы заняться приручением насекомых…
– Ура! – крикнул Карик. – Мы будем на них летать, переплывать озёра…
– Мы, – подхватила Валя, – заставим их рыть тоннели, прокладывать каналы и… и вообще – пускай они работают.
– Правильно! – сказал Карик. – На гусеницах можно пахать, жуков поставим на заготовку леса, а на стрекозах будем летать.
– А чтобы нас не съели, – вздохнув, сказала Валя, – хорошо бы придумать такие дома, как у ручейника, чтобы их можно было таскать на себе.
– Тоже выдумала! – махнул рукой Карик. – Я же говорил, что ты улитка. Улитка и есть.
– Но как же нам защищаться? – спросила Валя.
– Иван Гермогенович выдумает порох, – ответил Карик и повернулся к профессору: – Вы можете выдумать порох, Иван Гермогенович?
– Ой, нет… Пороха я, пожалуй, не выдумаю, – засмеялся Иван Гермогенович, – но я надеюсь, что мы и так не пропадём. Без пороху. Я ведь, друзья мои, биолог. Неплохо знаю жизнь окружающего нас мира, а эти знания сильнее всех взрывчатых веществ. А теперь, Карик, подбрось в костёр хворосту. Приятнее сидеть, когда в огне потрескивают сучья.
Карик принёс охапку хворосту, бросил его в зелёный огонь и растянулся на земле, задумчиво поглядывая на костёр.
Все замолчали.
Весело трещали сучья и ветки. Дым столбом поднимался в небо.
Путешественники сидели у огня и думали каждый о своём.
Торопиться было некуда.
Пока туман не рассеется, двигаться вперёд было невозможно. Да и куда, в какую сторону идти? Где теперь маяк?
Впереди?
Сзади?
– Ну, – сказал профессор, – пока нам нечего делать, предлагаю спеть песню.
Ребята испуганно переглянулись.
«Что угодно, только не это», – можно было прочитать на лицах Карика и Вали. Слушать спокойно, как поёт Иван Гермогенович, могли бы только мёртвые. На всех живых голос профессора действовал как удар дубиной по голове.
Жмурясь от дыма и закрывая лицо руками, Карик повернулся боком к дымящемуся костру и поспешно спросил профессора, который готов уже был запеть:
– А скажите, Иван Гермогенович, как вы догадались, что с нами случилось, и как это вы нас разыскали?
– Очень просто, – сказал профессор. – Вы же выпили у меня почти полстакана жидкости… И это я, конечно, заметил сразу.
– Но…
– И у меня было «но», – засмеялся Иван Гермогенович. – Выпить-то вы выпили, а вот куда вы после этого исчезли?.. Я целый час ползал по полу с лупой в руках, но… ничего… Понимаете? Никаких следов. Значит…
– Значит, мы улетели! – сказала Валя.
– Это слишком поспешный вывод, – остановил её Иван Гермогенович.
– Но мы же в самом деле улетели, – сказала Валя.
– Тем не менее я не имел основания предполагать это, пока собака уважаемого фотографа Шмидта не разыскала ваши трусики и не бросилась на подоконник… Вот тут-то я и вспомнил, что, когда я вошёл в кабинет, на подоконнике сидела стрекоза. И я готов был ручаться, что слышал комариные голоса, которые кричали: «К нам! Сюда!»
– Да, да… Это мы кричали.
– Сначала я подумал, что ослышался, но потом, сопоставляя одно с другим, я понял: шалунов утащила стрекоза и, если я хочу спасти их, я должен бежать в Дубки, к пруду, который зовут Гнилое болото.
– Но почему вы пошли сюда? – спросил Карик. – Ведь стрекоза могла утащить нас в лес, в поле…
– Нет, этого не могло быть, – снисходительно улыбнулся Иван Гермогенович. – Стрекозы живут около воды. В воду они кладут яйца, в воде родятся, в воде живут и растут стрекозьи личинки. У воды стрекозы обычно и охотятся. Но иногда, в погоне за добычей, стрекоза улетает от места постоянной охоты.
– И как далеко, – сказала Валя. – Ведь от нас до Дубков больше пятнадцати километров.
– Для стрекозы это пустяки. Она пролетает семьдесят – девяносто километров в час, поэтому пятнадцать километров для неё – только небольшая прогулка.
– Значит, вы пошли к Гнилому болоту…
– Да, – погладил бороду Иван Гермогенович. – Зная, что рано или поздно, а стрекоза вернётся к месту постоянной охоты, я решил идти к Гнилому болоту. К счастью для нас всех, это единственный пруд около нашего города. Есть, правда, ещё один, но он расположен в трёхстах километрах отсюда, поэтому я твёрдо знал, где искать вас… Ну вот и всё. А теперь, – кашлянул профессор, – споём, друзья мои.
– Стойте! – крикнула Валя.
– Что, что такое? – испуганно взглянул на Валю Иван Гермогенович.
– А разве вы не хотите послушать, что с нами случилось? – спросила Валя.
– Ах да… Конечно… Я очень рад буду услышать ваши рассказы, – забормотал Иван Гермогенович. – Ну-ну, рассказывайте. Это должно быть очень интересно.
Он обнял ребят за плечи и протянул пятки к огню. Карик и Валя стали наперебой рассказывать ему, что с ними было после того, как они выпили чудесную жидкость.
Слушая ребят, профессор понимающе кивал головой и без устали приговаривал:
– Совершенно верно… Всё понятно…
– И мне всё понятно, – сказал наконец Карик. – Но вот я одного не понимаю.
– Да? Чего же именно?
– Почему в гнезде у подводного паука мы сначала дышали легко, а потом чуть было не задохнулись?